“Выходить тяжелее, чем садиться”

Владимир Буковский о посттюремном Ходорковском.

Ходорковский через 10 лет

Отсидев 10 лет, он сильно изменился. Я помню его речь на последнем суде — это речь зэка. И как зэк он себя вел достойно, арестантский кодекс чести не нарушал: ни на кого показаний не дал, своей вины не признал. 

Что еще от него требуется? Мать у него действительно очень больна. На положение Манделы он никогда не претендовал, он всегда был жертвой. У меня с ним переписка была, когда он сидел, в ней он четко сказал, что никогда никаких амбиций на политическую роль в России у него не было.

В переходный период людям из власти передали какую-то часть производства, и Ходорковский — отличный бизнесмен — стал одним из их доверенных лиц. Но когда чекистская власть решила всех под себя подмять, он проявил себя очень четко, показал свое чувство достоинства и верность своим принципам. За это его можно только уважать. Мог ведь уехать, мог подчиниться им и процветать, как Абрамович.

Теперь говорят, что Ходорковский не был политзаключенным. Тут я должен принципиально не согласиться. Политзаключенный — это не обязательно политик. Это человек, лишенный свободы по политическим мотивам и причинам. Он может быть кем угодно. Сахаров вообще был ученым. Ходорковский и все люди из ЮКОСа отказались участвовать в той игре, которую затеял Путин, именно поэтому их решили посадить и разорить. Я лично ходатайствовал в органы международной амнистии, чтобы признали политические мотивы, и они признали.

Но Россия — страна, у которой коллективная болезнь Альцгеймера. Тут все забывают через 2-3 года. И теперь Познер может говорить глупости, что Ходорковского интересовали только деньги, и все воспримут эти глупости всерьез.

Меня вообще удивляет, что Познер хоть как-то котируется. Это для постсоветской России довольно типично. Какие-то совершенно темные личности, малоприятные и с очень нехорошим прошлым, вдруг почему-то получили положение и уважение. Я-то помню Познера в начале восьмидесятых, когда он выезжал за границу по поручению Кремля и на своем хорошем английском и французском повторял советскую пропаганду: что Сахарова сослали в Горький — правильно, что в Афганистан вошли — правильно, а диссиденты все сумасшедшие. 

На Западе его всегда считали голосом Кремля, как он успел мутировать и стал великим демократом, я не знаю. Его семья всегда была прокоммунистическая, папа служил верой и правдой товарищу Сталину, а теперь мы все слушаем его моральные суждения. Ему нужно было исчезнуть, а он почему-то вот расцвел. Таких людей были миллионы в Советском Союзе: говорили одно, делали другое, думали третье. Это типичный шаблон советской шизофрении. Люди в России не могут посмотреть себе в душу и поставить правильный диагноз, потому такие фигуры и оказываются наверху.

Почему Познер говорит такие слова? Возможно, по старой памяти получил от Путина записку. Он ведь врет в каждом слове, что и положено делать кремлевскому пропагандисту.

Ходорковскому несколько раз предлагали писать прошение о помиловании, но он каждый раз отказывался, потому что каждый раз просили признать вину. Никаких обещаний Путину он никогда не давал, ни до, ни во время посадки. Все обвинения ведь были необоснованные и никакого отношения к его деятельности не имели. Он сел потому, что вместе с еще несколькими олигархами отказался лечь под Путина. Это политика.

Его выпустили не потому, что он попросил. Тут причина всему общая ситуация. Развивается кампания за бойкот Олимпиады в Сочи, и сейчас она начинает уже принимать угрожающие масштабы. Для Кремля это крайне неприятно, потому что они эти игры начинали, чтобы улучшить свой имидж, а не наоборот. Такая же ситуация была накануне Олимпиады-80. Мы с диссидентским сообществом тогда тоже начали компанию за бойкот Олимпийских игр, и она стала успешной. Тогда Москва вынуждена была спускать пары и освободить очень много политзаключенных.

Первое время Ходорковский будет заниматься своими делами. Ему нужно как-то вставать на ноги. По своему опыту могу сказать, что реадаптация к свободе — процесс намного более болезненный, чем адаптация к тюрьме. Я 4 раза садился и 4 раза выходил, и каждый раз выходить тяжелее, чем садиться. На воле ты не ограничен в пространстве, всего намного больше, и даже разнообразные цвета начинают шокировать. Все происходящее начинает бить по глазам. Пропадает привычка общаться с людьми, от этого никуда не денешься. Не забывайте, что Ходорковсий в отличии от меня сидел 10 лет безвыходно. Период адаптации у него будет очень долгим — полгода, год.

Его голос будет достаточно заметно звучать во всех общественных дебатах в России. Он может продолжить какую-то благотворительную или спонсорскую деятельность. Я очень сомневаюсь, что он пойдет в чистую политику. Дело даже не каких-то там обещаниях Путину — это просто не его. Я уверен, что он не вернется в Россию. Сейчас он мог бы написать книгу, тем более, что издатели наверняка уже его осаждают. Это может случится даже вопреки его желанию, в связи с большой общественной потребностью. Люди хотят знать, что и как было, а десять лет тюрьмы придадут этим мемуарам огромный вес.

Главное, что мы победили, и Михаил Борисович на свободе. Я ему могу пожелать удачи и скорейшего восстановления.