Об американской системе мер и весов.
Вначале было мясо. Я глянул на ценник – недорого, и заулыбался. После цены стояли буковки l и b. Вот так – $5.99 lb. Я попросил два, и продавец начал манипуляции: надел одноразовые перчатки, достал кусок мяса из витрины, бросил на весы, ввел код, схватил стикер и шлепнул себе на рукав. Завернул покупку в вощеную бумагу, в оберточную, оторвал полоску, прихватил свёрток стикером, сорванным с рукава, потом передал мне. Знаете, как бывает, когда ждешь в руку тяжелое, а ложится вдвое легче? Рука подпрыгнула. Я взвесил мясо в руке и подумал: «Ну вот меня и наебали в первый раз в Америке».
Позже я узнал, что такое lb. Это от латинского «libra pound», или фунт. Почему они используют libra, а не pound, когда пишут ценники, я до сих пор не в курсе.
453 грамма, приблизительно полкило. Добро пожаловать в приблизительный мир. Я вырос в метрической вселенной, делимой на десять, где все ясно и логично. Пользовался миллиметрами, сантиметрами, а дециметры обходил, ведь дециметр – изгой, не нужный никому, кроме учительницы математики. Метр внушал уважение, километр был испытанием, три километра равнялись семи с половиной кругам по стадиону в дождь. Кто мог подумать, что на другом краю земли люди измеряют расстояние в ступнях, а объем – в чашках?
©whole foods
Хождение по магазинам первое время напоминало упражнения на общую эрудицию. Помимо фунтов, на передний план вышли унции, для пущего веселья оказавшиеся сухими и жидкими. Что делать с унцией, которая 28 граммов, я до сих пор не возьму в толк. Ни умножить ее, ни разделить. От единиц вроде “чайной ложки” или “чашки” веяло домашним уютом. Потом была пинта, равная двум чашкам, и кварта, в которой две пинты. Галлон и баррель звучали гордо и печально, как список павших воинов. Приятной новостью было лишь то, что яйца продавали дюжинами, а не десятками.
Скоро выяснилось, что в Америке первым пишут месяц, а только потом день. Спасибо, блядь, хоть год оставили на своем месте. Я шевелил губами, проговаривая: «Января, четвертого, две тысячи десятого», и заполнял форму, а читая, останавливался на миг, чтобы понять, где тут месяц. Хорошо, если вторая цифра даты была больше двенадцати, тогда сразу понятно, что это день.
«Февраля двадцать второго» звучало, как цитата из Библии. Какое-то время ушло на то, чтобы перестать ставить фамилию впереди имени. Испорченные бланки, потерянное время. Коля Сулима, но никак не Сулима Коля.
Антропометрические данные:
-Сколько ты весишь?
– Думаю, около девяноста.
– Девяноста чего?!
– А, блядь, фунты, фунты…сто восемьдесят восемь!
Не стало больше «ста девяноста трех сантиметров», они остались дома, где драники, а вместо них пришли «шесть-четыре», короткие, как приказ.
Любой американец знает, где находятся стороны света, будто у него в голове компас. Сто раз я становился в тупик, когда мне говорили по телефону: «Поезжайте по Лорел стрит до конца, там направо и полторы мили на запад». Да где тут запад? Или я должен искать, с которой стороны мох на деревьях растет?! Даже банальная драка район на район у американцев имеет географическую базу: Westside ненавидит и чморит Eastside, те отвечают им взаимностью.
Сколько бензина расходует твой автомобиль? Простой вопрос. Любой автомобилист ответит: двенадцать по городу, восемь по трассе и с чистой совестью уснет опять. А как насчет 30 миль на галлон? Смотрите, какая жопа: сперва я перевожу галлоны в литры, потом мили в километры и вношу их в память калькулятора, потом делю первое на второе. Но это еще не конец безумия, потому что мне-то надо на сто километров! Я терпеливо умножаю итог на сто и получаю то, что наш водитель ответит без запинки, будь он пьян или при смерти. Пока я считаю, мой собеседник уже жалеет, что спросил, у меня малиновые от натуги щеки и всем неловко.
Один человек семнадцатого столетия как-то смешал воду, лёд и соль и измерил температуру замерзания смеси.
Эту температуру он принял за ноль и наверняка хохотал, представляя, как все станут ломать голову: а нахуя было солить?! Фамилия у него была Фаренгейт.
Фаренгейту посчастливилось умереть достаточно давно. Будь он жив, к нему бы пришли люди, говорящие с акцентом и убили его арматурными прутьями. Потом сожгли его дом и станцевали на пепелище.
Согласно моим подсчетам, средний эмигрант проводит треть своей жизни во сне и четверть – переводя Фаренгейты в Цельсии. Следите за руками: я беру Фаренгейта, вычитаю из него тридцать, а остаток делю на два, получаю уже привычный приблизительный итог. Это легко сделать, пока на улице тепло, но как только температура начинает падать, арифметика усложняется. Из 15 градусов Фаренгейта я вычитаю тридцать и получаю минус 15, и что мне с ними делать? Говорят, их тоже надо делить на два. Семь с половиной градусов мороза? Хорошо хоть в Калифорнии не бывает ниже нуля, отъебитесь, наконец.
А всё британцы. Это они изобрели уникальную систему мер, с единицами вроде «макового зерна». Маковое зерно – длина, равная четверти ячменного зерна, которое тоже длина. Есть еще линия, палец, рука и ноготь (не стригли они их, что ли?)
Статья в Вики об английских единицах мер привела меня в замешательство. Там было написано, что маковое зерно – это ОКОЛО четверти ячменного. Как это – около?
Там вообще нашлось много интересного. Например, единица площади, которую один вол может вспахать за год. Качество земли, размер вола – известны лишь англичанину, который всё это замерял. Вероятно, это был тот самый сферический вол в вакууме.
В 1824 году «английские» единицы были переделаны в «имперские». Лишней скромностью в Великобритании никогда не страдали, а в середине девятнадцатого века особенно. Насколько я понял, часть единиц переименовали, часть упразднили и в конце концов запутались окончательно. Фунт вышел примерно равен половине килограмма, а тонна – чему-то около двух тысяч фунтов. Людям явно не хватало праздника. Чтобы сделать жизнь менее пресной, имперская система мер подходит как нельзя лучше.
Британцы придумали левостороннее движение. В списке стран, где так и ездят по левой стороне, из приличных остались только Великобритания, Япония и Австралийское Содружество. Остаток списка похож на цитату из пиратских романов Сабатини. Из него я узнал, что есть Острова Рождества, Кокосовые Острова и государства Монтсеррат. Шведы! и те перешли на правую сторону аж в 1964 году, но только не гордый брит. Сегодня двадцать первое столетие. Люди изобрели космос, пластическую хирургию и Ники Минаж. Тем не менее, размеры обуви в Америке и Великобритании по-прежнему рассчитывают в ячменных зернах. Веет от этого каким-то тысячетонным англо-саксонским упрямством.
Я могу понять морские единицы. Большинство из нас сталкивается с морем только катаясь на педальном катамаране в городском парке. Флотским людям во все времена было непросто: несколько месяцев, не видя берегов, в компании грязных оборванцев – любой потихоньку тронется рассудком. Как тут не начать измерять длину саженями, а скорость – узлами? У Венички Ерофеева в пьесе «Шаги командора» пациенты психушки меряли время тумбочками и табуретками, например.
©whole foods
Конечно, все эти знания усваиваются годами, превращаясь в инстинкты. Никто в Америке не переводит фунты в граммы, каждый знает, что его норма – три пинты пива, а в банке соды 12 унций. Знаменитый монолог Винса Веги «Royale with cheese» о гамбургере в четверть фунта, веселит публику не только из-за уморительной рожи Сэмюэла Л. Джексона, а потому что они с детства в “МакДональдс”, и отродясь живут в мире половин и четвертей.
Во всём стоит искать положительные стороны, как говорят психоаналитики в кино. Мне ничего не остаётся, как смотреть на эту эквилибристику с точки зрения практической пользы: это тренирует мой мозг, отдаляя Альцгеймер. Остальное – не более, чем предрассудки.
Нам тепло при двадцати градусах, американцам – при семидесяти. Ничего особенного.
