Доктор медицинских наук, профессор Всеволод Стеблюк дал "Цензор.НЕТ" интервью, не способное никого оставить равнодушным. Это живое свидетельство того, что у поражений, наряду с позором и болью, есть свои страницы славы и доблести.
…О своем возвращении из кровавой бойни под Иловайском начальник медслужбы батальона МВД «Миротворец» Всеволод Стеблюк написал так: «Я живий і вже в Києві! Спаси Господи всіх хто молився, вірив і чекав! Спаси Господи мою кохану Оленочку! Подробиці цікаві і важливі потім».
И вот погожим сентябрьским днем мы сидим на скамейке в Мариинском парке. Тихим спокойным голосом Всеволод Владимирович рассказывает подробности, от которых у тылового человека волосы встают дыбом. О страшных обстрелах, о доблести погибших и мучениях раненых. О благородстве одних врагов и садизме других. И о чувстве достоинства украинских бойцов, которые были готовы встретить смерть, не унижаясь.
– При всех ужасах, испытанных вами в Иловайске, перевязана у вас только рука. Как это произошло?
– Когда мы в Иловайске удерживали депо, нас регулярно бомбили, 2-3 раза в день «Град» и минометы: «восьмидесятки», 122-е…Естественно, летели стекла, и в какой-то из эпизодов, прячась под паровоз, я не уберегся, осколок стекла зацепил.
– Расскажите о том, как вы попали в Иловайск.
– 24-го августа на День Независимости мы вошли в Иловайск. Перед нами была поставлена задача зачистки города. Потом сказали, что задача упрощается: мы должны поддержать рубеж, а армия будет проводить штурм и зачистку. Потом оказалось, что армии не будет. И остались в Иловайске наш батальон МВД «Миротворец» и батальон «Донбасс». При этом наши позиции были перемешаны с позициями сепаратистов.
Мы закрепились в железнодорожном депо, а железнодорожные линии уже полностью контролировались боевиками. Ну, закрепились, расставили дозоры и стали держать этот рубеж. К вечеру стало понятно, что никто не собирается нас менять. И что наше там пребывание – надолго. При том, что мы не взяли с собой пайков, и боекомплект брали только носимый – то есть такой, который можно на себе унести. Аккумуляторов к радиостанциям было только по одному, по два.
«НАУЧИЛИСЬ РАЗЛИЧАТЬ, ЛЕТИТ ЛИ «ГРАД» В НАС ИЛИ ДАЛЬШЕ…»
– Начальству все это, разумеется, было хорошо известно?
– Я не оцениваю действия начальства. Понимаете, мы выполняем приказ. Я медик – и хоть и полковник, но выполнял задачи по медицинскому обеспечению. А вообще-то я профессор Академии внутренних дел. И так, как батальон формировался и обучался на нашей базе, то я попросился, чтобы меня прикомандировали. И с середины июля уехал.
– Кто числился в вашей команде?
– Со мной были два волонтера-медика, мои друзья по Медслужбе Майдана. Мы вместе прошли Майдан, оказывали помощь и оперировали в Трапезной Михайловского Собора, потом в госпитале Майдана. Коля Линько и Миша Гулак, фельдшер. До Иловайска у нас на базе был фактически развернут маленький госпиталь. Медслужба Майдана полностью помогла укомплектоваться, мы могли делать даже операции.
А в Иловайск мы всего взяли по минимуму, на первое время: один противошоковый набор, немного раствора, антибиотики. Но когда пришли в город, то обнаружили в бомбоубежище 47 мирных жителей. У них тоже были ранения, где-то кого-то зацепило. И поскольку мы думали, что у нас все будет нормально, мы в первый же день истратили большую часть антибиотиков на лечение выстроившихся местных жителей.
– Но очень скоро ситуация изменилась…
– Да, нас начали регулярно обрабатывать артиллерией. Постоянно атаковали, и если случалось затишье на полчаса, то это была такая красота…Научились различать, летит ли «Град» в нас или дальше…
– По разному свисту?
– Да, по свисту. А потом они пристрелялись, и ситуация с каждым днем становилась сложнее. Били прицельно, и если стены депо были крепкими, то в бетонном перекрытии крыши появилось уже несколько дырок. А внутри – полные солярки тепловозы. И оставалось только одной мине влететь в эту дырку – мы бы просто сгорели.
Выходить самостоятельно не было возможности, поскольку мы были в кольце. Но до 29-го числа поступила информация о том, что будет организован коридор и вся колонна выйдет. Мы на своих автобусах выдвинулись на исходный рубеж.
– Всем батальоном?
– Да. Там были все войска, которые были в этом секторе: и Министерства обороны, и «Донбасс», и «Днепр», часть «Свитязя», часть «Херсона», из механизированных бригад танки были, БМП, БТР-ы, инженерная техника…И мы на трех автобусах, плюс УАЗ-ик и командирский бронированный «Шевроле». Ну, и наш транспортер, который мы ласково называли «Жужа». Это транспортер переднего края, ЛуАЗ, мне его купили друзья для того, чтобы я оказывал помощь. Вот, я ехал на этой «Жуже». Это абсолютно открытая плоская машина, очень удобная для оказания помощи в боевых условиях. И получилось, что советская техника 1986-го года спасла нам жизнь. Потому что «Жужа» – единственная из всей колонны! – уцелела. Сгорели танки, сгорели БМП…
Счастливая «Жужа» и ее хозяин – еще до переделки под Иловайском
– Счастливая машина.
– Да, счастливая. И мы, наверное, счастливые – потому что мы молились, за нас молились. У меня молитвенник за эти дни был зачитан до дыр…
«КОГДА ПОДБИЛИ БМП, ЧЕРЕЗ НАШИ ГОЛОВЫ ЛЕТЕЛА БАШНЯ, ПАДАЛИ КУСКИ РАЗОРВАННЫХ ТЕЛ…»
– Итак, двинулась ваша колонна…
– Колонна двинулась, те нас начали обстреливать и выводить на позиции русских. И мы полями, через подсолнухи, лесопосадки…Я старался держаться за броней, догнать какой-нибудь БТР, БМП или танк – и сбоку, чтобы не попасть под прямой огонь. Помню, когда подбили БМП через наши головы летела башня, падали куски разорванных тел, кровь вокруг…Страшно было. Не знаю, сколько времени все это длилось, но желание было одно: чуть ли не кричать молитвы. И ехать, ехать, ехать, давить на газ, переключать передачи, чтобы «Жужа» не заглохла.
И все это время мне на ходу сбрасывали прямо в кузов тяжелораненых. Потом мы выбрались на абсолютно открытое пространство – без травы, без ничего, как пустыня. Я попытался уйти за понтонный КАМАЗ – и в это время в него попало из чего-то тяжелого. Я думаю это ПТУРС был (противотанковый управляемый реактивный снаряд. – ред.), потому что был сильный взрыв. Потом еще взрыв- и мы вылетели из «Жужи». Меня выбросило прямо через руль, у меня после этого остались гематомы…
– Стекла не было?
– Нет, мы его сняли. И уже потом, через два дня, я обнаружил, что у «Жужи» в трех местах пробит глушитель. То есть она просто на себя приняла мину, взрывную волну и осколки.
– И через руль вы вылетели на передок?
– Нет, на землю. А машина заглохла, еще вентилятор охлаждения долго работал, я не мог подползти и его выключить, потому что стреляли. И переживал, что сядет аккумулятор.
Долго лежали в этом поле. Я ползал, перевязывал раненых, мне же их в машину бросали неперевязанными…
– Колонна тоже остановилась?
– Да все было разбито, колонны не было. Часть людей ушла вниз, в село, и там их добили…
– А вы остались в этой «пустыне». Кто был с вами?
– Раненые, которые ехали на «Жуже». Потом через 4 часа появился русский офицер. Я надел жилетку Красного Креста, взял флаг Красного креста и вышел к нему. Он спросил, кто я. Я ответил: «Украинский Красный Крест», показал удостоверение КК, у меня был международный сертификат. Попросил, чтобы он дал мне собрать раненых. Он разрешил, сказал везти их на его позицию, показал куда. Ну, я, сколько влезло, насобирал раненых – даже на капоте и стекле вез. Отвез, пошел обратно. В первый вечер, пока стемнело, собрал 17 человек, отвез.
– На позицию к этому офицеру?
– Да, в расположение. Там в яме было безопаснее, их ведь тоже обстреливали из артиллерии.
Попросил этого комбата, чтобы разрешил покормить. В разбитых машинах нашел тушенку, какие-то продукты, одеяла.
Первая ночь была очень тяжелой: без воды, в рюкзаке у меня не было необходимого количества лекарств…
– Какое отношение к вам было у россиян, которые вас охраняли?
– По-разному. Комбат был нормальный офицер, человек чести. И отношение к раненым у него было, как у настоящего военного. Рядовые солдаты пытались нам угрожать: мол, мы вас перебьем. Мне кажется, они сами боялись того, что там оказались. У них тоже были потери…
Ночь была страшная. Во-первых, было очень холодно. Все, что нужно было тяжелораненым, мы отдали. (Я свою футболку – авторскую, очень красивую, с трызубом и надписью « Glory to Ukraine!», подаренную мне дизайнером Кристиной Цукур – порвал, когда не было бинтов, и перевязал грудную клетку бойцу из нашего батальона). Ребята спрашивали: «Док, посмотри, может, кому-то уже не надо одеяла?».
– Это ужас.
– Да. Пошел, посмотрел – одному уже не надо…Переложили его на землю, забрали из-под него матрац, одеяло, отдали живым.
«МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ ПОПРЯТАЛИ РАНЕНЫХ В САРАЯХ, НАПОИЛИ, НАКОРМИЛИ…»
Без воды было страшно. У меня в «Жуже» было 2 литра коньяку. Пить его было нельзя, он сушит. Но им можно было обезболить. Я отдавал его раненым. А тяжелораненым, которые просили «Пить, пить…», мы помогали так: брали в рот бинт, добавляли чуть-чуть коньяка, побольше своей слюны – и потом этот комок вкладывали им в рот, чтобы была хоть какая-то влага.
Наутро двоих недосчитались. И я сказал комбату, что без воды мы все умрем. Его десантники тоже были без воды. Я поехал, нашел большой бидон, взял какие-то бутылки, емкости – и поехал в село за водой.
– Что за село?
– Новокатериновка. Местные жители сначала приняли меня за русского, начали хвалить русских. А когда я сказал, что я – украинский Красный Крест, они рассказали, где лежат раненые. Они очень многих попрятали у себя в сараях, напоили, накормили…
– Дай им Бог здоровья.
– …И я начал забирать оттуда ребят. Собрал еще 35 человек. Потом поехал еще на одну позицию, на горе, там тоже были пленные и раненые. Я туда российским десантникам воду тоже отвез. За это они разрешили забрать тяжелораненых.
– А если бы не привезли воды – раненых бы не отдали?
– Не знаю…то была зона ответственности этого комбата, он сказал: «Здесь можешь делать, что хочешь».
– Имя-фамилию комбата не будем называть, подальше от греха.
– Да. А фамилии я и не знаю, только имя. Но как бы то ни было, это человек чести.
А потом в обед пришла колонна нашей скорой помощи, полтавской медроты, которую пропустили. Я развел машины по тем точкам, где находились раненые, взял двух тяжелых на носилках – и мы уехали. Потом их вертушками эвакуировали на полевой госпитали, оттуда – на Днепропетровск или Запорожье. Общим числом около 90 человек.
– С русскими кто-то остался?
– Пленные. Они потом подтянулись, их до этого возили в Донецк, издевались над ними. Но издевались ДНР-овцы, не русские. Потом они оказались в нашем полевом госпитале, я их видел.
«БЫЛО ОЧЕНЬ СТРАШНО, КОГДА ВДАЛЕКЕ ЗВУЧАЛИ ОДИНОЧНЫЕ ВЫСТРЕЛЫ. ЭТО ДОСТРЕЛИВАЛИ»
– Да, с комбатом вам явно повезло. Потому что я общался с прорвавшимся из «котла» бойцом батальона «Днепр-1», и он рассказывал, что на других участках под Иловайском русские и чеченцы добивали наших раненых, бросали в подвалы и сараи гранаты…
– Я слышал, когда достреливали. Это было очень страшно – когда вдалеке звучали одиночные выстрелы. Это достреливали.
– Как на это реагировали раненые бойцы?
– Мы молились и, в общем-то, были готовы принять смерть достойно, не унижаясь.
– Как это все пережила ваша семья?
– Очень тяжело. Молились, устраивали здесь пикеты, искали возможности нас вытащить. Думаю, что благодаря семье, благодаря моей жене Лене и всем молившимся за нас друзьям, я и остался жив.
– Какие-то планы на будущее уже есть?
– Пока – отдохнуть немножко, собрать всех ребят, точно установить, кто погиб, кто жив. Наш батальон, в общем-то, вышел из этой ситуации неплохо.
А потом посмотрим, как решит командование. Надо, наверное, использовать мой опыт.
– Готовы идти обратно на фронт?
– Готов работать немножко в другом качестве. Просто использовать меня на передовой…ну, да, я сделал, то что мог. Но я все-таки профессор, доктор медицинских наук. И с таким опытом я думаю, что мог бы принести больше пользы в организации военно-медицинской службы. Потому что я ее видел на всех-всех этапах. И все это сам прошел…
Евгений Кузьменко, для «Цензор.НЕТ»Источник:http://censor.net.ua/r301301Источник:http://censor.net.ua/r301301
63 элементов 3,417 сек.