ДОМКОМ ТРЕБУЕТ ЧИСТОТЫ И ПОРЯДКА
Только когда мы переехали на 3-ю Кожуховскую (вскоре переименованную в улицу Трофимова), я понял, что по натуре папа — «общественник». В доме, большая часть первого этажа которого была занята «Салоном новобрачных», на последнем восьмом этаже нам предоставили малогабаритную трехкомнатную квартиру с совмещенным санузлом.
Двусмысленная ситуация получилась: папа, строитель по профессии, всю жизнь бился за получение квартиры, которую в итоге предоставили маме. Сообразно своей натуре, папа вскоре организовал домовой комитет. В советской действительности 60-70-х гг. такому общественному органу мелкого розлива вменялось в обязанность проведение работ с привлечением актива жильцов. Что делал актив? Призывал к соблюдению чистоты в подъездах, уборке и высаживанию деревьев на дворовой территории. На моей памяти остался проведенный активом товарищеский суд над забулдыгой-бездельником, семейным тираном, которым оказался отец моего одноклассника.
Папа был очень общительным человеком. Среди его многолетних друзей помню коллегу по работе, бригадира Сергея Кирилловича Ратникова, экономиста Теодора Марковича Штульберга, инженера Грайра Арамовича Балабекяна, товарища по работе Кравченко, соратников по домовому комитету Сидорина, Кушнарева, Выборных и милиционера Александра Ивановича. Встречался папа и со своими фронтовыми друзьями. Иногда они вместе отдыхали.
Папа, несмотря на солидный возраст, почти до последнего дня работал в архитектурно-проектной мастерской в центре Москвы. В последние годы он очень страдал от аденомы простаты. В конце 1983 года ему сделали первую операцию по частичному ее удалению. Тогда второй этап операции производился примерно через месяц после первого. И все это время прооперированный больной ходил с целлофановым пакетом, в который собиралась моча. Этот пакет иногда падал, моча разливалась и причиняла немалые неудобства больному и его домочадцам.
Второй этап операции папа не выдержал: отказали почки. На второй день он скончался. Если бы в больнице оказался аппарат «искусственная почка» для освобождения крови от продуктов обмена, он мог бы и выжить.
При последнем нашем разговоре в больнице, уже после второй операции, я спросил папу, что было самое трудное в его жизни. И меня потряс его ответ. Осиротевший в раннем детстве, потерявший первую жену, получивший на войне тяжелые ранения, ставший отцом дочери-инвалида, оказавшийся под судом, папа сказал, что самым трудным в его жизни было… бросить курить. В течение года каждый день ему снилось, что он вот-вот закурит. Папа бросил курить сразу после моего рождения.
* * *
Вера Инбер в повести «Смерть луны», которую я упоминал в начале нынешнего повествования, пишет: «…медленно, с трудом, черта за чертой, я пытаюсь воссоздать образ своего отца… Иногда, о радость, меня подстерегает неожиданная удача: я нахожу в памяти события, не поврежденные временем… Вот, например, письмо к моей матери, написанное отцом задолго до моего рождения».
Не помню, чтобы мой папа писал письма маме. Они почти не расставались. Но, повторюсь, мне папа писал часто. Его письма я берегу, хотя почти за шесть десятков лет не все сохранились.
И еще. В своих воспоминаниях о папе я почти не использую слово «отец». Потому что оно мне представляется жестковатым. Теплее звучит прекрасное слово «папа». Ведь очень верно сказал один мудрый человек:
«Любой может стать отцом, но только особенный становится папой. Которого всегда хочется обнять».
