ПЕРЕЙТИ ДОРОГУ… РАССКАЗ

Фаина Марковна заметила Миру с коляской еще издалека и успела свернуть в переулок. Мира стояла на противоположной стороне улицы и не видела Фаину. А даже если бы и увидела, что с того? Скорее всего, она была бы рада, что свекровь так аккуратно сошла с ее пути.

Фаина поспешила ускорить шаг и затем тяжело отдышалась. А куда она, собственно говоря, спешит. Можно поменять привычный маршрут. Сперва купить хлеб, а затем – молоко. Есть, конечно, шанс, что треугольников кефира уже не будет. Значит, придется обойтись, не в первый раз. По всей вероятности. Мира направлялась на молочную кухню, рядом с магазином. Аркадий утверждает, что ей некогда готовить кашки Леночке. Ну что ж, пусть ест общепитовские кашки, решать ее родителям, это их ребенок.

А почти пересеклась Фаина с Мирой, потому что надо было все-таки раньше выйти за покупками. Но сегодня она задержалась. Чуть позже встала, терпеливо ждала, пока соседи уйдут с кухни, чтобы спокойно самой приготовить себе завтрак. Сколько лет делит она кухню с соседями, а все никак не привыкнет к общей жизни. Эти еще ничего, хоть словом переброситься можно. И пакостить не будут. Просто у каждого своя жизнь. Своя плита. Своя солонка.

А как же ее прошлые соседи ненавидели. Страшно вспоминать. Лютой ненавистью. Могли бы задушить, задушили бы, наверное. Да боялись…Аркашу боялись.

Когда вернулась Фаина из эвакуации, они уже жили в ее квартире. Во всей квартире. И в той комнате, где жила Любочка с Йосиком, и в ее комнате. Замок, конечно, сменили, дверь долго не открывали. Когда же Фаня продолжила настойчиво стучать, а что ей делать было, куда идти.., открыла дверь разъяренная Мегера и сказала, что делиться жилплощадью не собирается. Ей и самой мало места.

— То есть, как делиться? – попыталась возмутиться Фаина, — это моя квартира.

— Была твоя, стала – моя, — безапелляционно ответила Мегера, — нечего было шляться по своим эвакуациям, — ехидно добавила она.

Это было страшно. Больно и обидно. Тогда Фаина еще не знала точно, что случилось с Любочкой и Йосиком, все надеялась, что может быть, они успели уехать из города, может быть в самую последнюю минуту…

Хотя умом понимала, что нет. Ибо в самую последнюю минуту бежала из города она. Было уже начало сентября, кольцо все сжималось и сжималось. Аркаша возвращался из военной части, весь серый и побледневший, армия помогала в эвакуации военных заводов, и вообще пока как-то контролировался порядок в городе. Ждали, как развернутся события. Но в то, что к городу немцы не дойдут, верили разве что наивные оптимисты, такие, как его мама и тетя. Готовились к боям, к обороне… Два месяца он приходил к матери и Любе и просил уехать из города. Пусть все обойдется, пусть, но лучше вдали переждать. А они… они за свое, бояться нечего.

В тот день, он пришел, не говоря ни слова, разворошил мамин шкаф, сложил одежду в старый чемодан, сахар, чай, пакеты с сухарями и консервы, которые принес, побросал в вещевой мешок. И продолжая молчать, а жутко ведь, когда добряк и балагура Аркаша молчит, он подхватил маму на руки и отнес в машину, на которой приехал. Из города уходили последние эшелоны. В одном из них и нашелся уголок для Фаины Марковны.

Любочка, ее младшая сестра в это время была в больнице с Йосиком, подхватил мальчик тяжелую корь. Вернулась она домой, когда ребенка выписали, а немцы уже стояли на окраинах города. Рассказывали Фаине потом шепотом, что кто-то из соседей продал их. Прятались Люба с маленькием сыном на чердаке дома, когда начались акции и дорога была одна, в Бабий Яр. Может быть, вот эти же, муж со своей Мегерой, которые мечтали об их квартире, а сами жили в подвале. А тут, светлые две комнаты, маленькая, но уютная кухня. Окна с занавесочками. Зависть страшна, как и ненависть… Но кто теперь правду узнает? Да и потом как жить с этой правдой…

Комнату свою она бы не отвоевала, откуда у нее силы воевать с наглостью. А идти куда? Никого не осталось у Фаины, кроме сына. Аркашенька служил, далеко, где-то в Эстонии, уже был в звании майора. Когда мама вернулась домой, попросил друга прийти позаботиться о ней. От него же и узнал, что ночует мама в коридоре, прямо на своем чемодане и вещевом мешке. Никогда не умела Фаина отвоевывать место под солнцем, жаловаться не умела. Жила и живет, как могла.

В эвакуации пухла от голода, не удалось ей устроиться на хорошую работу, чтобы прокормить себя. Перебивалась временными заработками, а есть то нужно каждый день. Если бы написала Аркадию, то конечно, прислал бы он свой паек, не раз спрашивал в письмах, нужно ли что-то, а она в ответ: «Все хорошо сынок, сыта, здорова». Писала это, больная пневмонией, Слава Богу, вовремя забрали ее в больницу и выходили, да и накормили больничными харчами заодно. Но жаловаться сыну, нет, не могла она.

А Аркаша, он другой. Он добрый, мягкий, но он же и стремительно-решительный. В отца характером пошел, хоть и не видел его… Никогда не пройдет мимо жестокости, мимо наглости.. Не ожидала его Фаина, не ожидала. Для себя решила, что как-то образуется, пока и в коридоре можно ночевать.

Аркадий влетел по лестнице, уже с открытой портупеей. Словно не заметил в коридоре мать, которую не видел несколько военных лет. Дернул дверь так, что сорвал замок. На кухне увидел Мегеру и вынул пистолет. Сказал одну фразу: «Я тебе советую освободить мамину комнату. И сделать это немедленно».

Наверное, в глазах Аркадия было столько решимости, подкрепленной пальцем на курке, что Мегера бросилась за мужем, и через час комната Фаины Марковны была пуста. Пуста совсем, включая вещи самой Фаины, которые оставались. Разве что занавески, когда-то пошитые Любочкой в подарок на день рождения, не успели сорвать.

Так она вернулась в свою комнату. Мегера с мужем и дочками остались жить в комнате Любы и Йосика. Из расстрельной ямы не возвращаются…

Пакостила она, как могла, но по мелочи, вот уж тот случай, когда боятся только силу. А Аркаша и был той волшебной силой, которая издалека охраняла Фаину. Он продолжал свою службу где-то на границе Белоруссии, и вернулся домой через несколько лет, от звания полковника его отделял переезд в Дальневосточный военный округ.

Нужно было выбирать. Или отправляться на восток, но тогда не будет никаких шансов часто бывать у матери, или демобилизоваться. Что и выбрал Аркадий. Фаня уже считала дни до его возвращения, скучала по сыну той особой материнской тоской, с которой ничто несравнимо.

И вернулся он не один, а с Танечкой.

Никогда ведь не писал о ней, никогда. Вот так, без какого-либо предупреждения, привез молодую жену в однокомнатную квартирку Фаины Марковны. Сказал, что Таня была его боевым другом, а недавно они расписались и стали мужем и женой.

И что же, все смогли ужиться, всем место нашлось! И не помнила себя Фаина более счастливой, чем в тот день, когда Аркаша вернулся.

Какой красавец он, статный, высокий, молодо выглядит, даже несмотря на раннюю седину. А что делать, тут и наследственность, и война. Главное, живой, целый, и теперь навсегда вернулся!

Всю ночь не спала Фаина Марковна за своей ширмой. Разделили они в комнате личное пространство. Но воздух ведь не отделишь. Не спала, а шевельнуться боялась. Не мешать бы детям.

Танечка ей понравилась. Хорошая простая девочка. С первого дня стала называть Фаину – тетя Фаня. «Можешь меня мамой называть», — сказала Фаина Марковна, всю жизнь мечтавшая о дочери.

Нет, — серьезно ответила Таня, — мамка, она одна на свете.

Где-то в приволжской деревне под Саратовом жила ее мамка…Иногда, длинными вечерами садилась Татьяна у окна и вышивала. Тихо и проворно в руках мелькает игла и рождается рисунок. Так за вышивкой и за негромкими беседами рассказала Фаине Таня свою судьбу. И как отца раскулачили, расстреляли и все со двора забрали. И как младшие дети от голода умирали, один за другим, четверо их было в семье. Вот только Таня спаслась, ее мать отправила в дальнюю деревню, в старый монастырь к своей двоюродной сестре. Жила с монашками, от них научилась рукоделию.

Может и сама бы постриглась в монашки, хорошо ей было там, тепло и сытно. Но дни тяжелые наступили, и до этого окраинного, казалось, забытого всеми, монастыря власть советская добралась. В одну ночь арестовали всех женщин, ничего она о них больше не знает. Помнит только, как мать Пелагея ей в окошко внутреннего садика помогла выпрыгнуть. Ветер выл, листья рвал, ненастная ночь была, не услышали ее. Да и кому она была нужна… К маме вернулась, выжили вдвоем.

Вышивала Таня знатно, и шить умела она. Сразу в первый их общий год, пошила Фаине Марковне диванные подушки из старого демисезонного пальто. А потом вышила их. Хотела инициалы вышить, как делала в лучшие времена мать Пелагея, обучившая ее секретам вышивальным. А Фаина неожиданно попросила вышить другие буквы. Первую — своего имени «Ф», и букву «Л».

Недоуменно посмотрела Танечка, но Аркаша все понял, подошел, обнял маму. За такое мгновенье, когда он рядом, могла Фаина годы жизни отдать, только чтобы были они вместе…И продолжал он понимать ее с полуслова.

Тане объяснила Фаина Марковна, что мужа ее, отца Аркашеньки, звали Лев.

Не расспрашивала много Танюша, обладала она глубоким тактом, для которого ни одно образование не нужно, лишь природой оно заложено…

И не пришлось Фаине Марковне выворачивать душу наизнанку, вспоминать дни и ночи после гибели Льва, как душили ее токсикоз и слезы. Как сама поднимала сына, спасибо сестре, та была всегда рядом.

Как похоронила она свое женское счастье в тот день, когда узнала о гибели Льва, зарубленного во время комсомольского рейда. Банда Зеленого оказалась сильней киевских ребят – революционеров. Много их тогда полегло. Среди них и Лева ее…Любовь всей ее жизни.

Пока Аркаша был маленький, никто и не пытался за ней ухаживать. А потом… что потом, жизнь ее – поезд, который шел по рельсам, то быстрее, то медленнее. В гору шел, а сейчас – с горы. Все вокруг говорили о ней — красавица, да только не в красоте ведь счастье. Впрочем, она сама себе такую судьбу выбрала…

Для себя давно Фаина не живет. Лишь бы Аркашенька был счастлив. И когда Аркаша ей подарок сделал ко дню рождения – шестидесятипятилетию, даже растерялась. К подаркам вообще, Фаня не была привычной, а тут такой!!

Путевку сын ей приобрел, в санаторий в Пятигорске, на целый месяц. Причем, номер на одного человека, чтобы не стеснял ее никто. «Хватит, что здесь мы тебе покоя не даем, — сказал Аркадий, — и готовка на тебе, и уборка, и стирка. Отдохни от всего…»

Ой, и растерялась Фаня. Никогда никуда не ездила она, кроме как в эвакуацию. Да та поездка не в счет. Хочется с памяти стереть…Как бомбили их состав. Как прыгали, кто мог и по лесу разбегались, когда низко летели «мессершмидты», чтобы поточнее попасть и метили в вагон с красным крестом, где раненых собирали. Как Люда, соседка ее, ехала с грудным ребенком. Плакал он, плакал, кормить ей его нечем было. А когда замолчал, обрадовалась что спит, тихо задремала, обнимая, пока не почувствовала, что тельце остыло. Умер он у нее на руках. Так и ехала дальше с ним еще долгие часы до ближайшей станции и похоронила там. Фаня помогла ей. Как забыть все это…

А тут, Господи, чудеса, едет она в отпуск, на все готовое, не варить, не убирать, только жизнью наслаждаться. Да разве она сумеет так целый месяц прожить?

Посмотрела на свои руки Фаина и решила даже маникюр сделать. В молодые годы, когда работала грузчицей, чтобы сына прокормить, не до маникюра ей было, пусть хоть сейчас на старости лет, увидят люди ее ухоженной.

Какой же это был удивительный месяц ничегонеделанья! Завтрак – пожалуйста, к столу! Обед, ужин тоже. Все — вовремя. Столовая аккуратная, даже цветочки в вазочках в центре скатерок. А вкусно – не вкусно, Фаина никогда переборчивой не была… Затем, воду пить из источника, вода противная, тухлыми яйцами пахнет, но говорят, что очень целебная. Так что надо пить. Днем отдохнуть, почитать книгу, подремать. А вечером в санатории – танцплощадка.

Танцевать Фаина Марковна не умела да и какие в ее возрасте танцы? А посидеть, музыку послушать, на танцующие пары посмотреть, это замечательно. Кажется, что она даже помолодела в те дни…И когда попросили у нее разрешения подселить в комнату женщину на последнюю неделю, дала согласие. Техническая накладка получилась, извинительно объяснила администратор санатория, нет свободных мест, а человек уже приехал. Не настаивала, конечно же она, просила так вежливо, что не смогла Фаина отказать.

Женщину звали редким именем Федора. Была она из Тирасполя. Моложе Фани лет на десять. Да и бедовее. Не пожалела Фаина Марковна, что впустила ее в свою комнату. Веселее вдвоем оказалось.

Да так, получилось, что и в жизнь свою пустила… Последнюю неделю шли дожди, ходить на прогулки в такую погоду не походишь. Фаина читала, увидела она в библиотеке роман Золя «Женское счастье». Вот это роман! Вот это судьба!…И плакала и радовалась она над страницами зачитанной, перечитанной многими книги. А Федора карты по вечерам раскладывала, чего-то там себе предсказывала. Оказалось, что не цыганка она, но жила рядом с цыганами и научили они ее своим премудростям.

Федора и нагадала Фаине Марковне, что ждут ее перемены.

«К лучшему или худшему, не могу сказать, — добавила она, — но многое в жизни изменится». А потом, еще раз разбросала своих дам с королями, да валетов с тузами, и осторожно так добавила: «И дорога дальняя тоже ждет».

— Ну конечно, — рассмеялась Фаина, — мне же домой собираться. Это я сама себе могу предсказать.

— Нет, — покачала головой соседка – другая дорога, и честно скажу, не вижу, ждет ли она тебя, или кого-то из близких. Не могу сказать это. Только вижу дорогу.

Озадачилась ли Фаина Марковна? Нет, скорее… Да и в гадание на картах не очень она верила. Книгу как раз завершила к отъезду, сдала в библиотеку. Решила, что надо бы записаться в свою районную библиотеку, пусть хоть на старости лет, найти время и читать, читать… Своей жизни интересной не было, чужие жизни проживать.

А перемены ее ждали…Да! Вернулась Фаня домой, Аркаша так тепло ее встретил. Красивый какой, побритый, волосы аккуратно пострижены, как-то иначе. Другим сын ее стал за этот месяц. Обнял крепко и бережно, как он умеет. Сказал, чтобы отдохнула с дороги, потом, мол, поговорим обо всем. Но почувствовала Фаина Марковна перемены, вот тем самым седьмым чувством почувствовала. И посуда на столе не так, как обычно стоит, и кровать Аркаши и Танечки не так застелена. Не по себе ей стало…

— Ладно, мать, — сказал Аркаша, — от тебя, твоего взгляда ничего не утаить. Да и какая разница, сейчас или через час…

И вот она, дорога дальняя, о которой ее соседка говорила, карты раскладывая. Вот они, перемены! Господи за что и зачем они ей?

Танечка уехала. Вернулась к матери. Разошлись Аркадий с Танечкой. Нет, еще не официально, официально развод будет через два месяца. Но она оставила свое согласие, заверенное у нотариуса. Мать в деревне тяжело болеет, решила Таня досмотреть ее, быть с ней.

Поэтому уехала? Поэтому развод?

— Нет, отвечает сын, стараясь говорить спокойно, — Не поэтому. Давно уже не ладилось у нас. Не хотел я тебя расстраивать, мама, знаю, что Таня тебе родной стала, что ты нашему счастью радовалась. Да только счастья не было. Без любви, долго на одной дружбе не проживешь… И зачем? Расстались мы в хороших отношениях. Я проводил ее на поезд, получил телеграмму, что прибыла. Написал ей вчера письмо, о матери ее справился. Теперь жду ответа. В общем, все, как у людей…

Фаня схватилась за голову… Ну, в образном смысле, сыну стараясь не показывать свою растерянность и разочарование свое. Он ведь такой, чуть-что, закроется улиткой в своем внутреннем доме и слова не скажет.

А Аркаша действительно не заметил, что с матерью происходит. Глаза у него блестят, улыбка такая восторженная.

Влюблен он, оказалось. Давно влюблен… Как мог боролся с этим, да только разве любовь побороть можно, если она настоящая?

Да-да, настоящая!

А что было с Танечкой, разве это была не любовь? — решилась спросить Фаина Марковна

— Мам, — коротко ответил сын, — ты на фронте не была, тебе это будет трудно понять. Наверное, не любовь, все-таки. Скорее, чувство благодарности, что находилась со мной рядом в трудные дни, что многое вместе перенесли, что оба дожили до Победы, другом она скорее для меня была, чем любимой женщиной. Понимаю, что звучит некрасиво, знаю, что любила меня Таня сильно. Но не быть нам вместе счастливыми понимаешь? Не быть. Любовь настоящая, она яркая, большая, когда голова кружится, когда встречи ждешь, когда слов при встрече не находишь, такое оно, счастье.

— И пришло оно к тебе? – коротко спросила мать.

— Да, мама, — так же коротко ответил Аркадий, вдруг почувствовав, что не понимает его она. Да и как ей понять, если жизнь свою затворницей прожила? Три месяца была замужем до гибели мужа. А теперь сорок лет – одна, только память бережет. Сколько раз могла свою жизнь устроить! Если честно, думал об этом Аркадий, когда путевку маме покупал, слышал, что часто пары в отпуске складываются, да только его мама, видно, не тот случай.

— Потому ты меня и в отпуск отправил, сынок? – вдруг догадалась Фаина, — чтобы тут спокойно со своими делами разобраться, а я, чтобы своими нравоучениями не мешала планам твоим?

Аркадий промолчал. В общем то, и об этом он подумал, когда покупал матери путевку на курорт.

Молчит Фаина Марковна. Молчит Аркадий. Плохо, когда молчание затягивается. Кто-то должен его прервать.

Познакомишь меня с нею? — наконец спросила Фаина Марковна.

И увидела, как вновь заблестели глаза сына.

Любовь…

Ее звали Мира. И была она полной противоположностью белобрысой худенько-угловатой Танечки.

Мира была яркой, с пышными волосами, которые она укладывала валиком. Черные брови, черные длинные ресницы, большая грудь, покатые бедра… Еврейские глаза — коричневый бархат. Легкая полнота не портила ее красоту, добавляя женственность каждому движению, жесту каждому. Когда она поднимала руки, чтобы поправить прическу, все тело ее дышало необыкновенной чувственностью, как на старинных картинах. Неудивительно, что Аркадий потерял голову.

Мира была разведена, имела маленькую дочь. И была очень хороша.

Познакомился Аркадий с Мирой год назад, она работала регистратором в поликлинике. Аркадий там проходил медкомиссию перед демобилизацией. Он просто увидел ее. И влюбился. Но Мира была замужем. Он был женат. Она казалось такой безмятежно — благополучной, что даже сказать что-то он ей боялся. Только бы видеть ее порой…Иногда даже себе какую-то болезнь придумывал, лишь бы повод был зайти в поликлинику.

А потом встретил Аркадий ее случайно в автобусе. Глаза заплаканные, потухший взгляд. Предложил проводить домой. Тогда, в тот день он по-дружески спросил, все ли в порядке? Оказалось, что разводится она, пьет муж. Такой вот привет от фронтовых будней. Не справился с зависимостью. Сколько лет прошло после войны, а так и не справился. Ни женитьба не помогла, ни рождение дочери. Пьет. И тогда невозможным становится.

Разошлась Мира достаточно быстро. И решил Аркадий, что это его шанс, быть по-настоящему счастливым. Да только холодно посмотрела она не него, и покачала головой. «Я с женатыми мужчинами на предмет личного счастья не общаюсь», — чуть иронично ответила. Не улыбнулась даже.

И понял он, что нужно выбирать. Жить в спокойствии в размеренном своем уюте с женой, или все начать сначала. Именно сейчас, вот тут, перед ним вулкан страстей, и нужно его покорить.

— А если бы я был свободным, я бы понравился вам? – осторожно спросил он Миру тогда.

И увидел ее взгляд. Он сказал ему многое.

Миру Аркадий привел знакомиться с мамой в весенний солнечный день. Фаина Марковна приготовилась, квартиру убрала, пироги дрожжевые спекла. Попросила сына помочь занавески снять накануне, постирала их. Ждала вечера, представляла, как же будет…

А было никак. Вроде и подарок красивый принесла будущая невестка, отрез шелковой ткани на платье. Говорили о разном, о ее семье, о ее родителях, хвалила Мира все, что приготовила Фаина Марковна. Все вроде бы хорошо…

Что же на сердце вдруг так холодно стало?…Предчувствия, они такие.

Заговорили о будущем…Свадьбу назначили на конец июня, никаких особых церемоний, пойдут молодые в ЗАГС распишутся. Аркадий закажет столик в ресторане для самых близких, и выпьют все вместе за новую семью. Фаина согласно кивала, ресторан, так ресторан. Вот и отрез пригодится на новое платье, все-таки, мама жениха.

— А потом, все расскажу тебе, покажу, если надо, помогу. Устроимся здесь, в тесноте, да не в обиде, — сказала Фаина Марковна будущей невестке. В конце концов, она ей может нравиться – не нравиться, лишь бы сыну хорошо было.

И вдруг услышала в ответ.

— Фаина Марковна, — ответила Мира, — мы с Аркадием у вас жить не планируем. Будем в гости приходить.

Земля поплыла под ногами… Фаина как раз пирог принесла к столу. Поставила. Села. Посмотрела на сына, а тот глаза на нее не поднимает. Смотрит в свою чашку чая, словно там на дне не заварка, а сокровища.

Посмотрела она на Миру, та на чай дует, спокойно так…

Ничего не ответила Фаина Марковна. Ей бы закричать, заплакать… Не умеет она ни жаловаться, ни причитать…Никогда не умела. Только смотрит на сына, а тот молчит.

Вот она и пришла, главная перемена, о которой соседка в санатории говорила. Все могла бы стерпеть Фаина, и обиды, и ссоры, и уступить бы смогла. Но, чтобы сын рядом был. Она ведь иначе не представляла себе жизнь. Да хоть в коридоре она готова себе кровать поставить, им всю комнату отдать, лишь бы утром видеть его, и вечером, и так каждый день. Он ведь, Аркашенька – весь смысл ее жизни, и никого на свете у нее дороже нет.

Заплакала она только тогда, когда дети ушли. Мира чинно попрощалась, и Аркадий пошел ее провожать. Когда вернулся сын, сделала мама вид, что спит. Он походил по комнате, постоял у окна с видом на их старую деревянно-двухэтажную улицу, и лег спать.

Но разговор с сыном все-таки состоялся. На следующий день. Вернее, вечер, когда он пришел с работы. И она по обыкновению нагрела ему ужин. Как делала всегда, кроме страшных военных лет. И эта традиция, забота эта о сыне, была центром всей ее жизни. А теперь что?

— Я знаю, о чем ты думаешь, мама… — Сказал Аркадий, доедая картофельное пюре. Фаина его готовила со шкварками, очень вкусно, И Аркадий куском булки тщательно собирал остатки в тарелке. – Я знаю, о чем ты думаешь, — повторил он.

И не дождавшись ответа, продолжил, — Но ведь и ты должна понять, это другой случай. Это не Таня. Совсем другой человек. Вы бы не ужились на одной кухне, я знаю это… Но дело даже не в том. У нее ведь дочь. Тамаре восемь, первый класс заканчивает. Я знаю, что ты ответишь, что Мира со своей мамой живет, та может девочку досматривать. Но нет, ребенку нужна его мама. Ты ведь это понимаешь, верно?

— Значит, ребенку нужна мать… А я, а меня теперь можно на свалку?

— Да, на какую свалку, мама? – не сдержавшись, повысил голос Аркадий, — будем мы к тебе приходить. Не в другой город же переезжаем, не в другую страну. Несколько улиц всего.

— Я на кухню перейду спать, — тихо сказала Фаина Марковна, — куплю раскладушку, устрою себе уголок, не волнуйся за меня. Забирайте девочку и все вместе переезжайте сюда после свадьбы. Вся комната ваша.

Сказала она, словно камень с души со слезами выплеснула. Вот же выход из положения.

Но не похоже, что это произвело впечатление на сына.

— Мама, — выделяя каждое слово, — сказал Аркадий. — Мы обсуждали с Мирой все варианты. И этот тоже, переехать вместе с ребенком. Нет, она не готова. Для Тамары это будет тяжело. Девочка и так сейчас переживает трудные времена. Сначала развод родителей, теперь отчим, к которому она должна привыкать. Мира не согласна.

— А ты, значит, сынок, теперь своего мнения иметь не будешь, все, как новая жена скажет? – так же негромко и тоже делая акцент на каждом слове, проговорила Фаина Марковна.

В тот вечер они впервые за всю жизнь поссорились.Легли спать, не пожелав друг другу спокойной ночи. Утром, когда Аркадий собирался на работу, Фаина сделала вид, что еще спит. Он, стараясь не шуметь, ушел.

Жизнь рушилась, просто на глазах… Теперь Фаина Марковна понимала, почему так радовалась бывшей невестке. Та ведь стала, словно частью ее сына, как бы его приложением, и была готова им оставаться. Жить со свекровью, ладить с ней. Все было так замечательно. Пока не появилась эта красотка, и жизнь пошла кувырком. Не будет эта Мира ей родной, не будет…

Вечером Аркадий вернулся домой, как ни в чем не бывало, подошел, поцеловал маму. Проверил, не нужно ли вынести мусор, умылся до половины. Спросил, что на ужин. Она могла продолжать дальше демонстрировать свою обиду, могла не ответить на поцелуй, не расслышать вопрос про ужин, отвернуться к окну, когда он пришел…

Но вдруг Фаина Марковна остро поняла, что ничего этим не добъется. Только потеряет сына. Это неравная схватка. У нее не было богатого опыта общения с невестками или зятьями. Была лишь Танечка, тихая, скромная, покладистая, с открытой душой. И все же интуиция подсказала Фаине, чем грозит нынешняя ситуация. А ничем хорошим. Этот раунд заранее проигран, она понимает…

И была свадьба, как и хотела Мира. Красивый уголок в ресторане гостиницы, самые близкие родные и несколько пар друзей. Хорошие салаты, заливная рыба, котлеты по-киевски. Ненавязчивое: «Горько».

Новая жизнь началась на завтра. Когда Аркадий собирал вещи, делал он это, как бы невзначай. Мира не пришла участвовать в процессе. Маме он сказал, что родители Миры потеснились. Томочка уже большая, они с ней в столовой комнате будут жить, а молодым отдали свою спальню. Когда всего две комнаты, много вариантов не придумать. Но с другой стороны, две комнаты – это все-таки не одна…

Фаина Марковна смотрела и не верила своим глазам. Словно пелена какая-то была перед ней. С этой ночи она будет сама, жить одна, только для себя. И следующим утром будет одна, и наступит вечер…

Как же все женщины отпускают от себя детей? — пыталась вести с собой диалог она, — сколько ведь случаев, что даже в разных городах живут. Но ей казалось, что сын будет с ней до конца дней ее. Сколько суждено, будут они вместе.

— Нет, нет, — отмахивалась Фаина Марковна от навязчивых мыслей, — мол, я ему жизнь свою отдала, ради него замуж не вышла, ни одного мужчину в свой дом не пустила, чтобы не дай Бог, Аркашеньку не обидели… Разве в этом дело? Получается, что она эгоистка, и потому держит сына около себя?!

Мучалась она такими размышлениями, когда спать ложилась и когда вставала. Просыпалась иногда, забыв на минуту, что все теперь иначе, вскакивала, волнуясь, что проспала, что Аркашенька ушел голодным на работу. И вспоминала, что не она ему теперь утром завтрак готовит, не она ему в дорогу бутерброд собирает.

Через четыре года родилась внучка. Долгие четыре года Мира не могла забеременеть и уже когда отчаялась, вдруг пришла добрая весть. Быть Мире и Аркадию родителями. А ей, Фаине Марковне, бабушкой. Почему-то ждала Фаина Марковна внука, но появилась Леночка.

За эти годы умерла мама Миры, Ева Ароновна. И подфартило с именем. Полным именем назовешь ребенка, Елена, значит, вот тебе дань памяти матери Миры, а дома ласково называть можно ребенка: Леночка, и вспоминать, как говорила мужу: Левушка. Как мало они прожили вместе с ее Левушкой, ну пусть память о нем хоть так сохранится…

Аркадий приходил в гости с ребенком, приносил ее, но в руки не давал. К тому времени, перенесла Фаина Марковна инсульт. Слава Богу, микро. Смогла сама после него одеваться, и ходить, чуть прихрамывая. Только руки немного дрожали. В общем, осталась она самостоятельной, Бог миловал, быть зависимой от чужих людей. И от своих тоже.

Мира приходила редко. Когда лежала Фаня в больнице, Аркадий приносил бульон домашний, говорил, что Мира его приготовила для Фаины Марковны. Но не сложились у них отношения. Так и не сложились. И даже эта чудная кучерявая девочка, очень похожая на маленького Аркашу, не помогла.

***

Привыкла все-таки Фаина Марковна жить одна. Человек ко всему привыкает. Радоваться бы ей, что сын счастлив, что влюблен, что не скрывает это… А когда увидела издалека невестку с внучкой в коляске, перейти бы ей дорогу, улыбнуться, посмотреть на малышку, перемолвиться с невесткой, а она что сделала?… Свернула на другую улицу.

Да и Мира хороша. Так и не попыталась расположить к себе сверковь. И живут они на расстоянии двух кварталов, две женщины, любящие одного мужчину, каждой из них он дорог. А между ними – тонкая корочка льда. Идти по ней страшно. Оступиться еще страшнее.

Ночью Фаине Марковне приснилась Федора. Ей, вообще, сны не снятся, а тут чужая женщина, с трудом помнит ее лицо. Но как увидела во сне, сразу узнала. Газовая косыночка на плечах, проворные руки, тасующие карты. Смотрит ей в глаза Федора эта и говорит: «Ну что, не верила ты мне, верно? Видела я, что не верила в перемены…»

Когда во сне Фаина продолжила молчать, не найдя что ответить, тихо добавила Федора: «А дорогу ты все-таки перейди в следующий раз. Пора…»

Потом наступила пора дождей и листопада, потом пора снега и гололеда.

Потом еще один инсульт. И сын был с ней до последнего дня. Он метался между домом, где жена с крошечной дочерью — и мамой, которую мыл, одевал, боролся с пролежнями. Был ей сиделкой, ее Аркаша. Обиды прошли, стали маленькими, маленькими. Каждый день он приносил еду, которую готовила Мира, и кормил ее с ложечки. И ночевал дома, спал на своей кровати. Словно все вернулось, как было прежде.

Только сожалела Фаина Марковна об одном. Что так и не успела перейти дорогу…