Аннексия Крыма в 2014 году привела Россию к конфликту с Украиной, противостоянию с миром, международным санкциям и экономическом кризису.
Историк Андрей Зубов, выступивший весной прошлого года против аннексии и затем потерявший место профессора в МГИМО, считает перспективы 2015 года для России мрачными и говорит, что не припомнит в обозримом прошлом примеров страны, оказавшейся в подобном положении:
– В течение 2014 года Россия умудрилась оказаться во враждебных отношениях со всем окружающим миром, включая своих самых близких союзников, таких как Белоруссия и Казахстан, не говоря уже о Европе, не говоря уже о США. Даже с Китаем отношения далеко не союзнические. Китай совсем недавно заявил, что теперь не будет союзников, а будут партнеры. И в этом партнерстве Россия занимает очень невыгодное положение. Россия оказалась совершенно изолированной от всего мира. Это беспрецедентный случай. При этом изолированной оказалась страна с очень слабой экономикой, намного более слабой, чем экономика СССР последних десятилетий его существования. В СССР была какая-то диверсифицированная экономика. Производство очень многих вещей было, пусть и плохого качества, значительно отстававших от европейских аналогов. Но все-таки производились и телевизоры, и машины, и холодильники. Теперь Россия полностью зависит от импорта и в области техники, и в области продовольствия, и в области, скажем, семенного фонда для сельского хозяйства.
И полностью находится на нефтяной игле – на нефти, которую она продает главным образом как раз тем странам, с которыми оказалась в самых плохих отношениях, то есть с Европой, и США. Цены на нефть упали. Соответственно, России грозит нищета и очень широкий системный экономический кризис, что, естественно, в свою очередь, как всегда это бывает после лет сомнительного благополучия, которые были в России до 2014 года, вызывает социальные беспорядки. Это закон Алексиса де Токвиля, что революции случаются не тогда, когда плохо, а тогда, когда было хорошо и резко стало хуже. Именно это стало в России. Так что перспективы 2015 года мне представляются очень мрачными. Конечно, я не пророк, я ничего не могу говорить о том, в какой форме это произойдет. Но, безусловно, в нынешнем своем положении Россия долго существовать не сможет, этот год, 2015-й, в нынешнем положении не переживет. Она или откроет себя снова миру, или рухнет в каких-то очень глубоких социальных беспорядках.
– Давайте попробуем поискать исторические аналогии с другой точки зрения: Россия последнюю четверть века – общество переходного периода, она переживала переход от советской власти к тому, что происходит сейчас.
– Россия переходила непонятно к чему. Мы совершенно ясно видим, к чему перешли общества Восточной и Центральной Европы. Они перешли от тоталитарного режима, режима обобществленной собственности к демократии, к частной собственности, к частно-владельческому предпринимательству при демократических свободах. Это позволило им на протяжении четверти века стать вновь частью единой Европы, стать частью атлантической системы безопасности. Здесь совершенно ясно – это транзиция, переход от одного к другому.
Так же как до этого Германия перешла от нацистского тоталитарного режима, правда, сохранявшего частную собственность, – к демократии, она стала частью свободного западного мира. Россия за эти 25 лет, казалось бы, должна была перейти от тоталитарного обобществленного экономического строя к тому же демократическому, рыночному, либеральному обществу и стать частью того же европейского, атлантического мира. Но ничего этого не произошло. Россия никуда не перешла. В этом все и дело. Она зависла в таком непонятном, промежуточным положении. Она пыталась совершить этот переход в 90-е годы, более-менее искренне, но очень быстро это все свернулось. И эти попытки были непоследовательные. Декоммунизации, которую прошли все страны Центральной Европы, Россия даже не начинала проходить. Не было ни реституции собственности, ни люстрации лиц, виновных в прошлом режиме, не было правопреемства с докоммунистическим опытом, ни изменения исторической парадигмы. В результате Россия вернулась к тому, от чего она ушла. Да, у нас уже нет социалистической собственности, но эта собственность отнюдь не была диффузирована между многими членами общества, как это произошло в странах Центральной Европы. Эта собственность сконцентрирована в нескольких сотнях семей.
У нас возникла реальная олигархическая власть при огромном реквизированном населении, как в советское время, и при собственности, распределенной среди узкого круга лиц, собственности, приносящей большие доходы. У нас нет демократии. У нас нет прав человека, то есть каких-то либеральных государственных оснований. Поэтому мы не в атлантическом сообществе, мы не в Европе. Мы не в Азии, разумеется. Мы нигде. Россия оказалась снова авторитарной страной с монополизированной собственностью, со склонностью к тоталитаризму. Тоталитарная тенденция, к сожалению, пока усиливается. И то, что у нас возникает сейчас, – это уже не коммунистическое государство, а именно, в силу изменившихся отношений в области собственности и отношения к религии, это скорее государство фашистского типа, типа Италии Муссолини. Но это весьма опасное явление для окружающих стран, для Европы, для мира и, в первую очередь, для самой России. Когда Муссолини предложил эту государственную форму в первой половине 20-х годов 20-го века, когда она потом небезуспешно развивалась в Италии, решив многие проблемы глубокого социального и экономического кризиса, в котором оказалась Италия после Первой мировой войны, многим странам Европы и, кстати, Латинской Америки эта форма показалась очень привлекательной.
И в Европе возникло довольно много режимов фашистского типа – не нацистского типа, без расовой политики, а именно фашистского типа корпоративного государства. Заменить демократию корпоративным государством такого средневекового и квазисредневекового типа (в этом и была идея Муссолини), основанного на идее национализма. Безусловно, все это закончилось, этот путь оказался неперспективным. Он дает кратковременный эффект, приводит к агрессии и к неудаче от агрессии. Для Италии это была Абиссиния и Ливия, соучастие в германской агрессии, и в итоге – катастрофа. И мне кажется, что у Италии были намного лучше исходные показатели. У нее было много союзников. До 1940 года ее принимали как часть европейского сообщества. В нынешней России ничего этого нет. Поэтому у нас режим развился и сформировался в тот момент, когда мы оказались в полной изоляции. И экономики у нас нет. Там были заводы "Фиата", там были судостроительные заводы Ливорно. А что у нас есть? У нас ничего нет. Поэтому перспективы очень печальные. И я боюсь, что здесь речь идет не о десятилетиях, и даже, наверное, не о многих годах, а намного более коротких сроках.
– В 2015 году исполняется 70 лет победе в Великой Отечественной войне. Советский народ справедливо полагал себя победителем (что удивительным образом часто сочеталось с пренебрежением судьбами ветеранов), и с этим связано (и это стало общим местом) отсутствие какого бы то ни было комплекса вины у советского, а потом у российского народа за вещи, которые сопровождали эту победу. Эточасто служит для оправдания сталинизма и многих злодеяний советской власти. Как вы считаете, у российского народа так и останется навсегда ощущение собственной непогрешимости?
– Победа в войне и связанное с ней навязывание тоталитарного режима, не менее, а, наверное, в несколько аспектах даже более ужасного, чем нацизм Центральной Европе, – это лишь один из моментов, о которых надо серьезно задуматься нашему народу. Ведь речь идет о том, что мы сами себе выбрали путь, который в одном богослужебном тексте хорошо назван "самоизмышленной пагубностью". В 1917 году мы выбрали путь пагубный. И этот путь погубил, я думаю, русское общество, русский народ. Погубил миллионы людей физически и практически все население России сгубил морально, сломал морально. Задавил его экономически. Мы это не поняли до сих пор, как немцы в 1945 году не понимали, что сделали с ними 12 лет нацизма. Они полагали все равно Гитлера самым выдающимся политиком Германии даже через 2-3 года после конца войны. Даже по франкфуртскому опросу 1956 года примерно треть населения Западной Германии думала, что Гитлер – самый великий политик Германии, если бы он не ввязался в войну, если бы он смог все закончить миром в 1939-1940 году. Наш народ продолжает думать схожим образом. И это большая беда. Когда-то Виктор Астафьев на старости лет сказал, что мы должны понять, мы должны осознать, что мы живем на мешке с костями, которые сейчас закопаны от Владивостока до нашей западной границы, и эти кости, кстати говоря, нужно похоронить по-человечески. Вот если мы это поймем, потом начнется возрождение. Мы выйдем из этого морока, из этого провисания в темноте и пустоте, в которой мы сейчас оказались.
Мы должны начать сознательную, последовательную, неспешную, но в то же время очень твердую декоммунизацию. Если мы этим путем не пойдем, то мы будем в этом бессмысленном круге. И знаком этой бессмысленности является как раз отношение к нашим ветеранам. Оно всегда было очень плохим, никогда оно не было хорошим. После войны в 1946-1947 году Сталин всех калек войны без рук, без ног, которые портят пейзаж советских столиц, отправил в специальные такие дома, дома убогих. Одним из таких домов был выбран Валаамский монастырь. Я сам мальчиком видел еще в 60-е годы этих несчастных спившихся людей. Их там, конечно, не заставляли работать много. Им давали водку. Но они там гнили вдали от своей естественной жизни. Им никто не делал новых протезов. Никто их не пытался социализировать. Им просто дали возможность догнить и умереть. И то, что мы имеем сейчас, – абсолютное равнодушие к человеку войны, герою войны при воспевании героизма советского народа. Это как раз следствие всей той трагедии, всей той нашей внутренней сломленности, нашего духовного как бы растаптывания самих себя, которые начались в обществе с 1917 года, которые не исправлены и даже не названы до сего дня.
– Если представить себе, что сейчас Россия в какой-то форме в этом противостоянии с миром потерпит поражение, это может чему-то научить, как это не страшно звучит в таких терминах?
– Я думаю, может научить, но весь вопрос в том, кто будут учителя, найдутся ли учителя. В этом поражении в противостоянии со всем миром могут быть разные выходы. Это может быть неокоммунистический выход, может быть какой-то националистический, даже нацистский выход. Есть у нас вполне себе такие русские фашисты, и они достаточно сильны. Дай Бог, чтобы во главе России встали умные и добрые люди (они тоже, естественно, есть), которые смогли бы с помощью остального мира провести эти процессы декоммунизации, детоталитаризации нашего общества, вернуть его в сообщество европейских, христианских или постхристианских, как угодно, народов. Это было бы очень важно. Но вопрос открыт.
Валентин Барышников
Источник: svoboda.org
