Если смазать мацу горчицей, положить сверху шмат сала и закусить этим бутербродом стопку водки, что будет? Отвечу – одно удовольствие!
Такие вот мысли посещали тетю Марусю, пока она раскатывала тесто. Скажу я вам, та еще работа. А замесить? Те еще цуресы. А нахисы? Где те нахисы? Потом? Так мы это «потом» имеем слушать всю советскую власть по радиоточке.
Маруся была уверена, что говорит на чистейшем русском языке. Как и все в нашем дворе. На самом деле все говорили на изумительной смеси русского, украинского, еврейского, молдавского и еще каких-то языков, которую глупые люди зовут суржиком, а умные – одесской речью. И никого эта речь не убивает, все довольны, все друг друга понимают, верней, понимали, ибо настоящую речь нынче можно услышать на Бруклине и на шуке в Иерусалиме.
И еще в нескольких – не больше тысячи – городах и городках этого непростого мира.
Одесса – вечна! – говорят, говорят некоторые. Но как может быть короток этот век!
Это говорю я теперешний, вглядываясь, слегка прищурившись – зрение стало подводить! – в прошлое. А там…
Ах, да, Маруся раскатывала тесто.
Честно говоря, перед Марусей стояла трудная задача – удивить соседок. А то даже мадам Берсон – ну, шось у лиси здохло! – приготовила на днях вполне терпимый, а если честно и наедине с собой, то очень даже хороший борщ, Сима, эта таракуцка шепелявая, варит холодец, Рива печет пирожки, а она, Маруся, уже и за кулинарку не считается…
– Но она же в прошлом году жарила котлеты… – защищала ее на посиделках у ворот Рива.
В прошлом году! Котлеты! Забыли! Все забыли!
Маруся горестно вздыхает и присаживается на табуретку. Хотя…
То, что она сотворила, ей нравится. Тесто такое, как надо, к рукам не липнет. Еще бы, столько вложено. И продуктов, и сил. Мука, кислое молоко, один белок и два желтка. Один белок припрятан «на потом». Позже пригодится. Да, некоторые делают тесто из муки с кипятком и постным маслом, но Маруся так делать не станет. Не те времена. Да и мадам Берсон, небось, спросит, из чего тесто. Но полно рассиживаться. Еще столько дел.
Маруся заворачивает тесто в полотенце и откладывает в сторону. Пусть доходит.
Потом моет три луковицы под краном и чистит их. Чистит не плача. Мытые луковицы не слезят глаза. Картошка, кстати, уже вымыта, порезана и стоит на огне. Вот-вот будет готова. Но лук, лук! Две сковородки уже на огне. В одну налито постное масло, в другой скворчит, выжариваясь, сало. В обе сковородки Маруся сыпет нашинкованный лук. Но сперва из той, что с салом, выгребает ложкой шкварки. А как же! Какие вареники с картошкой без шкварок сверху?
Лук надо мешать. Не то подгорит. Это недопустимо. И Маруся старается.
Хотя… Старайся-не старайся, а что-то да подгорит. Это как во дворе. И живут одинаково, и едят почти одинаково, и говорят одинаково, а люди все разные. И рядом с золотым человеком Ваней Гениталенко живет и здравствует штынкер Межбижер, а рядом с бриллиантом, а не женщиной Ривой – мутный тип Камасутренко.
Маруся снимает лук с огня и тщательно выбирает подгоревшее. Затем, высыпав картошку в дуршлаг, мнет ее деревянной ложкой, добавляет кусок коровьего масла, снова мнет, добавляет соль, перец, пробует, снова мнет…
Вареники, как жизнь, думает Маруся, чтоб она получилась, надо все время что-то делать. И стараться. И выбирать хорошее, и выбрасывать плохое. И слушать людей, а не радио.
Кажется пюре готово. Точно готово. Теперь туда лук из той сковородки, что с постным маслом. И снова мешать, мешать…
Мешать… Кто мешает людям хорошо жить? Выходит, что они сами. Живут в одном дворе, из одной колонки воду берут, а скандалы почти каждый день. Наверное, люди не могут без скандалов. А что? Может, это, как в уборную, хочешь-не хочешь, а надо. Ну, как это, отдать лишнее. А как Герцен тогда? Или паспортистка Николавна? Они ж не скандалят никогда. Может, не у всех есть лишнее? Или, скорее, есть сейхл?
Маруся разворачивает тесто, сыпет на стол муку и начинает тесто раскатывать. Она любит, чтоб тонко. Для этого делит тесто на три куска. По частям раскатывать удобнее.
Теперь почти главное. В каждом доме есть тонкий стакан. И у всех «еще бабушкин». Кто проверит? Интересно, у мадам Берсон была бабушка? А у сквалыги Марика? А стаканы и у них есть! Странно.
Стаканом режется тесто на кружки. Ложкой кладется фарш. И перышком мажется белком край кружка. Теперь будет держать и не распадется, как у бедняги Симы вареники с капустой.
Один вареник, второй, десятый, сорок второй…
Готовые вареники по одному опускаются в кипящую воду. Пять минут и они всплывают. Маруся помещает их на просторное блюдо и слой за слоем посыпает луком из сковородки с салом, а также шкварками.
Да, но как же узнать людям, что Маруся готовила вареники? Как?
Маруся смотрит в окно. За окном никого, кроме йолда-Межбижера. Эх, жалко парочки вареников, но надо идти на жертвы.
– Межбижер! Вы умеете хранить тайны? – спрашивает через окно Маруся.
– Умею! – врет Межбижер.
– Тогда идите сюда.
Через пять минут о том, что Маруся готовила вареники с картошкой знает весь двор. А через полчаса вся улица. Но это уже лишнее.
Александр Бернштейн
