Казалось бы, о большевистских лидерах сегодня известно практически все: им посвящены сотни научных работ и публикаций у нас и за рубежом. Тем не менее, мы попробуем взглянуть на этих деятелей с неожиданной стороны, а именно с точки зрения их конфессионального происхождения.
На первый взгляд, это дело выглядит лишенным какого-либо смысла. Безусловно, вхождение в социал-демократическое движение не предполагало какой-либо конфессиональной идентификации; более того, обязательными были сугубо атеистические мотивы. Однако так же верно и другое: в ту пору атеистами не рождались, а значит, представители народа несли в себе черты тех религиозно-психологических архетипов, которые закладывались на этапе личностного формирования и в дальнейшем определяли мировосприятие. Внимательное изучение известных биографий большевистских лидеров позволяет увидеть, что среди них было немало выходцев из русского староверия. На этот факт ранее не обращалось никакого внимания.
В основном это были рабочие, как, например, знаменитый Михаил Калинин, уроженец села Верхняя Троица Тверской губернии (район Кимры – известное старообрядческое место). Из воспоминаний его родной сестры следует, что их семья всегда старалась держаться подальше от господствующей церкви. Местный поп укорял отца будущего «президента» советского государства за то, что тот под разными предлогами годами уклоняется от посещения храма. Сам Калинин, будучи токарем на Путиловском заводе, вместе с другими рабочими отверг предложение администрации вносить один процент заработка на строительство церкви на территории предприятия. После революции, уже находясь на посту председателя ВЦИК, Калинин неизменно демонстрировал расположение к своему прошлому. Так, писателю Ф. Гладкову (тех же конфессиональных корней) он советовал написать книгу о юности, о староверах – «непримиримых бунтарях», которые «упорно боролись с попами и полицией». Художнику Н. Денисовскому рассказывал, как будучи в Москве подолгу простаивал у картины Сурикова «Боярыня Морозова», «заряжаясь» протестным духом. В ходе поездок на родину Калинин наставлял своих земляков бережно хранить память о Михаиле Тверском, сложившем голову за родную Русь в борьбе против татар; выступал за розыски иконы этого князя предположительно кисти Андрея Рублева. Согласимся: эти сведения диссонируют с интеллигентским интернационализмом ленинской гвардии большевиков.
Вспомним и еще одного слесаря, трудившегося на различных украинских заводах, – Климента Ворошилова. Будущий известный деятель партии родился на берегу реки Северный Донец на Украине, однако украинцем он не был и таковым себя никогда не считал. Из мемуаров Ворошилова следует, что в эти места еще при Петре I после неудачного бунта против царских властей была отселена часть стрельцов с семьями. А, как хорошо известно, именно эти круги придерживались старой веры и неоднократно выступали против никоновских новин. Ворошилов с восхищением пишет о тех бунтарях, головы которых… «торчали на крепостных стенах в разных местах Москвы». Их потомки, принадлежность к которым он ясно чувствовал, бережно хранили русскую культуру, уклад жизни и традиции, разговаривали только на родном языке («женщины – прямо царевны из русских сказок»). С коренным украинским населением эти выходцы из России так никогда и не смешались. С особой гордостью пишет Ворошилов о восстании Кондратия Булавина: «Этот народный герой рос и набирался сил и стал ярым защитником бедноты на той же самой земле, где протекало и мое детство». Рассказывает он и о руководителях восстания, сведения о которых сохранились до наших дней; и действительно, среди перечисленных им фамилий в подавляющем большинстве значатся русские. Русские поселения находились на малопригодном для земледелия участке (потому здесь и не было украинских сел), прокормить эта почва не могла, и многие жители подавались за заработком на предприятия Донбасского региона. Там и начался революционный путь одного из будущих руководителей большевистской партии.
Известный деятель революционного движения Виктор Ногин также вышел из староверческой общности. Его отец в течение 25 лет проработал на мануфактуре Викулы Морозова; он любил рассказывать об этой купеческой династии, которую, как старовер, неплохо знал. Виктора подростком пристроили красильщиком на текстильную фабрику Арсения Морозова в Богородске, а затем юноша перебрался на такое же предприятие в Петербург. В социал-демократическом движении он начинал агентом «Искры». После революции стал одним из руководителей Высшего совета народного хозяйства, заведовал текстильной отраслью страны, причем принял на работу сына своего бывшего хозяина (Арсения Морозова) Сергея.
Еще один представитель староверческой среды – Николай Шверник. На самом деле его фамилия Шверников: у отца обнаружилась путаница в метрических данных, отразившаяся затем и в документах. Подобные недочеты характерны прежде всего для старообрядцев, не желавших своевременно регистрировать метрические записи в гражданской и духовной администрации. Отец будущего видного большевика работал на питерских фабриках, мать Глафира Шершинина – ткачиха. Сам Николай Шверник с 1902 по 1910 год трудился токарем на петербургском электротехническом заводе Дюфлона. Рабочий контингент этого предприятия состоял из таких же русских, как Шверник, и эстонцев, адаптированных к промышленному производству. Любопытно, что многих русских рабочих звали по кличкам, потому как фамилии их оставались неизвестными. Этих пролетариев уважали, обращались к ним за советом по всяким житейским вопросам. Один из них, Павел Нилович по прозвищу Вычитал (так как выделялся начитанностью), и стал наставником юного Шверника, приобщив его к социал-демократическому движению. После революции Шверник руководил советскими профсоюзами, а после смерти Калинина стал председателем Верховного совета СССР.
С начала 1930-х годов сталинское окружение расширилось за счет партийных функционеров, вышедших из рабочих низов. И хотя этот давно установленный в литературе факт никак не увязывался с важной для нас конфессиональной стороной.
Сподвижник Сталина Павел Постышев (1889–1939) начинал на прядильно-ткацкой фабрике Гарелина в Иваново-Вознесенске, где трудились и его родители-старообрядцы. Постышев, рано сошедшийся с большевиками, успел поучаствовать в знаменитой Иваново-Вознесенской стачке 1905 году, за что выслан на поселение в Иркутскую губернию; после 1917 года продолжил революционную деятельность на Дальнем Востоке. Затем его перебрасывают на Украину: с 1923 по 1930 год он занимает посты заведующего отделом, секретаря Киевского губкома, секретаря республиканского ЦК. С 1925 года он сначала кандидат в ЦК ВКП(б), а с 1928-го – полноправный член Центрального комитета. Постышев активно поддерживает Сталина в борьбе против оппозиций и уклонов, и тот переводит его в Москву секретарем ЦК ВКП(б), затем, в 1933-м, вновь направляет на Украину, но с оставлением в прежней должности, и даже вводит в состав Политбюро. Так Постышев фактически становится главным человеком в этой важнейшей республике. Его биография – образец карьеры провинциального партработника из рабочих, поддержавшего Сталина. Кстати, именно с Постышевым связывают возвращение в советский обиход новогодней елки: он рассматривал это как исконно русскую традицию, символ связи со старинными временами (говорил, даже попы использовали русскую елку в интересах своей церкви).
Вспомним и небезызвестного Н.И. Ежова. О нем сказано более чем достаточно, хотя ни о его происхождении, ни о его жизни вплоть до Гражданской войны так ничего и неизвестно. Исследователи или прямо указывают, что сведения о семье и ранних годах Ежова отсутствуют, или пытаются сконструировать что-то более-менее приемлемое. Ежов упоминал о работе на Путиловском заводе, но документальных подтверждений этому не существует. Доподлинно известен другой факт: с сентября 1918 по март 1919 года он находился на стекольном заводе купца Болотина в Вышнем Волочке Тверской губернии, причем большинство рабочих там составляли староверы (и сам Болотин тоже был старовером). Оттуда Ежова – к тому времени уже ставшего коммунистом – призвали в ряды Красной армии. По нашему мнению, о «раннем» Ежове и не могло быть никаких сведений, поскольку он был выходцем из бегунского согласия. Вообще люди «без биографии» не редкость среди большевиков из низов; впечатляет, что этот биографический провал не помешал Ежову успешно продвигаться по карьерной лестнице и уже в конце 1920-х годов благополучно освоиться на общесоюзном уровне. Представить такое в более поздние времена невозможно. В итоге Ежов попал в важнейшую структуру центрального партийного аппарата – Орграспредотдел, ведавший учетом и распределением кадров. Эмигрантский журнал «Социалистический вестник» в 1933 году упомянул его среди сталинских фаворитов, особо отметив его злобное отношение к интеллигенции вообще и партийной в частности. Через год Ежов станет председателем КПК и членом ЦК ВКП(б), а затем войдет и в Политбюро.
Во внутрикомсомольских раскладах конца 20-х годов Сталин сделал ставку на функционеров, вышедших из рабочей среды и также критично настроенных к интеллигентским соратникам по союзу. В подавляющем большинстве это были представители русской молодежи. Генсек помог им взять бразды правления комсомолом в свои руки. Именно эту аудиторию чуть ранее пытался приручить Зиновьев, так и не сумевшей со своей проповедью мировой революции стать для нее своим. Знакомство с конкретными выдвиженцами позволило установить, что, как правило, мы имеем дело с выходцами из старообрядческой общности, завязанной на индустриальные центры страны.
К концу 1920-х годов они (разумеется, не без помощи генсека) обрели своего яркого лидера – Александра Косарева. Он жил на северо-восточной рабочей окраине Москвы, в районе рек Яуза и Хапиловка, примыкавшем к знаменитому Преображенскому кладбищу – крупнейшему беспоповскому центру России. Его родители работали на трикотажной фабрике, на заводе «Рихард–Симон» (после революции «Красная заря»). На том же заводе в качестве слесаря начал трудовой путь и Косарев, иронично называвший его «семейным» предприятием, поскольку там трудилось не одно поколение Косаревых. После революции он вступил в комсомол, вскоре став первым секретарем Бауманского РК РКСМ. Для борьбы с оппозицией его направляли на работу в ленинградскую организацию, затем вернули в родную московскую. В марте 1929 года Косарев был избран генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ. Его появление на этом посту дало старт обновлению всей комсомольской верхушки. Ключевые должности теперь занимают люди со схожими биографиями. В 1930-х годах персонажи типа Е. Файнберга (секретаря ЦК по печати) в руководстве ВЛКСМ стали исключением.
Александр Пыжиков, доктор исторических наук РАНХ и ГС
