ВЕЧНЫЙ ГОРОД
Земля уже предчувствует рассвет.
И алый цвет к лицу Иерусалиму.
Замри, мгновенье! Ты — неповторимо,
Хотя и повторялось тыщи лет.
Восход рисует вновь Иерусалим.
Одно движенье гениальной кисти —
И вот уже зазеленели листья,
И вспыхнул купол, и дома за ним.
Поклон тебе, святой Иерусалим!
Я эту землю увидать не чаял.
И мой восторг пред нею нескончаем,
Как будто я удачливый олим*.
А солнце поднимается все выше.
Я с городом святым наедине.
И снова поражаюсь, как он выжил
В той ненависти, войнах и огне.
Наступит день — сюда сойдет Мессия.
И, встав у замурованных ворот,
Он усмехнется мрачному бессилью
Своих врагов, не веривших в приход.
В долине состоится страшный суд.
Восстанут из могил Иерусалима
Умершие
И нас судить придут.
И только совесть будет несудима.
*Олим – репатриант
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
НОВОГОДНЕЕ
До чего же мы устали
От московской суеты,
От писательских баталий
И от светской пустоты.
И, забыв про все на свете,
Мы летим в Иерусалим,
Чтобы Новый год там встретить
Рядом с небом голубым.
На Святой земле, как прежде,
В декабре цветут цветы.
Жаль, бываем мы все реже
В этом царстве красоты.
Жаль, что жизнь здесь стала круче —
Со взрывчаткой и стрельбой.
И страданием измучен,
Стал Израиль моей судьбой.
И, хотя еврейской крови
Нет ни в предках, ни во мне,
Я горжусь своей любовью
К этой избранной стране.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
Я в Израиле, как дома…
На подъем душа легка.
Если ж мы в разлуке долго,
Точит душу мне тоска.
Там таинственные пальмы
Ловят в веер ветерок.
Как любил свой север Бальмонт,
Так люблю я свой Восток.
Море катит изумруды
И крошит их возле скал.
Если есть на свете чудо,
То его я отыскал.
Отыскал библейский остров —
Вечный берег трех морей,
Где живу легко и просто,
Вместе с Музою моей.
Всех душою принимаю.
Взглядом все боготворю.
В ноябре встречаюсь с маем
Вопреки календарю.
Я в Израиле, как дома.
Только жаль, что дома нет.
Снова гул аэродрома.
И беру я в рай билет…
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
Памяти Абрама Когана
Четвертый год живу средь иудеев.
Законы чту и полюбил страну.
И ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе ни грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
Простите нас… Хотя не все виновны.
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны.
И покаянье примиряет нас.
Дай Господи Земле обетованной
На все века надежду и покой.
И кем бы ни был ты —
Абрамом иль Иваном,
Для нас с тобой планеты нет другой.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
ДЕТСКИЙ ЗАЛ МУЗЕЯ ЯД-ВАШЕМ
На черном небе тихо гаснут звезды,
И Вечность называет имена.
И горем здесь пропитан даже воздух,
Как будто продолжается война.
Который год чернеет это небо,
Который год звучат здесь имена,
И кажется, что это смотрит слепо
На всех живущих горькая вина.
Простите нас, ни в чем не виноватых,
Виновных только в том, что мы живем.
Ни в жертвах не бывавших, ни в солдатах,
Простите нас в бессмертии своем.
На черном небе вновь звезда погасла…
Я выхожу из памяти своей.
А над землей, покатой, словно каска,
Зовут и плачут имена детей.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
В БОЛЬНИЦЕ ШААРЕЙ-ЦЕДЕК
Иосифу Альбертону
Слева от меня звучит иврит.
Что-то дед хирургу говорит.
Справа от меня лежит араб.
Как сосед — он так же стар и слаб.
Сын араба молится в углу,
Коврик постеливши на полу.
Сын еврея, отодвинув стул,
Первый раз сегодня прикорнул.
А меж ними русский. Это — я.
Интернациональная семья.
И спасает жизни всем хирург,
И тому — кто недруг,
И кто — друг .
И лежу я, как посредник, тут,
Зная, что опять бои идут.
И араб, что справа, и еврей —
Ждут чего-то от души моей.
А душа сгорела в том огне,
Что пронёсся смерчем по стране.
И рыдает боль моя навзрыд…
Как мне близок в этот миг иврит.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
ЕВРЕЙСКИЕ ЖЕНЫ
Еврейских жен не спутаешь с другими.
Пусть даже и не близок им иврит.
Я каждую возвел бы в ранг богини,
Сперва умерив вес и аппетит.
О, как они красноречивы в споре,
Когда неправы, судя по всему.
Душа их — как разгневанное море.
И тут уже не выплыть никому.
Но я однажды как-то чудом выплыл.
И вдруг поверив спорщице своей,
Ее-то я в друзья себе и выбрал,
И стал чуть-чуть мудрее и сильней.
Мой друг художник — молодой и светский, —
Разводом огорчась очередным,
Спросил в тоске: "Что делать? Посоветуй…”
И я сказал: "Езжай в Иерусалим…”
Престиж еврейских жен недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому, что очень верят в них.
В их избранность, надежность и удачу.
Боясь — не потерялись бы в толпе.
А неудачи — ничего не значат.
Была бы лишь уверенность в себе.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
Тебе бы жить в иные годы,
Иные помыслы иметь,
Носить шелка, а не погоны
И в двух шагах не видеть смерть.
Тебе бы жить в иной столице,
Где не стреляют по ночам
И где пришла б пора влюбиться
И обустраивать очаг.
Тебе бы… Но уж так сложилось…
И доле радуясь своей,
Ты приняла ее как милость,
Как принимают здесь друзей.
А мать тревожится в Париже…
Порой всплакнет наедине.
О, как ей хочется быть ближе
К Святой земле, к твоей стране.
…На остановке с автоматом
Стоит девчонка, цедит сок
И улыбается ребятам,
Забыв, что под боком Восток.
Но, видно, все во власти Божьей.
И ненасытная война
Тебя настигла в день погожий…
И множит траур имена.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
Ветка миндаля
Здесь в феврале цветёт миндаль,
И это значит – скоро лето .
И зеленеющая даль
Вся в вспышках розового цвета .
Благословенная земля!
Она здесь каждый год красива .
Сорву я ветку миндаля
И отошлю тебев Россию.
Хотя библейские цветы
В пути осыпятся , быть может …
Но и без этой красоты
Их свет нам встретиться поможет
Над Святой землей туман завис.
Холодно и непривычно грустно.
Я спускаюсь по тропинке вниз,
Чтоб пройти по высохшему руслу
Бушевавшей некогда реки,
Что стекла
в библейские легенды…
Мы от тех времен так далеки,
Как веселый бомж от президента.
Над Святой землей завис туман.
И земля притихла, опечалясь.
Все равно здесь так уютно нам,
Словно мы
с весною повстречались.
Потому что это наш любимый дом,
Где в беде друзья тебя не бросят.
Много раз я убеждался в том.
Здесь о доброте людей не просят.
Над Святой землей туман завис.
Ничего, что мне немного грустно.
А на дружбу с ней не надо виз.
Было бы взаимным наше чувство.
4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)
Немало встречал я в Израиле лиц
С глазами то мучениц, то озорниц .
С улыбкой Эстер и печалью Рахили …
Как будто сошли они с древних страниц
И светом добра мою жизнь озарили .
По улице как галереей , иду.
С портретами женскими молча общаюсь .
Быть может за то , что я так восхищаюсь,
Красавица мне приколола звезду .
В Израиле много божественных лиц ,
Оживших легенд и библейских преданий .
Историю не увезешь в чемодане .
И даже на память не вырвешь страниц .
Поэтому , чтобы унять свою грусть ,
На землю Святую я снова вернусь
2001г.
«И ХОТЯ ЕВРЕЙСКОЙ КРОВИ НЕТ НИ В ПРЕДКАХ, НИ ВО МНЕ,
Я ГОРЖУСЬ СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ К ЭТОЙ ИЗБРАННОЙ СТРАНЕ»
Фрагмент интервью из "Бульвара Гордона"
4638534_220pxDementev (220×330, 17Kb)— Вы, Андрей Дмитриевич, были частью советской номенклатуры: работали в ЦК комсомола, возглавляли журнал «Юность», входили в Комитет по Ленинским и Государственным премиям, столько званий имели, постов…
— Добавьте еще 14 нагрузок общественных.
— Ну страшное дело! — почему же вдруг вы, как Высоцкий писал, «проверенный, наш товарищ», решили все бросить и уехать в Израиль? Такой зигзаг судьбы и в страшном сне не мог привидеться тем, кто вас на идеологические должности выдвигал и был в вас уверен…
— Вы знаете, это все-таки 97-й год был, мы с Аней уже поженились (решились они на это, лишь уйдя из «Юности». – Д. Г.)… Конечно, я был проверенным и довольно удачливым: не просто член КПСС, а член бюро Краснопресненского райкома партии, депутат Моссовета двух созывов — то есть в полном порядке, но, даже в ЦК комсомола работая, какие-то добрые дела все-таки делал. Например, когда несколько месяцев заведовал отделом поэзии в издательстве «Молодая гвардия», мне дали три рукописи. Все три я решил редактировать сам, но если две из них — Расула Гамзатова и Роберта Рождественского — быстро издали, то третью, Булата Окуджавы, задержали. Он тогда — шел 68-й год! — подписал письмо против ввода танков в Чехословакию, и книгу остановили, но я пробил ее все равно — она таки вышла. Потом, спустя какое-то время, Булат на моем юбилее об этом вспоминал и в мой адрес хорошие произносил слова.
— Это понятно, но что вас, абсолютно русского человека, на Землю обетованную потянуло?
— В какой-то момент я понял, что дело свое сделал и журнал «Юность» нужно оставить молодым. Мои коллеги по редакции не хотели ничего менять, и у меня не оставалось другого выхода, как вместе с Аней уйти.
Из книги Андрея Дементьева «Ни о чем не жалейте вдогонку».
«10 июня 1990 года в ЦДЛ мы отмечали юбилей «Юности» — 45 лет. В «Дубовом зале» народу битком: члены редколлегии, редакция, авторы. Как всегда, было весело и шумно, произносили тосты, читали смешные стихи, пели песни, говорили женщинам комплименты, и вдруг среди этого бедлама встал красивый бородатый парень и попросил слова. Это был Павел Глоба — уже известный в Москве астролог и предсказатель, однако сам вид его — мрачноватый и слишком серьезный для юбилейного вечера — всех как-то насторожил. Он произнес несколько добрых слов в адрес «Юности», а потом вдруг огорошил нас неожиданным финалом — по его предсказанию, журнал в недалеком будущем ожидали очень тяжелые испытания. «И еще, — уже совсем упавшим голосом добавил «маг», — через два года с поста главного редактора Андрей Дмитриевич от вас уйдет…».
Все притихли, и тогда, попытавшись разрядить обстановку, я весело выкрикнул: «Паша, мы вас лишаем сана волшебника, потому что уходить я никуда не собираюсь. За это и выпьем — налейте ему штрафную!..». Все засмеялись, и торжество продолжалось, но на душе у меня было тревожно…
Предсказание Глобы сбылось точно — и по срокам, и по ситуации».
Это был довольно тяжелый период: без работы, без денег… Книг у меня тогда издавалось не так много, потому что, пока занимался журналом, писать было некогда…
Мы оказались в весьма стесненных материальных условиях, и Эдуард Сагалаев, тогдашний председатель ВГТРК — Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании — мне предложил: «Андрюш, поезжай в Израиль, поработай. Представляешь, как интересно — поэт на Святой земле? Стихи там напишешь…». Я слегка растерялся: «Эдик, я же корреспондентом никогда не был». — «Ну и что? Не Боги горшки обжигают». — «Сначала, — я рассудил, — должен посмотреть, что там да как», и мы с Аней полетели туда на разведку.
До нас там Флярковский работал, и я понял, что, во-первых, техника никуда не годится — вся старая, а во-вторых, два человека для такого региона: Иордания, Египет и Израиль — очень мало. Это же Ближний Восток, самые горячие точки, и по возвращении Эдику сказал: «У меня два условия. Первое — штат должен быть увеличен, там должны быть шеф бюро, корреспондент, оператор и референт». Он руками развел: «Этого я не могу — у меня по штату только два человека, так что, если хочешь, иди в правительство». Я тогда обошел трех вице-премьеров: один — Виталик Игнатенко, которому давал когда-то в Союз писателей рекомендацию…
— …и который по сей день возглавляет ИТАР-ТАСС…
— …да, второй — Александр Лившиц, который занимался финансами, и третий — Виктор Илюшин, и всем им доказывал, что еще две ставки нужны позарез. Лившиц спросил: «А что вы ко мне-то пришли — дело ведь пустяковое?». Я: «Понимаете, без правительства его не решишь — это должны быть внебюджетные ассигнования». — «Ну, хорошо, — согласился он, — мы вам поможем».
Вскоре мне позвонил Андрей Вавилов, тогда заместитель министра финансов: «Андрей Дмитриевич, все решено — вам дают еще две ставки», и тогда я Сагалаеву второе условие озвучил: «Эдик, техника — полный отстой». — «Сколько тебе нужно?». — «100 тысяч долларов» (а мы уже все прикинули, подсчитали, сколько надо купить камер). В общем, на эти деньги технику обновили, и, кстати, там до сих пор четыре ставки…
— …остались?
— Да, правда, тогда, по-моему, денег получали поменьше, чем нынче. Раньше за горячую точку не платили — просто насчитывали какой-то процент от ставки посла, а сейчас ребята зарабатывают уже, слава Богу, получше (к слову, в корпункте Дементьев отнюдь не отсиживался: однажды вообще попал на сборище экстремистов и, хотя машину его охраняли четверо полицейских, ее раскурочили, а у него были сломаны три ребра. – Д. Г.).
В Израиле у нас был друг — главный редактор русскоязычной газеты «Вести» Эдуард Кузнецов. Когда-то он хотел угнать самолет («кукурузник» первого секретаря Ленинградского обкома Толстикова. — Д. Г.) и потребовать, чтобы Советский Союз разрешил евреям уезжать в Израиль, поскольку страна была за железным занавесом. Так вот, этот Эдик, которого в Союзе сперва посадили, а потом обменяли на арестованных на Западе советских шпионов (сотрудников секретариата ООН Вальдика Энгера и Рудольфа Черняева. — Д. Г.), оказался на исторической родине и стал там влиятельной фигурой. В конце 91-го года, задолго до предложения Сагалаева, он пригласил нас с Аней в Израиль…
— …и вам понравилось…
— Мало того, мы сделали там три телевизионных фильма — спасибо, ребята помогли (эти ленты с успехом прошли в Америке, в Германии, в Израиле и в России). В общем, мы уже были как бы в материале, об Израиле я говорил с придыханием, потому что, во-первых, встретил много близких по духу людей, бывших соотечественников, во-вторых, там история нашей цивилизации кругом сосредоточена, а в-третьих, Иерусалим — столица трех религий. Все это нас захватило, и когда Эдик предложил, я, конечно, с точки зрения чисто практической, немножко перепугался, но все-таки это выглядело заманчиво, и мы рискнули. Первое время рвались назад, потому что было довольно сложно, да и скучали…
— …а потом втянулись…
— Чем больше узнавали эту страну, тем сильнее к ней прикипали, и, в общем-то, во всех моих последних книгах обязательно есть разделы, посвященные Израилю, а буквально месяца три назад вышла новая — под названием «Припав к Земле обетованной», где собраны 140 стихотворений о Святой земле. Там и про Иорданию есть, про короля Хусейна, очень много об Израиле, о бывших наших, о традициях и исторических местах. Я уже считаю Израиль своей второй родиной и написал однажды: «И хотя еврейской крови нет ни в предках, ни во мне, я горжусь своей любовью к этой избранной стране». Полюбил я Израиль, и, что меня радует, взаимно.
57 элементов 0,626 сек.