Свидетели Апокалипсиса

Первый известный нам новгородский паломник, отправившийся в Царьград на рубеже XII–XIII веков, обессмертил свое имя, написав труд, за который его до сих пор благодарят и российские, и европейские медиевисты. Добрыня Ядрейкович, ставший позже новгородским архиепископом Антонием, оставил потомкам «Книгу Паломник» – источник уникальных сведений, позволяющих оценить масштаб грабежей и разрушений, которым подвергли Константинополь в 1204 году европейские крестоносцы.

Конечно, Добрыня был не первым средневековым автором, описавшим святыни столицы восточного христианства. Так, византийский император Алексей I Комнин в письме к графу Роберту Фландрскому, напоминая об обещании прислать рыцарей для борьбы с сарацинами, пишет в 1092 году: если европейцы не видят повода помочь лично ему, то уж Константинополь достоин помощи со стороны христиан ради «шести Апостолов, тела которых там погребены». А затем для усиления впечатления переходит к более подробному перечислению святынь и мощей Царьграда, доводя их количество до тринадцати. Описывают мощи святых, хранящиеся в Царьграде, и «Аноним Меркати», и «Аноним Ламброса», и «Таррагонский аноним», и Вильгельм Тирский. Количество реликвий в различных описаниях византийской столицы колеблется от восьми до шестидесяти. 

Но Добрыня превосходит всех своих предшественников: он описывает 97 храмов Константинополя и окрестностей, перечисляя 126 мощей и святынь. И честно говорит, что многие реликвии он «не писал»! Более подробного «реестра» в распоряжении современных историков просто нет. Мало того, он сообщает о «русском уболе» Царьграда (квартал, где жили русские купцы и паломники. – Прим. авт.), подробно описывает ход богослужения ромеев, упоминает о блюде княгини «Олгы Руской» в Святой Софии, рассказывает о местных иконописцах. Труд Добрыни уникален: «Книга Паломник» дает представление о том, как выглядел и жил Константинополь накануне разгрома крестоносцами в 1204 году… 

Трижды блаженный Город

Магнит человечества, ключ Вселенной, око Востока, семи­холмный господин, наиярчайшая утренняя звезда, премного известный, святой град, Царствующий Город. Так в Средневековье величали Константинополь. «О, трижды блаженный Город, око Вселенной, украшение мира, звезда, сияющая издалека, фонарь, освещающий этот низменный мир!» – писал о столице Византийской империи поэт XII века митрополит Навпакта Константин Манассия. И хотя обилие столь ярких эпитетов может показаться преувеличением, на деле они не столь уж далеки от истины. 

Добрыня Ядрейкович. Художник Ю.Г. Шмелев. 1988 год

Константинополь переживал и взлеты, и падения, но всегда поражал современников своими масштабами, сокровищами и «чудесами». Пока западная часть Римской империи, пав под натиском варваров и растеряв дары античной цивилизации, все глубже погружалась в пучину Темных веков, Византия, воюя с персами, германцами, аварами, славянами, норманнами, арабами и турками-сельджуками, сохраняла и развивала античное наследие. Константинополь – один из крупнейших городов мира Средневековья – мог похвастаться много­этажными домами, водопроводом, ночным освещением, пожарной службой, полицией, термами, театрами, ипподромами, высшими школами – аналогами будущих университетов. Именно в Константинополе появились первые в мире больницы, странноприимные дома и даже дома престарелых. А правивший в IX веке император Феофил прославился тем, что снес целый квартал порнокапилиев (пуб­личных домов) и построил на их месте огромный приют для бездомных. Но было бы ошибкой представлять жизнь средневекового города в виде идиллической картинки. К примеру, всего лишь за столетие до того же Феофила на форуме Быка все еще стояла огромная бронзовая печь в виде одноименного животного. По преданию, она была создана в VI веке до н.э. греческим скульптором Периллом по приказу Фаларида – тирана одного из сицилийских полисов. На спине быка имелся люк, через который в печь опускали осужденного, под брюхом статуи разводился огонь, и человек погибал в страшных мучениях. Неслучайно в античные времена фразеологизм «медный бык Фаларида» означал проявление крайней степени жестокости. До VIII века печь использовалась довольно регулярно, и, скажем, император Юлиан Отступник сжег таким образом немало ­христиан…

Ежегодно 11 мая в столице пышно отмечался главный светский праздник империи – День основания Константинополя. С утра на Большом ипподроме, вмещавшем до 100 тысяч человек, собирались жители в ожидании Овощных игр, в ходе которых горожанам бесплатно раздавали овощи и рыбу. По форумам Константинополя прогуливались разодетые в роскошные одежды купцы и аристократы, а собравшаяся поглазеть на них чернь попивала фуску и фермон (любимые напитки византийцев: фуска делалась из теплой воды, уксуса и яиц, а фермон составляли горячая вода, тмин, перец и анис. – Прим. авт.) и судачила об очередных скандалах в императорской семье или сплетничала о высокопоставленных чиновниках. Последних легко было распознать в толпе по цингуле – красному кожаному поясу с золотой пряжкой. Из домов богачей и дворцов доносилась любимая византийцами органная музыка: изобретенный греческим механиком Ктесибием орган в Византии был домашним, а не церковным музыкальным инструментом.

О богатствах Константинополя ходили легенды. Тот, кто хоть раз видел этот город, больше не мог забыть сияние позолоченных бронзовых черепиц дворцов и административных зданий, сверкающие купола церквей, мрамор портиков и форумов, изящные статуи, изумительные фонтаны, золото и серебро храмов, свечение великолепных мозаик, драгоценные камни и жемчуг, украшавшие иконы, церковную утварь и алтари.

Митрополит Афинский, известный византийский писатель Михаил Хониат в конце XII века с укором писал своему столичному другу: «Вы, пышные граждане Константинополя, не желаете выглянуть из-за своих стен, не хотите посмотреть на древние города, окружающие вас, вы посылаете своих налоговых сборщиков, с их зубами звериными, сами же остаетесь у себя, реки всех богатств стекаются в столицу, как в единое море».

Вот такой город предстал взору Добрыни Ядрейковича в начале XIII века…

Посол и паломник?

«Царский град стоит на семи холмах на три угла, кресто­образно, от одного угла до другого угла расстояние равно семи поприщам. Палаты в нем каменные. И стенами, и церквами весьма украшен. А соборная церковь очень велика. Это София Премудрость Божия, подобная небу, яшмой вымощена, украшена всячески, которую создал благочестивый царь Юстиниан, каменную, сорок дней ее расписывали необыкновенно, в длину она 120 саженей, а поперек – 56, а в высоту – 45 саженей; а столпов в ней 300, а приделов в ней – 365. А град стоит между двух морей» – так Добрыня приступает к описанию Константинополя. 

До того он кратко сообщает, что добрался до Царьграда благополучно, не останавливаясь на подробностях пути. Позже из текста становится ясно, что в Константинополь Добры­ня шел в составе посольства ­галицко-волынского князя Рома­на Мстиславича. Возглавлял посольство боярин Твердятин Остромирич, остальных «дипломатов» Добрыня перечисляет по именам: Димитрий, Домажир, Недан и Негвар («Книга Паломник» известна в девяти списках, в двух из них к перечню имен послов добавлено «и со дружиною». – Прим. авт.). Добрыня, скорее всего, шел в Царьград через Галич, где встречался с Романом Мсти­славичем. Этот князь – правнук Мстислава Великого и внук ­Изяслава Мстиславича, воевавшего за киевский престол с Юрием Долгоруким, – был любим новгородцами. Именно он в 1170 году, занимая новгородский стол, разбил под Новгородом суздальское войско, возглавляемое сыном владимирского князя Андрея Боголюбского. И хотя в итоге Андрей, устроив хлебную блокаду Новгороду, добился того, что Роман покинул город, а горожане приняли на княжение угодного ему князя, новгородцы об этой победе никогда не забывали. Именно с ней связан сюжет знаменитой новгородской иконы «Чудо от иконы «Богоматерь Знамение», на которой Роман Мстиславич изображен еще безбородым юношей. 

О том, зачем Роман отправил посольство в Царьград, Добрыня умалчивает. Возможно, предметом переговоров была военная помощь Византии со стороны Галицко-Волынского княжества. С конца XII века империя с трудом выдерживала натиск болгар и половцев. Роман оказался фактически единственным, кто откликнулся на призыв императора Алексея III Ангела: по словам византийского историка Никиты Хониата, его помощь воспринималась ромеями как чудо. Князь разгромил половецкие кочевья, что заставило половцев вернуться за Дунай, а без них болгары не решились продолжить наступление. В начале XIII века Роман совершил еще два победоносных похода на половцев, принесшие ему славу и на Руси, и в Византии. Галицко-Волынская летопись даже сравнивает Романа Мстиславича с его прапрадедом Владимиром Мономахом – знаменитым ­победителем Дикой Степи.

Святая София сегодня.

«Небу подобна церковь та…» 

Когда Добрыня прибыл в Константинополь – неизвестно, но можно не сомневаться, что в мае 1200 года он уже любовался Царьградом: описывая чудо в соборе Святой Софии, которое он видел вместе с галицкими послами, паломник называет точную дату – 21 мая 1200 года. «В алтаре великом <…> за святым престолом стоит крест золотой, от земли выше, чем два человеческих роста, с камнями драгоценными и жемчугом украшен. А перед ним висит золотой крест полутора локтей в длину, да три ветви золотые, и у тех трех ветвей повешены три кадила золотых, и горит в них масло…». Перед началом литургии на глазах Добрыни малый крест с зажженными «кадилами» вознесся, затем опустился на прежний уровень, и масло при этом не угасло. Добрыня воспринимает это знамение как добрый знак. Но вот любопытная деталь: по преданию, изложенному в «Повести о взятии Царьграда турками в 1453 году», точно такое же «огненное» чудо в Святой Софии ознаменовало падение Константинополя. «Огонь временно подымался кверху и снова опустился на землю: это означало занятие Царьграда, но только временное, – писал о чуде, виденном Добрыней, первый издатель «Книги Паломник», специалист по древнерусской и византийской литературе Хрисанф Лопарев. – Напротив, по чуду 21 мая 1453 года, огонь из Святой ­Софии совсем ушел в небо, и это означало уже окончательное завоевание».

В книге описание Софийского собора занимает больше половины текста. Учитывая значение и красоту этого храма, это не­удивительно. Неслучайно Добрыня восклицает: «думаю, небу подобна церковь та». Он подробно рассказывает связанные с храмом легенды и чудеса, добросовестно перечисляет хранящиеся в нем бесчисленные иконы и святыни. К примеру, указывает, что в малом алтаре находятся кровь и голова мученика Пантелеймона, «и Германова рука, которой ставятся патри­архи; <…> и ­блюдо малое мраморное, на котором Христос ужинал со своими учениками в Великий четверг, и пелены Христовы…» Здесь же хранится и драгоценное блюдо княгини Ольги. Добрыня уточняет: «…и блюдо большое, золотое, служебное великой княгини Ольги Русской, которая взяла дань, ходя к Царьграду, а блюдо она дала святой церкви… В блюде же Ольгин камень драгоценный есть, а на том камне написан, изваян ­Христос, и от того Христа берут печать люди на все доброе». 

Перечень реликвий Святой Софии таков, что только диву даешься. И скрижали Моисеева закона, и манна, и венцы византийских императоров, и серебряная колесница Константина Великого, и его щит, и частицы Честного Креста, плащ и пояс Ильи-пророка, и доска Гроба ­Господня, и бесчисленное множество святых мощей, и вериги апостола ­Петра, и ковер святого Николая… И это – только малая толика. Но помимо детального описания святынь Добрыня приводит и весьма интересные подробности о самом храме. «Пол церкви вымощен красным мрамором, а под ним – теплые проходы, и приходят люди и чувствуют сквозь мрамор тепло. А когда войдет царь в церковь ту, тогда принесут под пол немного ксилолоя и тимьяна, и положат на угли, и изойдет запах от них по проходам тем в церковь, и воздух наполнится великим благоуханием…» Или: «А на полатях находятся колодцы и ограда патриарха <…> Фрукты же для патриархов различные: дыни, и яблоки, и груши держат в колодце, связанные веревками в корзинах; и когда есть их патриарху, то вынимают их из воды студеными».

Уникальные сведения сообщает Добрыня и о «русском Константинополе». Так, он рассказывает о том, что в церкви Святого Георгия, что на Черной великой улице, лежат мощи святого Леон­тия – русского попа: «был телом велик тот человек, он трижды в Иерусалим пешком ходил». «В конце же Русской улицы, – продолжает новгородец, – есть церковь Сорока святых мучеников, и в ней лежат мощи их…»

Из «Книги Паломник» мы узнаем, что в пригородах Константинополя, где жили в основном иностранные купцы и представители других конфессий, находился и русский городок: «А в части Испигаса, в русском городке, есть церковь святых мучеников Бориса и Глеба…» А за Испигасом (одни из крепостных ворот Константинополя. – Прим. авт.), продолжает Добрыня, на горе есть монастырь Святой Богородицы, в котором каждому пришедшему сюда человеку дают «хлеб, и вареное, и по чаше вина. Каждый же русский, кто идет в Иерусалим или из Иерусалима, каждый день тут питается…».

О том, когда Добрыня покинул Константинополь, единого мнения у исследователей нет. Одни считают, что он пробыл здесь чуть более года, затем вернулся на родину, а в середине первого десятилетия XIII века посетил столицу Византийской империи еще раз. Другие предполагают, что новгородский паломник жил в Царьграде вплоть до 1204 года и, возможно, был очевидцем разграбления города ордами Четвертого крестового похода. Они же считают, что именно Добрыня был автором анонимной древнерусской повести «О взятии Царьграда от фряг», в которой содержатся уникальные подробности осады и штурма Константинополя, отсутствующие во всех остальных хрониках – как европейских, так и византийских. 

85 тысяч марок и половина добычи

Кажется, в трех предыдущих крестовых походах в Святую землю людьми уже было продемонстрировано все, что возможно: и высшая доблесть и добродетель, и самая последняя мерзость и подлость. Чего не видела залитая кровью Святая земля? Неоправданная ­жестокость, героическое самопожертвование, убийственное вероломство, отчаянная храбрость, смертельное предательство, безоглядная преданность… Здесь бесчестные искатели приключений становились князьями, а благо­родные короли погибали от проказы. Так чего не видели ­скупые пески Палестины? Чего не дождался Утремер (от фр. outre-mer – «Заморье», так назывались государства крестоносцев, созданные в Палестине после Первого крестового похода, – Эдесское графство, Антиохийское княжество, графство Триполи и Иерусалимское королевство. – Прим. авт.)? Ответ прост: Четвертого крестового похода. Его целью являлось освобождение Иерусалима, захваченного в 1185 году султаном Египта и Сирии Саладином. Но до Иерусалима крестоносцы Четвертого похода так и не дошли. Точнее, они вообще не дошли до Палестины. Ненасытная алчность и всепоглощающая жадность – вот что можно было бы начертать на знаменах этого похода… 

Пламенные призывы папы Иннокентия III и брошенная им в бой армия проповедников, возглавляемая талантливым оратором Фульком из Нейи, прославившимся проповедью в Нотр-Дам де Пари, – сделали свое дело: знатнейшие вельможи Франции граф Тибо Шампанский и его кузен, граф Людовик де Блуа, в ноябре 1199 года объявили о принятии креста. То же самое сделал и граф Балдуин Фландрский. Вслед за ними об участии в крестовом походе начали объявлять аристократы и дворяне Франции, Фландрии, Германии… В Святую землю решили двигаться морем, повторяя путь участников Третьего крестового похода – Ричарда Львиное Сердце и Филиппа II Августа. Но возникла проблема: где взять столько кораблей, чтобы доставить в Палестину пехотинцев, рыцарей, оруженосцев, коней и мулов, провизию и оружие? За помощью обратились к венецианцам, славившимся своим флотом и опытом мореходов. В 1201 году шесть послов крестоносцев прибыли в Венецию и встретились с ее дожем Энрико Дандоло – слепым старцем, ставшим одним из главных лиц Четвертого похода и его проклятием. О сделке договорились быстро: сохранившийся договор сообщает, что венецианцы за 9 месяцев взялись построить корабли для перевозки 4500 лошадей, 9 тысяч оруженосцев, 4500 рыцарей и 20 тысяч пехотинцев, а также поставить необходимое продовольствие и фураж. А крестоносцы согласились заплатить за это колоссальную сумму в 85 тысяч марок. Венецианцы также добавили 50 своих во­оруженных галер, выторговав условие, что получат половину «от всего завоеванного как на суше, так и на море». 

Каза­лось, все шло как по маслу. Но планы кресто­носцев спутала внезапная смерть 20-летнего графа Тибо Шампанского. Ну какой крестовый поход без лидера? Вояки приуныли. Обращаться к монарху Франции было бессмысленно: он вел войну с английским королем Иоанном Безземельным. Брат последнего, знаменитый крестоносец Ричард Львиное Сердце, к тому моменту уже лежал в могиле, сраженный арбалетным болтом при осаде французского замка Шалю-Шаброль. Поломав головы, крестоносцы попросили возглавить поход герцога Бургундского и графа Бар-ле-Дюк. Оба отказались. Тогда обратились к маркграфу Бонифацию Монферратскому, состоявшему в родстве с королями Франции и династией Гогенштауфенов, претендовавших на трон Германской империи. Тот согласился. Отплытие в Левант запланировали на весну 1202 года, местом сбора объявили остров Святого Николая (ныне – Лидо-ди-Езоло. – Прим. авт.) близ ­Венеции. 

Не та дорога

Сделав крюк по пути домой в Северную Италию, Бонифаций навестил своего сюзерена и кузена Филиппа Швабского, сына Фридриха I Барбароссы. Филипп в это время вел изнурительную борьбу за корону Германской империи с предста­вителем династии Вельфов – Отто Брауншвейгским, которого поддерживал папа Иннокентий III. Именно здесь, при дворе Филиппа, Бонифаций впервые встретился с человеком, который также станет одним из главных лиц Четвертого крестового похода. Это был Алексей, сын византийского императора Исаака II Ангела, пришедшего к власти в результате государственного переворота. Но в 1195 году родной брат Исаака Алексей сверг и ослепил его, а своего племянника заточил в темницу. Алексею удалось бежать, о чем, кстати, подробно рассказывается в древнерусской повести «О взятии Царьграда от фряг». Современники характеризовали царевича как человека отвратительного, склонного к пьянству, разврату и игре в карты. После побега молодой Алексей Ангел направился ко двору Филиппа Швабского, который был женат на его родной сестре – Ирине. 

К весне 1202 года на острове Святого Николая близ Венеции начало собираться крестоносное войско. Довольно быстро лидеры похода поняли, что сильно просчитались: из 30 тысяч воинов, которые должны были собраться здесь, прибыли лишь 12 тысяч. Те, кто не при­ехал, решили добираться до Святой земли по суше. Это означало, что собрать 85 тысяч марок явно не удастся. Крестоносцы выгребли из карманов и сундуков все, что нашли, но для расплаты с венецианцами все равно не хватало 35 тысяч марок. И вот тогда дож Энрико Дандоло предложил крестоносцам дьявольский план: в счет погашения долга рыцарям предлагалось помочь Венеции захватить город Зара (ныне – Задар) в Далмации – главного соперника Венеции в торговле на Адриатике, вотчину венгерского короля. Справедливости ради заметим, что небольшая часть французских рыцарей отказалась сразу и покинула ряды крестоносцев. Но большинство приняли предложение.

Караван из кораблей направился к Заре, жители которой вывесили на крепостные стены знамена с крестами. Узнав о ситуации, Иннокентий III направил письмо крестоносцам с предупреждением: если они вторгнуться в христианские владения, то будут подвергнуты анафеме. Рыцарей это не остановило: Зара была взята и разграблена подчистую в ноябре 1202 года. Крестоносцы решили здесь перезимовать. В декабре того же года к ним пожаловали послы Филиппа Швабского и царевича Алексея Ангела. Они предложили крестоносцам помочь Алексею вернуть константинопольский трон, в обмен на что царевич обещал подчинить православную церковь Риму, выплатить рыцарям 200 тысяч марок и присоединиться к крестовому походу в Святую землю с 10 тысячами воинов. Крестоносцы, превратившиеся в бессовестных наемников, вновь согласились. И вновь письма папы с анафемой и запрещением идти на Константинополь не подействовали, богатства столицы восточного христианства манили гораздо сильнее. В качестве оправдания своих действий крестоносцы заявили, что вернуть престол Исааку и Алексею Ангелам – это справедливое дело, тем более что царевич Алексей убедил их в том, что народ империи поддерживает именно его. 

В июне 1203 года крестоносная армада прибыла к стенам Константинополя. Древний город, выдержавший немало страшных осад и ни разу за восемьсот лет не открывший свои ворота врагам, готовился к смертельной схватке.
 

Лада Клокова