Пришли смотреть с собакой на море. В двух метрах от нас парочка устроила пикник на фоне заката. Может быть им двадцать, вряд ли больше. Девочка хорошенькая, как конфетка в нарядной обертке. И шляпа с трепещущими полями, и кремово-белый купальник с ажурной оборкой на плечах и золотые ленточки босоножек и лепесток парео вокруг бёдер, ягодные губы. Вероятно стояла перед зеркалом, стараясь повторить образ из модного журнала.
На покрывале корзинка, дольки арбуза, персики, бутылка вина. Небо выдувающее розовые облака. Девочка кусает персик, парень наливает вино.
— Сфотографируй меня, — просит Конфетка. Чтобы и закат, и персики, и вино в бокале, и парео красивой складкой.
— ты зачем этой занавеской старушечьей обмоталась? Если ляжки в целлюлите, надо в спортзал ходить.
Я хотела сказать, что у единственного у кого из них есть целлюлит, то это у парня. В голове. Молчи, говорю сама себе, молчи. Она взрослая девочка, сама разберётся.
Сорок минут я смотрела на чаек и то, как солнце, захлёбываясь, тонуло в воде, и сорок минут я затыкала себе рот. За это время я узнала от парня, что девочка тупо шутит. Что она нажрала щеки. Что сидит как лягушка.
Молчи, молчи, молчи.
Почти стемнело, пора домой.
— Знаете, — говорю я проходя мимо и стараясь не начать орать, — чем меньше член, тем больше претензий. Это называется компенсация.
Орала дома уже. Очень неудобно перед геранями.
— Ты ешь мою радость, — отвечает шестилетняя дочка моей подруги на несправедливые замечания.
«Ты ешь мою радость» — мы должны научиться это говорить всем, кто цепляется к тому, как мы выглядим, к нашим словам, к тому, что мы смотрим, слушаем и читаем, и к тому, что для нас важно. Говорить это тем, кто съедает ягоды с наших пирожных. Тем, кто ломает наши игрушки и рвёт наши рисунки.
«Ты ешь мою радость.»
Это все, что я хочу сказать вам сегодня. Обнимаю.
Елена Пастернак
