Женщина блистательного ума и вкуса – ей не давали работать в Союзе и считали гением за рубежом. Майя Туровская писала о Брехте и Тарковском, но главное – подарила Ромму сценарий «Обыкновенного фашизма», перевернувшего сознание миллионов.
Майя Туровская родилась 27 октября 1924 года в Харькове. Ее отец Иосиф Туровский был профессором экономики, а мать Фани – врачом. Одни из первых впечатлений детства – арест отца по политическим мотивам. «Моего отца посадили в 30-м, но потом выпустили, – вспоминала Туровская. – Слепая удача: Сталин приказал выпустить 2500 любых молодых и беспартийных экономистов и инженеров – чтобы было кому работать». Папе посвящены несколько страниц в большом и толстом деле – это «экономическое дело». После освобождения отец Туровской действительно работал простым инженером.
Майя же сначала окончила филологический факультет МГУ, но после стала ученицей советского искусствоведа Абрама Эфроса на театроведческом факультете ГИТИСа. Тем не менее, свободно владея несколькими европейскими языками, блестяще разбираясь не только в языкознании и истории искусств, но и в математике и философии, она долгое время нигде не могла найти себе работу. Устроилась было в редакцию «Театр у микрофона», но оттуда ее выгнали – «как еврейку», мимоходом упоминала сама Туровская в автобиографии. Это были времена знаменитой кампании по борьбе с космополитами, так что перед Туровской еще долгое время были закрыты двери редакций.
Она по очереди защитила две диссертации – кандидатскую и докторскую, стала членом Союза писателей, Союза кинематографистов и Союза театральных деятелей, но так и не была допущена к преподаванию ни во ВГИК, ни в ГИТИС. Все, что оставалось – с боями пробивать каждую отдельно взятую заметку или статью. И их понемногу, но печатали: в журналах «Театр», «Киноведческие записки», «Советский экран», «Искусство кино» и многих-многих других.
Она открывала советским интеллектуалам новые имена мировой авансцены кино, театра, литературы и философии. И ее стиль кардинально отличался от всего, что выносили на суд общественности другие советские критики. «Помню свое смущение по поводу фильма Калатозова “Неотправленное письмо”, – делился как-то кинокритик Юрий Богомолов на страницах журнала “Искусство кино”. – И помню статью Майи Туровской об этой картине. Называлась она “Да и нет” – собственно, это и были две статьи одного автора, написанные с двух противоположных точек зрения на языке картины. Язык оказался по тем советским временам начала 60-х непривычно символическим. Непривычно было и раздвоение авторской позиции критика». Но именно оно и помогло понять трудно читаемое «Неотправленное письмо».
Каждая статья Туровской, по сути, была отдельным литературным произведением, в котором конечной целью была мысль, а не перечисление фактов, имен и названий с целью блеснуть кругозором. «Это был великий человек, – рассказывал писатель Дмитрий Быков в своей авторской программе на “Эхе Москвы” после смерти Туровской. – Она доказала, что восприятие умного, честного и откровенного человека интереснее, чем даже история кино. Ее критика была дневником умной и полной достоинства души».
В начале 60-х Туровская собралась писать книгу об игровом немецком кино немого периода и была в тесном контакте с другим советским кинокритиком – Юрием Ханютиным, который в то время писал диссертацию о советской хронике. Все дни напролет они проводили вместе в залах «Госфильмофонда» в Белых Столбах – смотрели сотни тысяч метров как художественной, так и документальной пленки. Так родилась идея фильма «Обыкновенный фашизм» – попытаться поразмышлять о природе и становлении фашизма, соединяя фрагменты из игрового кино и документальной хроники.
«В “зарубежном” зале на экране, потрескивая, шли старые немые ленты 20-х годов… Там не было ни штурмовиков, сотрясающих улицы громом своих сапог, ни тайных судилищ “фемы”, расправляющихся с политическими противниками, – писали Ромм, Туровская и Ханютин в статье о фильме. – Но до нас явственно доносилось эхо тревожной и смутной предфашистской эпохи. А рядом в соседнем зале грохотала война. Шагали по дорогам Европы запыленные, с засученными рукавами, но победоносно улыбающиеся немецкие солдаты. Тянулись колонны пленных с серыми лицами, подгоняемых конвоирами».
Михаил Ромм был режиссером игровым, но идея поработать с документальной хроникой ему понравилась. Говорят, правда, сразу предупредил: «В случае успеха фильм будет мой, а в провале будете виновны вы». Туровская и Ханютин сделали львиную долю работы – потратили целый год на просмотр более двух миллионов метров пленки, и лучшие 60 тысяч метров преподнесли Ромму на блюдечке с голубой каёмочкой. Но нельзя отрицать, что следуя лучшим традициям отечественного кино, Ромм при помощи монтажа, закадрового текста, который читал он сам, и музыки создал из 3,5 тысячи метров кинопленки, вошедших в итоговую версию фильма, подлинный шедевр – мощнейшее по силе воздействия на зрителя документальное полотно. Печально лишь то, что все лавры – никто этого не ждал, но фильм произвел фурор во всем мире – достались одному Ромму. Туровская во всех интервью неизменно говорила, что фильма не было бы без Ханютина.
Какие только награды не получила картина – во всем мире, но не на родине. Впрочем, большой удачей можно было считать уже и то, что фильм не запретили к показу. Тонкие связи между нацистской Германией и сталинскими ужасами были очевидны. «Я посмотрел этот фильм, когда мне было 17 лет, – рассказывал кинокритик Виктор Матизен в эфире “Эха Москвы”. – И я понял, что даже в родном Отечестве при всем засилье пропагандистского кино можно делать нормальные документальные картины. Я к тому времени, в общем-то, уже сам докопался до мысли о том, что фашизм и большевизм – родные братья, и поэтому для меня этот фильм был таким наглядным пособием для сравнения того, что было в Германии, с тем, что было в Советском Союзе. Поэтому я его посмотрел с очень большим удовольствием».
После «Обыкновенного фашизма» Туровская написала книги о немецком драматурге Бертольде Брехте, российской актрисе Марии Бабановой и советском режиссере Андрее Тарковском, чьи фильмы опять же восхищали весь мир, но были запрещены на родине. «Недостижимый идеал для меня – книги Майи Иосифовны, в особенности ее эталонная книга “7 1/2, или Фильмы Андрея Тарковского”, – писал главный редактор журнала “Искусство кино” на страницах своего издания. – Я прочитал ее взахлеб еще в старших классах школы, возвращался неоднократно в институтские годы и потом еще не раз – каждый раз находя новый смысл, обретая что-то неожиданное, делая свои собственные маленькие открытия на нейтральной территории между кино – Тарковского – и литературой – Туровской. Майя Иосифовна – это пытливое, въедливое, пристрастное изучение художественной ткани фильма, никогда не разрушительное для материала, всегда наполняющее содержанием – через анализ и через парадокс. Это юмор, фантазия, здравый смысл. Уважение без благоговения; внимательность без буквоедства; ум без заумности».
В 1989 году весь мир обсуждал ретроспективу Туровской «Кино тоталитарной эпохи», которая проходила в рамках Международного кинофестиваля в Москве. Сразу после Перестройки Майя Иосифовна переехала в Мюнхен. Ее известность как критика и ученого к тому времени была настолько велика, что ее тут же стали приглашать как лектора в ведущие мировые университеты – Йель, Гарвард, Амхерсткий колледж и десятки других. В 1994 году она стала инициатором и куратором знаменитой новаторской выставки «Москва-Берлин», которая проходила в обеих столицах – Москве и Берлине. Весь 1995 год Туровская проработала в США, в Институте Кеннана в Вашингтоне – смотрела голливудские картины 30-х годов. В итоге опубликовала исследование, как США и Советский Союз в 30-е годы осваивали одни и те же сюжеты, темы и характеры. Разница была только в системе ценностей.
В 2008 году Туровская получила премию «Ника» – российский эквивалент «Оскара» – за вклад в кинематографическую науку, критику и образование. В 2015 году вышел ее большой труд, о котором она думала много лет, – «Зубы дракона. Мои тридцатые годы». В предисловии она с горечью говорит о Москве, о неизданных книгах талантливых авторов и о ненаписанных своих. И о «новых» русских: «Я не против богатых как таковых. Только что ж люди от денег так быстро теряют человеческий облик?»
Майя Иосифовна Туровская ушла из жизни 4 марта 2019 года в Мюнхене. Ей было 94 года. «В одних временах живешь; от других уклоняешься, ищешь нишу; третьи стараешься восстановить в памяти – меняешься и сам, – писала Туровская в ноябре 2010 года в своей колонке для “Сноба”. – От любого времени остается масса свидетельств. Переворачивается то, что называется ценностями. Изменяется образ жизни. Но – выдыхается воздух времени, уходят подробности. Эпохи пристрастны друг к другу, одна старается опровергнуть другую, выбирая из “кладовых прошлого” нужное – ненужное зачеркнуть». Однако, продолжая мысль, тогда Туровская добавила, что есть вещи, неподвластные времени. «Папа положил передо мной Библию (не Тору) и сказал: “Это великая книга человечества. Ее надо знать”. И я села ее читать. Шел к концу 1937 год. Библия сохранилась у меня до сих пор – при всех разорениях библиотеки никто на нее в советские времена так и не польстился. Сохранились и свитки Торы, но на этом языке, в отличие от отца, я уже не читаю».
Мира Топадзе
