Ее брат Самуил родился 19 октября 1916 года в Одессе. Родители не были музыкантами, но воспитание и музыкальное образование детей было приоритетно.
Музыковеды, десятилетиями сравнивавшие двух прославленных пианистов, почти ровесников и земляков (Святослав Рихтер родился в 1915‑м в Житомире и вскоре переехал в Одессу), отмечали отсутствие музыкальной традиции в доме Гилельсов, хотя у Григория Григорьевича был абсолютный слух, в доме имелся рояль и, как вспоминал его сын: «Мы купались в музыкальной атмосфере». И Миля Гилельс тоже здесь живал. Его здесь звали просто Милька рыжий…» – одесский фольклор. Миля, уменьшительное от Самуил. В хронике 1933‑го, представляющей победителя Всесоюзного конкурса, 16‑летнего пианиста называют Самуилом, позже он превратится в Эмиля – может, чтобы остался среди пианистов один Самуил, профессор Файнберг. Миля занимается у Якова Ткача, учившегося в Париже у Пиньо, воспитанного, в свою очередь, учеником Шопена. В восемь лет дает первый концерт, в 13 – сольный концерт в Одесской консерватории, куда поступает тогда же к Берте Рейнгбальд. <> А в 1935‑м Гилельс уже в Москве, в Meisterschule – так называлась аспирантура Московской консерватории – у Генриха Нейгауза. Глубокий музыкант, интеллектуал, жизнелюб – все это было в Нейгаузе, он стоял во главе Московской консерватории. Класс был переполнен. Нейгауз говорил о литературе и живописи, кому‑то из студентов уделяя внимание, а многих не замечая. Нейгауза отличал романтический взгляд на всю музыку, от Баха до Дебюсси, что было чуждо сложившемуся пианисту Гилельсу (что пианист сложился, слышно в записях, где он, 16‑летний, играет Рамо, Равеля и Листа). И Нейгаузу было неинтересно заниматься с готовым музыкантом. А в 1937‑м в Москве появился Рихтер – сын органиста, знаток немецкой музыки и талант… с отсутствием школы. Нейгауз забыл про Гилельса и остальных. Но в 1941‑м Гилельс спас профессора. Пока Генрих Густавович был занят спасением любимца и соплеменника (которого в итоге спасли без него), сам он оказался в тюрьме. <> Не каждый пошел бы просить у Сталина даже за жену, а Гилельс на правительственном приеме сказал вождю, что учитель посажен несправедливо. Сталин произнес: «С этим вопросом ко мне не обращайся». Спустя несколько месяцев, на банкете по случаю приезда Черчилля, Гилельс выбрал момент, когда Черчилль и Сталин были рядом, и повторил просьбу, практически подписывая себе приговор. Сталин подозвал Поскребышева, и через несколько дней Нейгауза выпустили и отправили в Свердловск. Гилельс договорился, чтобы Нейгауза взяли в местную консерваторию, и стал приезжать к нему, привозя продукты и играя с ним в четыре руки. Это был краткий период их дружбы. В 1950‑х Нейгауз написал книгу, после которой Эмиль Григорьевич отправил учителю письмо, в котором просил никогда более не упоминать его в числе своих учеников. Своим главным учителем он всю жизнь будет считать Берту Рейнгбальд, которая, вернувшись после войны в Одессу и обнаружив свою квартиру занятой, бросится в лестничный пролет. Ей будет 47 лет. Памятник на кладбище поставит ее любимый ученик.
И опять о честности Гилельса, о его болезненной нетерпимости к несправедливости. История, которую я слышал от Натальи и Нины Михоэлс, возможно, грешит неточностями, но перескажу ее так, как слышал. В начале марта 1953 года Гилельса привезли в редакцию «Известий». В зале собрали известных евреев для подписания письма, осуждавшего врачей. Дошла очередь до Эмиля Григорьевича, который сказал, что доктор Вовси лечил его жену, он не верит, что Вовси преступник, и подписать письмо не может. Сомнений в том, что его арестуют, у Гилельса не было. Вопрос – когда? Если машина от «Известий» поедет налево, значит, на Лубянку. Повезли направо, значит, возьмут из дома – Гилельс жил на улице Горького. Выйдя из лифта, он встретил соседа, дирижера Гаука, в сопровождении людей в штатском, и удивился, что арестовывают уже и неевреев. Оказалось, Гаука везли репетировать музыкальную программу похорон… В финале сестры Михоэлс добавляли реплику Ойстраха: «А я испугался и подписал…» Гилельс же не боялся и встречаться на гастролях с «невозвращенцами» — дирижером Арановичем, скрипачом Лубоцким, своим учеником Валерием Афанасьевым… Не испугался, возглавляя жюри Первого конкурса Чайковского, дать первую премию американцу Клиберну. На концертах в Москве в 1980‑х (я не пропустил ни одного с 1980 по 1984 год) было мало цветов. Как заметил кто‑то из музыкантов: «Приличные люди себе цветов не покупают». <>
«В доме его ученика и ассистента, а моего друга Паши Месснера мы собирались морозными воскресными утрами, – говорит Маркиз (дирижер и скрипач Лев Маркиз), – Эмиль приезжал и оттаивал. Как‑то в компанию попал новый человек, не знавший о запретной теме и заговоривший о другом великом пианисте. Все напряглись, а Эмиль сказал мне на ухо: «Как мне надоел этот вы…..ж».
Сравнивали их, впрочем, в основном на родине. Юного Гилельса превозносил Артур Рубинштейн, в 1936 году его выбрал Клемперер для исполнения Третьего концерта Бетховена, Гилельсом восторгались Горовиц и Тосканини, с ним дружил Стерн, а из наших великих – Шостакович, Ойстрах, Флиер, Коган. Последние четверо не дожили до 70. Как и Гилельс, который, как национальное достояние, был прикреплен к Кремлевской больнице – «полы паркетные, врачи анкетные». Приступ диабета. Медсестры рядом не было.
Эмиль Григорьевич умер 14 октября 1985 года, ему было 68 лет.»
«Эмиль Гилельс. Воспоминания Б.Рейнгбальд о работе с Э. Гилельсом»
13
