Он был простой врач, который умер в полной нищете. Но на похоронах, за его гробом шли двадцать тысяч человек.

В наше время даже на митинги платные столько народу не собирается, а тут Москва середины ХlX века. Похороны простого врача. Проститься с ним люди шли по зову сердца…

В романе Ф. М. Достоевского «Идиот» один из персонажей рассказывает другому:

«В Москве жил один «генерал», он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал». Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; он являлся, проходил по рядам ссыльных, которые окружали его, останавливался пред каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал почти никогда никому, звал их всех «голубчиками».

Он давал деньги, присылал необходимые вещи — портянки, подвертки, холста, приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного, с полным убеждением, что они будут их дорогой читать и что грамотный прочтет неграмотному. Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал говорить. Все преступники у него были на равной ноге, различия не было.

Он говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Если замечал какую-нибудь ссыльную женщину с ребенком на руках, он подходил, ласкал ребенка, пощелкивал ему пальцами, чтобы тот засмеялся. Так поступал он множество лет, до самой смерти; дошло до того, что его знали по всей России и по всей Сибири, то есть все преступники.

Мне рассказывал один бывший в Сибири, что он сам был свидетелем, как самые закоренелые преступники вспоминали про генерала, а между тем, посещая партии, генерал редко мог раздать более двадцати копеек на брата.» …

Этого генерала звали Фёдор Петрович Гааз. Святой доктор. Человек бесконечной доброты. Немец по происхождению, он большую часть своей жизни прожил в России. Приехал сюда в качестве личного врача одного из русских вельмож, и остался на всю жизнь. В Отечественную войну 1812 года он служил хирургом в армии Кутузова. До этого успел исследовать на Кавказе минеральные источники и написал об этом книгу.

Позже, став главным врачом московских тюремных больниц и членом московского тюремного комитета, он всю свою жизнь посвятил облегчению участи заключённых и ссыльных. Вериги, которыми сковывали в те годы каждого каторжанина, весили без малого пуд — 16 килограмм. Гааз добился замены прежних пудовых кандалов на облегченные, которые сам разработал, на себе испытал, которые в половину были легче и имели кожаные или суконные подкладки, которые хоть как-то прикрывали металл от соприкосновения с телом.

По его инициативе в кандалы перестали заковывать стариков, а заболевших освобождали от оков на время болезни. В московских тюрьмах при отправлении каторжных перестали их приковывать дюжинами к одному стальному пруту. Был в те годы такой способ бороться с побегами — приковывали по шесть человек с каждой стороны к здоровенной железной палке и отправляли пешком в Сибирь. При этом если человек ослабевал в дороге, а то и отдавал Богу душу, то мёртвых и больных приходилось остальным нести на себе, пока не появится на пути кузня, чтобы снять оковы.

На свои собственные средства доктор Гааз снабжал лекарствами тех больных, коим не помогали родственники с воли, а также добился открытия больницы и школы для детей заключённых. Он собирал для заключённых одежду, холстину на обмотки и портянки, теплые вещи, а также духовную литературу. Раздавал собранное перед отправкой этапа в каторгу или отправлял за свой счёт в Сибирь.

Доктор считал, что многие из преступников стали таковыми в результате отсутствия у них религиозного и нравственного самосознания. Поэтому всегда среди вещей были книги религиозного просвещения и азбуки, чтобы могли обучаться грамоте неграмотные, а также дети арестантов. Приехав в Россию, Гааз, благодаря своей частной практике среди богатых пациентов, стал состоятельным человеком. У него был собственный дом на Кузнецком мосту, довольно большое имение — деревенька и суконный заводик.

Всё своё состояние он потратил на благотворительность.

Когда личные сбережения закончились, с молотка пришлось продать имение. Но и это не спасло положения. Доктор стал банкротом. В убогой каморке, заваленной книгами, в которой он доживал абсолютно одинокую жизнь, он и скончался в 1853 году.

Похоронили его на Введенском кладбище. Ограду могильную увенчали те самые кандалы, а на надгробном камне вместо эпитафии начертали призыв апостола Павла: «Спешите делать добро!».

1