05.11.2024

АНДРЕЙ ДЕМЕНТЬЕВ. Стихи о евреях и Израиле

+ +

ВЕЧНЫЙ ГОРОД

Земля уже предчувствует рассвет.

И алый цвет к лицу Иерусалиму.

Замри, мгновенье! Ты — неповторимо,

Хотя и повторялось тыщи лет.

 

 

Восход рисует вновь Иерусалим.

Одно движенье гениальной кисти —

И вот уже зазеленели листья,

И вспыхнул купол, и дома за ним.

 

Поклон тебе, святой Иерусалим!

Я эту землю увидать не чаял.

И мой восторг пред нею нескончаем,

Как будто я удачливый олим*.

 

А солнце поднимается все выше.

Я с городом святым наедине.

И снова поражаюсь, как он выжил

В той ненависти, войнах и огне.

 

Наступит день — сюда сойдет Мессия.

И, встав у замурованных ворот,

Он усмехнется мрачному бессилью

Своих врагов, не веривших в приход.

 

В долине состоится страшный суд.

Восстанут из могил Иерусалима

Умершие

И нас судить придут.

И только совесть будет несудима.

 

*Олим – репатриант 

 

  

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

 

НОВОГОДНЕЕ

 

 

До чего же мы устали

От московской суеты,

От писательских баталий

И от светской пустоты.

 

И, забыв про все на свете,

Мы летим в Иерусалим,

Чтобы Новый год там встретить

Рядом с небом голубым.

 

На Святой земле, как прежде,

В декабре цветут цветы.

Жаль, бываем мы все реже

В этом царстве красоты.

 

Жаль, что жизнь здесь стала круче —

Со взрывчаткой и стрельбой.

И страданием измучен,

Стал Израиль моей судьбой.

 

И, хотя еврейской крови

Нет ни в предках, ни во мне,

Я горжусь своей любовью

К этой избранной стране. 

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)

 

 

 

 

 

Я в Израиле, как дома…

На подъем душа легка.

Если ж мы в разлуке долго,

Точит душу мне тоска.

 

Там таинственные пальмы

Ловят в веер ветерок.

Как любил свой север Бальмонт,

Так люблю я свой Восток.

 

Море катит изумруды

И крошит их возле скал.

Если есть на свете чудо,

То его я отыскал.

 

Отыскал библейский остров —

Вечный берег трех морей,

Где живу легко и просто,

Вместе с Музою моей.

 

Всех душою принимаю.

Взглядом все боготворю.

В ноябре встречаюсь с маем

Вопреки календарю.

 

Я в Израиле, как дома.

Только жаль, что дома нет.

Снова гул аэродрома.

И беру я в рай билет… 

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

 

Памяти Абрама Когана

 

 

Четвертый год живу средь иудеев.

Законы чту и полюбил страну.

И ничего плохого им не сделав,

Я чувствую в душе своей вину.

 

Не потому ль, что издавна в России

Таилась к этим людям неприязнь.

И чем им только в злобе ни грозили!

Какие души втаптывали в грязь!

 

Простите нас… Хотя не все виновны.

Не все хулу держали про запас.

Прошли мы вместе лагеря и войны.

И покаянье примиряет нас.

 

Дай Господи Земле обетованной

На все века надежду и покой.

И кем бы ни был ты —

Абрамом иль Иваном,

Для нас с тобой планеты нет другой.

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

ДЕТСКИЙ ЗАЛ МУЗЕЯ ЯД-ВАШЕМ

 

 

На черном небе тихо гаснут звезды,

И Вечность называет имена.

И горем здесь пропитан даже воздух,

Как будто продолжается война.

 

Который год чернеет это небо,

Который год звучат здесь имена,

И кажется, что это смотрит слепо

На всех живущих горькая вина.

 

Простите нас, ни в чем не виноватых,

Виновных только в том, что мы живем.

Ни в жертвах не бывавших, ни в солдатах,

Простите нас в бессмертии своем.

 

На черном небе вновь звезда погасла…

Я выхожу из памяти своей.

А над землей, покатой, словно каска,

Зовут и плачут имена детей.

 

 

 

 

 

 4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb)  

 

 

 

 

В БОЛЬНИЦЕ ШААРЕЙ-ЦЕДЕК

 

 

Иосифу Альбертону

 

 

Слева от меня звучит иврит.

Что-то дед хирургу говорит.

Справа от меня лежит араб.

Как сосед — он так же стар и слаб.

 

Сын араба молится в углу,

Коврик постеливши на полу.

Сын еврея, отодвинув стул,

Первый раз сегодня прикорнул.

 

А меж ними русский. Это — я.

Интернациональная семья.

И спасает жизни всем хирург,

И тому — кто недруг,

И кто — друг .

 

И лежу я, как посредник, тут,

Зная, что опять бои идут.

И араб, что справа, и еврей —

Ждут чего-то от души моей.

 

А душа сгорела в том огне,

Что пронёсся смерчем по стране.

И рыдает боль моя навзрыд…

Как мне близок в этот миг иврит. 

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

ЕВРЕЙСКИЕ ЖЕНЫ

 

 

Еврейских жен не спутаешь с другими.

Пусть даже и не близок им иврит.

Я каждую возвел бы в ранг богини,

Сперва умерив вес и аппетит.

 

О, как они красноречивы в споре,

Когда неправы, судя по всему.

Душа их — как разгневанное море.

И тут уже не выплыть никому.

 

Но я однажды как-то чудом выплыл.

И вдруг поверив спорщице своей,

Ее-то я в друзья себе и выбрал,

И стал чуть-чуть мудрее и сильней.

 

Мой друг художник — молодой и светский, —

Разводом огорчась очередным,

Спросил в тоске: "Что делать? Посоветуй…”

И я сказал: "Езжай в Иерусалим…”

 

Престиж еврейских жен недосягаем.

Непредсказуем и характер их.

Когда они своих мужей ругают,

То потому, что очень верят в них.

 

В их избранность, надежность и удачу.

Боясь — не потерялись бы в толпе.

А неудачи — ничего не значат.

Была бы лишь уверенность в себе.

 

 

 

 

 

 4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

 

Тебе бы жить в иные годы,

Иные помыслы иметь,

Носить шелка, а не погоны

И в двух шагах не видеть смерть.

Тебе бы жить в иной столице,

Где не стреляют по ночам

И где пришла б пора влюбиться

И обустраивать очаг.

Тебе бы… Но уж так сложилось…

И доле радуясь своей,

Ты приняла ее как милость,

Как принимают здесь друзей.

А мать тревожится в Париже…

Порой всплакнет наедине.

О, как ей хочется быть ближе

К Святой земле, к твоей стране.

…На остановке с автоматом

Стоит девчонка, цедит сок

И улыбается ребятам,

Забыв, что под боком Восток.

Но, видно, все во власти Божьей.

И ненасытная война

Тебя настигла в день погожий…

И множит траур имена. 

 

 

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

 

Ветка миндаля

 

 

Здесь в феврале цветёт миндаль,

И это значит – скоро лето .

И зеленеющая даль

Вся в вспышках розового цвета .

Благословенная земля!

Она здесь каждый год красива .

Сорву я ветку миндаля

И отошлю тебев Россию.

Хотя библейские цветы

В пути осыпятся , быть может …

Но и без этой красоты

Их свет нам встретиться поможет  

 

Над Святой землей туман завис.

Холодно и непривычно грустно.

Я спускаюсь по тропинке вниз,

Чтоб пройти по высохшему руслу

Бушевавшей некогда реки,

Что стекла

в библейские легенды…

Мы от тех времен так далеки,

Как веселый бомж от президента.

 

Над Святой землей завис туман.

И земля притихла, опечалясь.

Все равно здесь так уютно нам,

Словно мы

с весною повстречались.

 

Потому что это наш любимый дом,

Где в беде друзья тебя не бросят.

Много раз я убеждался в том.

Здесь о доброте людей не просят.

Над Святой землей туман завис.

Ничего, что мне немного грустно.

А на дружбу с ней не надо виз.

Было бы взаимным наше чувство. 

 

 

 

 

4638534_82920450_49957320_13767708_2 (214×46, 3Kb) 

 

 

 

 

 

Немало встречал я в Израиле лиц

С глазами то мучениц, то озорниц .

С улыбкой Эстер и печалью Рахили …

Как будто сошли они с древних страниц

И светом добра мою жизнь озарили .

По улице как галереей , иду.

С портретами женскими молча общаюсь .

Быть может за то , что я так восхищаюсь,

Красавица мне приколола звезду .

В Израиле много божественных лиц ,

Оживших легенд и библейских преданий .

Историю не увезешь в чемодане .

И даже на память не вырвешь страниц .

Поэтому , чтобы унять свою грусть ,

На землю Святую я снова вернусь

 

 

2001г.

 

 

 

«И ХОТЯ ЕВРЕЙСКОЙ КРОВИ НЕТ НИ В ПРЕДКАХ, НИ ВО МНЕ,

 

Я ГОРЖУСЬ СВОЕЙ ЛЮБОВЬЮ К ЭТОЙ ИЗБРАННОЙ СТРАНЕ»

 

 

 

Фрагмент интервью из "Бульвара Гордона"

 

 

 

4638534_220pxDementev (220×330, 17Kb)— Вы, Андрей Дмитриевич, были частью советской номенклатуры: работали в ЦК комсомола, возглавляли журнал «Юность», входили в Комитет по Ленинским и Государственным премиям, столько званий имели, постов…

 

— Добавьте еще 14 нагрузок общественных.

 

— Ну страшное дело! — почему же вдруг вы, как Высоцкий писал, «проверенный, наш товарищ», решили все бросить и уехать в Израиль? Такой зигзаг судьбы и в страшном сне не мог привидеться тем, кто вас на идеологические должности выдвигал и был в вас уверен…

 

— Вы знаете, это все-таки 97-й год был, мы с Аней уже поженились (решились они на это, лишь уйдя из «Юности». – Д. Г.)… Конечно, я был проверенным и довольно удачливым: не просто член КПСС, а член бюро Краснопресненского райкома партии, депутат Моссовета двух созывов — то есть в полном порядке, но, даже в ЦК комсомола работая, какие-то добрые дела все-таки делал. Например, когда несколько месяцев заведовал отделом поэзии в издательстве «Молодая гвардия», мне дали три рукописи. Все три я решил редактировать сам, но если две из них — Расула Гамзатова и Роберта Рождественского — быстро издали, то третью, Булата Окуджавы, задержали. Он тогда — шел 68-й год! — подписал письмо против ввода танков в Чехословакию, и книгу остановили, но я пробил ее все равно — она таки вышла. Потом, спустя какое-то время, Булат на моем юбилее об этом вспоминал и в мой адрес хорошие произносил слова.

 

— Это понятно, но что вас, абсолютно русского человека, на Землю обетованную потянуло?

 

— В какой-то момент я понял, что дело свое сделал и журнал «Юность» нужно оставить молодым. Мои коллеги по редакции не хотели ничего менять, и у меня не оставалось другого выхода, как вместе с Аней уйти.

 

Из книги Андрея Дементьева «Ни о чем не жалейте вдогонку».

 

«10 июня 1990 года в ЦДЛ мы отмечали юбилей «Юности» — 45 лет. В «Дубовом зале» народу битком: члены редколлегии, редакция, авторы. Как всегда, было весело и шумно, произносили тосты, читали смешные стихи, пели песни, говорили женщинам комплименты, и вдруг среди этого бедлама встал красивый бородатый парень и попросил слова. Это был Павел Глоба — уже известный в Москве астролог и предсказатель, однако сам вид его — мрачноватый и слишком серьезный для юбилейного вечера — всех как-то насторожил. Он произнес несколько добрых слов в адрес «Юности», а потом вдруг огорошил нас неожиданным финалом — по его предсказанию, журнал в недалеком будущем ожидали очень тяжелые испытания. «И еще, — уже совсем упавшим голосом добавил «маг», — через два года с поста главного редактора Андрей Дмитриевич от вас уйдет…».

 

Все притихли, и тогда, попытавшись разрядить обстановку, я весело выкрикнул: «Паша, мы вас лишаем сана волшебника, потому что уходить я никуда не собираюсь. За это и выпьем — налейте ему штрафную!..». Все засмеялись, и торжество продолжалось, но на душе у меня было тревожно…

 

Предсказание Глобы сбылось точно — и по срокам, и по ситуации».

 

Это был довольно тяжелый период: без работы, без денег… Книг у меня тогда издавалось не так много, потому что, пока занимался журналом, писать было некогда…

 

Мы оказались в весьма стесненных материальных условиях, и Эдуард Сагалаев, тогдашний председатель ВГТРК — Всероссийской государственной телевизионной и радиовещательной компании — мне предложил: «Андрюш, поезжай в Израиль, поработай. Представляешь, как интересно — поэт на Святой земле? Стихи там напишешь…». Я слегка растерялся: «Эдик, я же корреспондентом никогда не был». — «Ну и что? Не Боги горшки обжигают». — «Сначала, — я рассудил, — должен посмотреть, что там да как», и мы с Аней полетели туда на разведку.

 

До нас там Флярковский работал, и я понял, что, во-первых, техника никуда не годится — вся старая, а во-вторых, два человека для такого региона: Иордания, Египет и Израиль — очень мало. Это же Ближний Восток, самые горячие точки, и по возвращении Эдику сказал: «У меня два условия. Первое — штат должен быть увеличен, там должны быть шеф бюро, корреспондент, оператор и референт». Он руками развел: «Этого я не могу — у меня по штату только два человека, так что, если хочешь, иди в правительство». Я тогда обошел трех вице-премьеров: один — Виталик Игнатенко, которому давал когда-то в Союз писателей рекомендацию…

 

— …и который по сей день возглавляет ИТАР-ТАСС…

 

— …да, второй — Александр Лившиц, который занимался финансами, и третий — Виктор Илюшин, и всем им доказывал, что еще две ставки нужны позарез. Лившиц спросил: «А что вы ко мне-то пришли — дело ведь пустяковое?». Я: «Понимаете, без правительства его не решишь — это должны быть внебюджетные ассигнования». — «Ну, хорошо, — согласился он, — мы вам поможем».

 

Вскоре мне позвонил Андрей Вавилов, тогда заместитель министра финансов: «Андрей Дмитриевич, все решено — вам дают еще две ставки», и тогда я Сагалаеву второе условие озвучил: «Эдик, техника — полный отстой». — «Сколько тебе нужно?». — «100 тысяч долларов» (а мы уже все прикинули, подсчитали, сколько надо купить камер). В общем, на эти деньги технику обновили, и, кстати, там до сих пор четыре ставки…

 

— …остались?

 

— Да, правда, тогда, по-моему, денег получали поменьше, чем нынче. Раньше за горячую точку не платили — просто насчитывали какой-то процент от ставки посла, а сейчас ребята зарабатывают уже, слава Богу, получше (к слову, в корпункте Дементьев отнюдь не отсиживался: однажды вообще попал на сборище экстремистов и, хотя машину его охраняли четверо полицейских, ее раскурочили, а у него были сломаны три ребра. – Д. Г.).

 

В Израиле у нас был друг — главный редактор русскоязычной газеты «Вести» Эдуард Кузнецов. Когда-то он хотел угнать самолет («кукурузник» первого секретаря Ленинградского обкома Толстикова. — Д. Г.) и потребовать, чтобы Советский Союз разрешил евреям уезжать в Израиль, поскольку страна была за железным занавесом. Так вот, этот Эдик, которого в Союзе сперва посадили, а потом обменяли на арестованных на Западе советских шпионов (сотрудников секретариата ООН Вальдика Энгера и Рудольфа Черняева. — Д. Г.), оказался на исторической родине и стал там влиятельной фигурой. В конце 91-го года, задолго до предложения Сагалаева, он пригласил нас с Аней в Израиль…

 

— …и вам понравилось…

 

— Мало того, мы сделали там три телевизионных фильма — спасибо, ребята помогли (эти ленты с успехом прошли в Америке, в Германии, в Израиле и в России). В общем, мы уже были как бы в материале, об Израиле я говорил с придыханием, потому что, во-первых, встретил много близких по духу людей, бывших соотечественников, во-вторых, там история нашей цивилизации кругом сосредоточена, а в-третьих, Иерусалим — столица трех религий. Все это нас захватило, и когда Эдик предложил, я, конечно, с точки зрения чисто практической, немножко перепугался, но все-таки это выглядело заманчиво, и мы рискнули. Первое время рвались назад, потому что было довольно сложно, да и скучали…

 

— …а потом втянулись…

 

— Чем больше узнавали эту страну, тем сильнее к ней прикипали, и, в общем-то, во всех моих последних книгах обязательно есть разделы, посвященные Израилю, а буквально месяца три назад вышла новая — под названием «Припав к Земле обетованной», где собраны 140 стихотворений о Святой земле. Там и про Иорданию есть, про короля Хусейна, очень много об Израиле, о бывших наших, о традициях и исторических местах. Я уже считаю Израиль своей второй родиной и написал однажды: «И хотя еврейской крови нет ни в предках, ни во мне, я горжусь своей любовью к этой избранной стране». Полюбил я Израиль, и, что меня радует, взаимно.

 

 

 


62 элементов 1,136 сек.