Дебютант
…Будучи студентом Школы-Студии МХАТ, Ефремов особого блеска не продемонстрировал, и в труппу МХАТ его не пригласили. Да и Художественный театр, оставшись без Станиславского и Немировича, уже не был прежним. Остались артисты-звезды, они и управляли ржавеющим монстром, по-прежнему считавшимся образцом для всех театров СССР.
Но, как показывает опыт, для театра коллегиальное руководство не слишком полезно. Увлечённый методикой и идеями Станиславского, Ефремов ещё студентом записал в своём дневнике, что хочет со временем возглавить Художественный театр.
Как ни странно, со временем это свершилось.
Но пока что начинающего артиста взял Центральный детский театр, и это был отличный ход и для Олега, и для театра. Ему сразу дали главную роль в пьесе Виктора Розова «Её друзья», где он сыграл школьника Витю Чернышева. Несмотря на высокий рост (180 см), Олег был убедителен в роли подростка и сразу же буквально всех обаял. Настолько, что дальше у него пошли только главные роли.
В пятидесятые Центральный детский (сейчас это РАМТ – Молодежный), даром что детский, был одним из лучших театров столицы. Руководил им «Шах» – Константин Язонович Шах-Азизов, директор от бога, а спектакли ставила Мария Иосифовна Кнебель. Провидец Шах дал дорогу начинающему драматургу Виктору Розову, и в театре потом поставили еще две розовские пьесы – «Страницу жизни» и «В добрый час». Шах открыл при театре драматическую студию, и со студийцами работал Анатолий Эфрос. Словом, Ефремов попал в замечательное, живое место. И сыграл в этом театре аж в двадцати спектаклях, а в 1955-м удачно дебютировал как режиссёр – музыкальной комедией «Димка-невидимка».
Театр единомышленников
Параллельно он преподавал в Школе-Студии МХАТ, и с этими же студентами, кому преподавал – Галиной Волчек, Игорем Квашой, Евгением Евстигнеевым и Олегом Табаковым – решил делать свой театр. Это был курс, выпустившийся в 1955-м (Евстигнеев присоединился к ним позже, он стал студентом Школы-Студии в 1954-м, но это отдельная, весьма примечательная история). Хотя ребята уже были разобраны другими театрами, на призыв Ефремова тем не менее живо откликнулись – он умел воодушевлять. Никогда не давил – и тем не менее ему подчинялись.
Отыграв спектакли в других театрах, вся компания собиралась вечерами в ресторане ВТО (Всероссийского Театрального Общества), который работал до глубокой ночи. Или у Галины Волчек, поскольку её отец, известный кинематографист (сценарист, режиссёр и оператор, обладатель трёх Сталинских премий и одной Государственной), имел роскошную отдельную квартиру.
Ефремов оказался человеком смелых замыслов и решительных действий. Потому-то он и задумал театр, какого у нас в стране отродясь не было – театр искренних, негромких слов, в котором форма не затмевает содержание. Театр, заглядывающий в душу…
В СССР такое бывало – правда, в первое послереволюционное десятилетие, когда театры открывались один за другим, но постепенно побеждала идеология и цензура, искусство старались загнать в рамки. Кто-то из видных деятелей театра умер, кто-то был репрессирован, кто-то перебрался за границу, а идеологическую нагрузку и пропаганду возложили на кинематограф и литературу.
Целых 30 лет, вплоть до зарождения «Современника», в СССР не появилось ни одного театра (!). То есть Ефремов сделал нечто невероятное: «Современник» открыли не потому, что так решили «верхи», а потому что он был нужен зрителю (то есть «низам»). Ну и, конечно, то были благословенные годы Оттепели…
Труппа театра, 1956 год
…У нового театра своей сцены, естественно, не было, играли где придется: то в Школе-Студии, то ночью в самом МХАТе. О новой команде в театральной среде уже пошли слухи. И ректор Школы-Студии Вениамин Захарович Радомысленский, человек замечательный, поддержал это начинание, помог написать программу театра. И – о, чудо! – «Современник» был утвержден. Олег начинает подбирать новых сторонников, но не просто хороших актеров, а «своих», готовых разделить его поиски.
С Ниной Дорошиной он познакомился на съемочной площадке, где они снимались в «Последнем эшелоне». Вокруг Олега всегда крутилась стайка юных барышень, он был невероятно обаятельным и потрясающим рассказчиком. Дорошина была не мхатовской школы, она окончила Щукинское училище и уже снялась в нескольких фильмах. Ефремов увлек ее, уговорив пойти строить новый театр. Так началась история их многолетних отношений, творческих и личных, которые для неё значили очень многое. Для него же важнее семьи был Театр, вернее – театр и был его семьей.
Репетиция в электричке. Слева Лилия Толмачева
Как-то в ВТО Ефремов встретил свою первую жену, Лилию Толмачеву, которую не видел несколько лет. Их короткий студенческий брак распался потому, что юная Лилия задала ему вопрос короля Лира: как ты меня любишь? В ответ она услышала почти шекспировское: как муж свою жену. Двадцатилетней романтической натуре этого было недостаточно, и она уехала в Саратов, где в её помощи нуждалась заболевшая мама. Через несколько лет Толмачева вернулась в Москву и была приглашена Юрием Завадским в театр имени Моссовета для участия в лермонтовском «Маскараде». На роль Нины – ослепительная возможность для актрисы. Она даже начала репетировать, но случайная встреча с Ефремовым закончилась тем, что Лилия ушла от Завадского. Из прославленного театра – в какую-то студию! Вот, господа, что такое харизма…
Гробокопатели
«Современник» получил статус студии в 1956-м году. Студии при МХАТе, актеры которого неодобрительно косились на молодых людей, и кто-то из старшего поколения даже назвал их «наши гробокопатели». Ядовито и в то же время провидчески: действительно, Ефремов видел свой театр как анти-МХАТ, с его нафталинными традициями, штампами, сугубо классическим репертуаром.
«Современник» открылся «Вечно живыми» Виктора Розова, суровым и нежным спектаклем. Премьерный показ устроили ночью, приглашены были студенты МГУ и МАИ. Показ закончился в 4 утра, а зрители не уходили, требуя, чтобы актёры вышли поговорить. Возник стихийный митинг, публика кричала: «Не расходитесь, вы нам нужны! Вы – театр нашего поколения!»
Было ясно: их приняли…
Сцена из спектакля "Голый король" по пьесе Евгения Шварца. Первый Министр – Игорь Кваша, Король – Евгений Евстигнеев, 1960 год
Потом были «Два цвета» Зака и Кузнецова, «Без креста» по Тендрякову и другие спектакли, а самый громкий из них – «Голый король» Евгения Шварца. Поставленный Марой Микаэлян с потрясающим Королем – Евгением Евстигнеевым. Пресса ругала этот тонкий ироничный спектакль за «безыдейность»; вроде как сказка, но в ней намек, и весьма прозрачный; и пьеса, и постановка явно высмеивали власть. «Голого короля» играли очень много, часто возили на гастроли, спектакль имел колоссальный успех, публика ломала двери, врываясь в зал.
Но в конце концов разразился невиданный скандал, вплоть до того, что чуть не закрыли студию.
Микаэлян уволилась и осталась бы совсем без работы, если бы Анатолий Эфрос не взял ее в Центральный Детский.
Кодекс чести
Олег Ефремов не искал спокойной жизни. Труппа жила по студийному кодексу, ими самими и сочинённому. Решения о постановках принимались коллегиально, праздники тоже проводили вместе. Зарплата всем артистам полагалась по штатному расписанию одинаковая, но деньги оставались в кассе, пока велся подсчет: кто сколько в этом месяце играл. И кто был больше занят, тот и получал больше. Это теперь такая система привилась, а тогда это было абсолютно новаторским решением.
Леонид Зорин и Олег Ефремов на премьере спектакля «По московскому времени», 1962 год
Театральные люди знают, что артист без работы тухнет. Ефремов следил, чтоб у каждого были роли. У него и поговорка такая была: ну-ка, разложим пасьянс, кто у нас сейчас не работает? На съемки артистов чаще всего не отпускал. Хотел, чтобы театр жил единой жизнью…
Когда Игорю Кваше предлагали интересные роли в кино – Олег не отпускал. Лилия Толмачева играла много, но не классику, и скучала по Шекспиру, по Чехову. Она пять раз подавала заявление об уходе, но Ефремов говорил: «Нет, не отпущу. Ты разрушишь театр».
Розов vs Шекспир
…В 1961-м ефремовцы стали уже не студией, а нормальным театром. В 1964-м получили здание на площади Маяковского, из которого выехал Центральный театр кукол Сергея Образцова. На спектакли было невозможно попасть, билет в «Современник» был счастьем, везением. Люди занимали очередь перед театром, стояли ночами. Я часто ходила на «лишний билетик», который еще надо было уметь добыть. Однажды мне повезло словить один, а нужно было обязательно два – и я вынуждена была продать свой. Когда я крикнула – кому билет? – толпа меня чуть не разорвала на части.
Зрители в очереди за билетами у здания театра на площади Маяковского
С Олегом Николаевичем и его театром дружили серьезные литераторы: Володин, Солженицын, Свободин, Лакшин… Интересно, что авторы «Современника» и Большого драматического театра в Ленинграде, знаменитого БДТ, часто были одни и те же. И Ефремов, и Товстоногов высоко ценили Александра Володина – «Пять вечеров» и «Старшая сестра» шли в обоих театрах, но это были совершенно разные прочтения. Но в БДТ шла также и классика, а в «Современнике» ее почти не было. Не помню, у кого я вычитала: для «Современника» Шекспиром был Розов, Володин был Чеховым»…
Ефремов считал, что не стоит приглашать на постановку «чужих» – пусть ставят свои. И в театре ставили Кваша, Сергачев, Толмачева.
67-й год всей страной отмечали 50-летие Октябрьской революции. Наступал так называемый застой, брежневщина, Оттепель сошла на нет, и всем театрам надо было дежурно отметиться.
О. Н. Ефремов в роли императора Николая Павловича. Сцена из спектакля "Декабристы" по пьесе Леонида Зорина, 1967 год
Ефремов, однако, сделал мощный ход – трилогию о революционных периодах России: «Декабристы» Леонида Зорина, «Народовольцы» Александра Свободина, «Большевики» Михаила Шатрова. Пьесы были написаны специально для «Современника» – особенно Ефремов давил на Свободина, который был хорошим театральным критиком, а не драматургом. Но Олег Николаевич буквально вымучил у него нужный текст. Темы – вечные и злободневные: честь, ценность человеческой жизни, допустимость (?!) террора. По тем временам – на грани фола.
Последней постановкой Ефремова в «Современнике» стала «Чайка» – лишенный сострадания, недобрый спектакль.
К 1970-му году отношение к интеллигенции у Ефремова стало жестким, даже, скажем так, брезгливым…
МХАТ
В этом же году Ефремова пригласили возглавить МХАТ. В нем он проработал до самой смерти – до мая 2000-го. Для «Современника» его уход был огромной драмой, чуть ли не трагедией, страшной потерей. Олег Николаевич хотел взять с собой всю труппу, но его урок преданности театру-дому сыграл против него: перешли всего несколько человек.
Четырнадцать ефремовских лет в «Современнике» перевернули общее представление о советском театре, силе его воздействия, дисциплине, правилах игры и вольности. Тридцать лет ефремовского руководства встряхнули и замшелый МХАТ, но для самого Олега Николаевича это было тяжелое время, такой радости и свободы, как в «Современнике», здесь и в помине не было.
На репетиции спектакля "Возможная встреча"
Да, во МХАТ пришли современные авторы: Рощин, Гельман, Гуркин и даже Гремина. Но полторы сотни актеров! С такой колоссальной труппой существовать в одном регистре, дыша в унисон, невозможно.
И даже решительный раздел Художественного театра в 1987-м не вернул Олегу Ефремову того духа победительности и преодоления, с какими он начинал «Современник».
Недаром он говорил: «Для меня театр – это содружество людей,
живущих на одном дыхании».
фото: Архив фотобанка/FOTODOM; Фото Николая Малышева (Фотохроника ТАСС), ITAR-TASS; Фотографии любезно предоставлены Московским театром "Современник" и Московским художественным театром
