О фильме РАЙ
Несколько недель назад на российском ТВ был наконец показан разрекламированный фильм Андрея Кончаловского «Рай» (2016). Ждала его c нетерпением, все же он получил Серебряного Льва в Венеции, да и вообще те кадры, что крутились в рекламных роликах, вызывали интерес.
Мать Мария
Было еще дополнительное обстоятельство – героиня. С одной стороны, я слышала, что ее прообраз – княгиня Вики Оболенская, участница французского Сопротивления, сложившая голову на эшафоте, с другой, – что она списана с Матери Марии, той самой, которая в 16-летнем возрасте вдохновила Александра Блока на удивительные стихи «Когда вы стоите на моем пути», а потом, оказавшись после революции во Франции, ушла в религию и попав в фашистский лагерь, пошла на смерть вместо своей соседки.
Обе героини были «настоящими», о Вики Оболенской обстоятельно и драматично написала Людмила Оболенская-Флам, о Матери Марии и ее непростых религиозных исканиях – Ксения Кривошеина.
Обе писательницы – по-человечески мне близкие и далеко не чужие нашему журналу. И вот – фильм, а дальше… тишина. Не услышала о нем более или менее цельных суждений – пересказ сюжета, и только.
Где мнения критиков? Почему, фильм, получивший высокую награду Венецианского фестиваля, почти не обсуждался, прошел как не было?
Мне кажется, я знаю ответ. Фильм сложный. Над ним нужно думать, он не сразу дается в руки. Боюсь, что и я не смогу дать полноценной рецензии. Попытаюсь рассказать о своем понимании картины.
Итак, «рай». Слово это ключевое. От него бегут все дорожки. Где-то в середине фильма прозвучат прозрачные, как кристаллы, терцины Данте, и я уловлю знакомое: "Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate" – в переводе Михаила Лозинского: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Эта надпись была над воротами Дантова Ада; с полным правом могла она быть и над воротами Освенцима, Треблинки, Бухенвальда, лагерях «уничтожения», практически не оставлявших своему «контингенту» шанса выжить.
Оболенская Вера (Вики) /chtoby-pomnili.com/
И хотя на воротах Освенцима-Аушвица висела лицемерная надпись «Труд освобождает», а Бухенвальда – циничная «Каждому свое», всякий сюда прибывший осознавал, что попал в Ад, из которого не выбраться…
Но я начала со слова «рай», а пришла к "аду". И эта амбивалентность рай-ад постоянно пристутствует в картине Кончаловского.
Однако скажу несколько слов о сюжете. В центре фильма русская эмигрантка княгиня Ольга Каменская. Это собирательный образ, в Ольге воплотился национальный тип русской женщины, его не могут стереть и нивелировать никакие титулы; особенно это становится понятным в тех жутких обстоятельствах, в которые она попадает. Сначала – парижская префектура, допросы дознавателя-коллаборациониста, крики пытаемого рядом товарища по Сопротивлению, потом – фашистский лагерь. Мы не знаем точно какой, но по интенсивности работы крематория и газовых камер, а также по упоминанию венгерских евреев, которые прямо из вагонов идут в газовые камеры, – это похоже на Освенцим. В 1944 году Эйхман похвалялся, что уничтожит миллион венгерских евреев.
Сюжетная линия романтична – на первый взгляд. Ольгу замечает прибывший в лагерь с инспекцией молодой аристократ-эсэсовец Хельмут. Когда-то в счастливые довоенные годы, в Италии, он встретил ее на курорте – и даже был ею приближен, но на утро после свидания она уехала, и сколько бы он ей ни писал, – не отзывалась. И вот теперь…
Редкий талант у актрисы Юлии Высоцкой. Вот она на кадрах пленки, найденной Хельмутом на чердаке его дома, он возит эту пленку с собой – это его рай, застывшие и длящиеся кадры его счастья. Итальянский полдень, солнце, море – и группа дам и кавалеров, кружащихся в хороводе, среди которых она, пленительная русская, в большой шляпе, еще не ставшая княгиней, но уже влюбившая в себя русского князя…
Ольга – Юлия Высоцкая. Кадр из фильма
И вот она же, в лагерной униформе, с суровым и безучастным лицом, пробирается среди земельных отвалов, таких же полосатых полумертвецов, свирепых конвойных и собак. Совсем другая. И положение ее во вновь возникшем любовном дуэте другое – она прислуга, полурабыня, хотя Хельмут ее любит и она уже не хочет есть, когда по вечерам возвращается в барак. И однако, когда Хельмут приглашает ее посмотреть старые кадры и она видит себя, прежнюю, чем она может ответить на его недоумение из-за отсутствия у нее на лице радости? Та жизнь – как промелькнувший сон. Сейчас – другая. И в этой новой жизни она приходит к нему для уборки, стирки и всяческого «обслуживания»…
Говорю о сюжете, но с самого начала режиссер показывает, что дело не в нем, – дело в человеческих характерах. Перед нами трое. Француз Жюль, немец Хельмут и русская Ольга. На протяжении картины мы слышим исповедь каждого из них. Причем понятно, что их уже нет на свете, это исповедь ТАМ. Каждый рассказывает о важном, сокровенном. У истинного француза Жюля, работника префектуры, сотрудничавшего с оккупантами и убитого французскими антифашистами, мысли о сыне и своем счастливом браке перемежаются с досадой на то, что не успел переспать с русской княгиней…
Характер Хельмута гораздо сложнее, он аристократ из старинного рода, нацистская идея привлекает его возможностью построить рай для немцев, униженных Версалем, обедневших, как он считает, по вине евреев. Их он ненавидит особо, считая причиной всех бед Германии.
Хельмут – Кристиан Клаусс. Кадр из фильма
Если уничтожить евреев – рай для немцев будет построен. Хельмут – фанатик, боготворящий Гитлера и поддерживающий идею сверхчеловека. Этот симпатичный эсэсовец во всем опирается на закон, он избавляет от лагеря родственницу своего дворецкого, ибо она еврейка только на четверть, а по закону преследуются те, у кого половина и больше еврейской крови.
И вот о чем я подумала в связи с этим персонажем.
Сколько таких Хельмутов породила русская революция – фанатиков идеи, ненавидящих аристократов и мечтающих очистить мир от помещиков и попов. А те, кто чинил «революционные суды» по законам чрезвычайного времени?! Тройки, выносящие «справедливые» приговоры «врагам народа». Сколько в этих Тройках было не просто сломленных и испуганных людей, а таких вот Хельмутов, фанатиков, четко исполняющих букву неправедного закона, далекого от всего человеческого и божеского.
Рядом с Хельмутом показан еще один немецкий офицер – Дитрих. Оба сыграны превосходно, кстати, немецкая и французская речь в фильме звучит намного чаще, чем русская. Дитрих побывал на Восточном фонте (Хельмут тоже там был, но всего 5 месяцев), и похоже, сломался. Актер показывает нам человека на грани безумия, его мучат галлюцинации, он стремится уйти от ужаса того, что его окружало на фронте и окружает здесь, в лагере, с помощью алкоголя и наркотиков.
Два друга, Дитрих и Хельмут, кончали славянский факультет одного университета. Хельмут писал диссертацию по Чехову – и вот друг рассказывает ему, что в газовой камере этого лагеря погибла бывшая невеста Чехова, Дуня Эфрос; ей было 67 лет. А что бы сказал Чехов, если бы узнал, что творится в мире? Не поверил бы…
Дитрих – Якоб Диль. Кадр из фильма
У Дитриха есть свой ад – это то настоящее, которое сводит его с ума, в немецкий рай Хельмута он не верит, ибо не может он быть хорош одновременно и для детей аристократов, и для детей булочников. Но есть у Дитриха, как и у Хельмута, свой "райский уголок". Он вспоминает ночные студенческие споры – и наступившее утро, с цокотом женских каблучков по асфальту… Его лицо светлеет от воспоминаний – вот то единственное радостное, что у него осталось. Актер, играющий Дитриха, как мне показалось, очень талантливо сыграл своего героя.
Есть свой «райский уголок» и у Ольги. Женщина, сидящая перед камерой и обнажающая перед нами свою душу, наголо обрита. У нее бледное изможденное лицо, на котором живут глаза. Вообще Юлия Высоцкая себя не щадит, потому и образ получается не придуманный, не игрушечный, а очень взаправдашный, как и тот лагерь, что нам показан в фильме. Страшный. Черно-белый. Крикливо-отвратительный. Или молчащий. Юля вспоминает светлую комнату, где на полу трава – по ней можно ходить босиком (в лагере у нее украли ботинки, и ей пришлось ходить босиком по подмерзшей земле), вспоминается ей отец, поднявший ее на руки. Это детство. А оно для многих из нас ассоциируется с раем; в детстве мы не боимся смерти – мы бессмертны.
В фильме есть несколько шоковых сцен, которые не отпускают и требуют разгадки. Вот кабинет Жюля, в который привели на допрос из камеры русскую княгиню. Она просит его отпустить пойманного полицией соратника по Сопротивлению и взамен – предлагает себя. Причем делает это необычно – поднимает платье. Шок.
Старшая по бараку, некая Роза, скрывающая свое еврейское происхождение, предлагает Ольге ее «приласкать» – за сигареты или помаду… та соглашается…
Жуль- Филипп Дюкень. Кадр из фильма
Сильные и очень бьющие по нервам сцены.
В кабинете Рейхсфюрера Гиммлера (не узнала в этой роли Виктора Сухорукова!), который призывает к себе подающего надежды аристократа-эсэсовца с тем, чтобы отправить его ревизовать коррупцию в концентрационных лагерях (!), Хельмуту вдруг становится не по себе. Он идет в ванную – и его рвет.
Я долго думала, почему. Эта сцена снята в мистическом ключе. Рейхсфюрер словно колдует над Хельмутом, рассказывая ему о планах Гитлера: сделав свое дело, тот думает уйти на покой, уступив дорогу молодым. Уж не почувствовал ли себя Хельмут преемником фюрера?
Есть в фильме и вполне мистическая сцена, когда в лесу, выйдя из машины, Хельмут видит какие-то надвигающиеся на него тени и даже вынимает пистолет. Эти тени сродни тем, что увидел Жюль на прогулке в лесу возле дома; правда, выйдя из тумана, они превратились в живых партизан и застрелили его прямо в присутствии сына. Еще они напоминают тех евреев, которые вылезают из-под земли и окружают галлюцинирующего Дитриха. Кончаловский применяет здесь символику, назову ее "символикой возмездия". Мне вспоминается волос жертвы в «Хижине дяди Тома», от которого никак не мог избавиться жестокий рабовладелец. Этот волос запомнился мне на всю жизнь…
Ольга в Италии, рядом князь. Кадр из фильма
И наконец, самая важная и тоже шоковая сцена. Конец войны приближается. Хельмут добывает для Ольги паспорт для совместного побега – и рисует ей картину будущей жизни в Парагвае, в Новой Германии, основанной его дедом. Это еще один «рай» для отчаявшегося сердца – темные кипарисы, луна, любимая женщина, смазывающая ему плечи кремом…
И вот тут Ольга, осознавшая, что спасение возможно, падает перед ним на колени и начинает бормотать в полубреду какие-то безумные речи: «Как же хорошо ты придумал! Я тебя люблю. Я поняла, вы имеете право делать все, что вы делаете. Вы совсем другие. Вы великая нация. Высшая раса». Хельмут кричит ей: «Что ты несешь? Это все ложь!». Он стонет как раненый зверь: «Боже!»
Сцена с двойным дном. Ольга, впавшая в раж от счастья и готовая оправдать тех, кто ее поработил (своеобразный Стокгольмский синдром), и Хельмут, который своим грядущим побегом зачеркивает право называться «сверхчеловеком». В этой сцене заложены и динамит, и иронический подтекст. Каждое слово Ольги бьет по Хельмуту, осознающему, что он НЕ ТОТ, кем бы хотел быть.
Конец фильма все расставляет по своим местам. Оба никуда не убегут – и Дитрих напрасно будет ждать Ольгу с паспортом, переданным ему другом. Хельмут кончает с собой, он уходит из жизни Сверхчеловеком, не сдавшимся борцом за идею.
А Ольга… она тоже погибает. Она идет в газовую камеру за ту самую еврейку Розу, старшую по бараку, которая теперь заболела и не может работать. У Розы в России осталась дочь, и здесь в бараке на ней висят два малыша, когда-то спасенные Ольгой от фашистской облавы.
Трудно забыть этот кадр: толпа наголо обритых людей, увиденных со спины, идет в газовую камеру. И Ольга, пишущая немеющей рукой на холодной стене: Оля. Последний взгляд – на одинокое дерево позади двора – и она смешивается с толпой…
Не знаю, нужно ли было давать «голос с неба», когда Господь возглашает: «Тебе нечего бояться, входи!» В общем-то мы это поняли и без подсказки.
Фильм РАЙ смотреть
