— Как хорошо, что мое окно — в сад! Весна уже вовсю хозяйничает! Все-таки здесь изумительно красиво! И так удобно все устроено! Такой уход, внимание! А кормежка!!
Пожалуйста тебе и манго, и киви, и рыбка красная! Даже и мечтать об этом не могла… А все благодаря нашему Илюше!
Сима спустила ноги с кровати, сунула их в тапки и пошаркала к окну. Хотя от открытого окна тянуло холодом, ей даже приятно было навалиться грудью в тонкой ночной сорочке на ледяной мраморный подоконник и подставить лицо под свежие порывы весеннего ветра. В этот момент она себя снова чувствовала четырнадцатилетней Симой Генкиной, выглядывающей из окна их новой квартиры у Преображенского рынка в тщетной попытке разглядеть внизу восьмилетнего брата Илюшку.
С рождением Илюшки Сима поняла, что Старшая Сестра — это главная ее житейская миссия и важнее этого ничего нет. В принципе жизнь это подтвердила. Случайное, недолгое и незапомнившееся замужество, постная и скудная жизнь с мамой в однокомнатной квартире, некрасивость от рождения и рано пришедшая грузность как-то исключили саму мысль о возможности собственной жизни и женских радостей. Главной их с мамой радостью, как и главной заботой был он — Илюша, или, как его называла Симина мама Раиса Ароновна, «наш принцуцик». А хлопот с ним хватало.. Мало того, что Илюшка имел весь арсенал (по определению той же Раисы Ароновны) перецеканого еврейского мальчика — плоскостопие, сутулость, близорукость и, конечно, аденоиды, так он еще для стимуляции интереса к себе у окружающих, особенно — у родных, активно задействовал неуемную энергию и фантазию. . То их вызывали в школу за то, что он в переходе собирал деньги на помощь детям Гвинеи Бисау, то его снимали пожарники с единственной действующей каланчи в Сокольниках, то он снес в букинистический все бесценные дедовы книги, чтобы купить двух голых крыс и кошку-сфинкса, которая этих крыс удавила, расцарапала Илюше все лицо и пузо, одну из крыс сожрала и сдохла.
Старше — больше. Сима тащила Раису Ароновну к совершенно не ждавшим их родственникам и навязывалась на ночлег, чтоб Илюша водил в это время домой девок с Преображенского рынка, а потом однокурсник Симы Марик, пошедший по линии обучения на венеролога, колол его от триппера в библиотечном сортире. Сима переделала аборты всему женскому составу ближайшего отделения милиции, чтобы там регулярно смотрели сквозь пальцы на Илюшкину фарцовку, продажу поддельных больничных и попытку впарить двум менгрелам сроду не существовавший автомобиль. Потом, правда, Илья немного остепенился, окончил стомат и на удивление прилично устроился протезистом в поликлинику ВТО. По его первому требованию Сима и Раиса Ароновна разменяли свою преображенскую квартиру на чудесную студию для Илюшеньки в Кривоколенном переулке, а сами с трудом воткнули свои бэбихи в однушку там же на Преображенке и были счастливы Илюшкиным счастьем. И это счастье могло бы длиться бесконечно, если бы Илюше не стало снова скучно, бесперспективно и он, не долго собираясь, не рванул бы за ближайшим дружком, солистом оркестра Арановича, в Израиль.
То есть, метили-то они конечно не в Израиль, а в Штаты, но судьба распорядилась по-другому — приятель неожиданно помер сразу по прилету в Вену, одного Илью в Штатах никто не ждал, он покрутился полгода в Израиле и попросился обратно. Он перебрался в Вену поближе к консульству, писал под копирку душераздирающие письма туда и Симе с мамой. Каждое второе письмо оканчивалось оригинальным и жизнеутверждающим пассажем о том, что скорее всего, когда это письмо дойдет до адресатов, автора уже не будет в живых, а его мятежное юное белое тело будут терзать дунайские рыбешки… Как известно, письма из-за бугра шли тогда очень долго, других форм связи и источников новостей не было, Сима с мамой сходили с ума от неизвестности и самых страшных предположений, поэтому им хватило трех таких весточек, чтобы сгрести свои немудреные пожитки и двинуть на выручку родной душе, тем более, что Симу как врача стационара режимного завода выперли с работы, как только Илюша потянулся к ОВИРу, так что их вообще уже ничего не держало. Разве что пара подруг да непонимание, что им в их неюные годы делать ТАМ.
Симу заставили заплатить за неправедно, как тогда считалось, добытое высшее образование, квартиру оттяпали, ехали эти полторы старухи налегке настолько, что оформлявший багаж таможенник чуть не заплакал от жалости, чего вообще-то за ним не водилось, и даже предложил им две банки икры, только что отобранной у предыдущих предателей родины. Но они отказались — не до икры было, а у Илюшеньки на рыбное аллергия. Правда, когда они наконец добрались до Вены, оказалось, что Илюшины планы топиться радикально сменились радостью молодожена, удачно встретившего свою половинку в лице немолодой немецкой вдовы — хозяйки стоматологического кабинета. Но что делать, обратно же этих двух горемык не отправишь! И он, посоображав своим особенным умом вундеркинда, как ему казалось, их чудесно пристроил!
Симе стало совсем холодно. Она поплелась обратно к кровати. Закуталась в плед, ей стало тепло и уютно и, уже проваливаясь в сон, она снова подумала, что только существование на земле ангела, подозрительно похожего на их Илюшку, смогло превратить жизнь такого никчемного, ничтожного существа, как Сима Генкина, в истинное незаслуженное ею блаженство. Жаль, мама не вполне это оценила, почему-то кисла и так быстро угасла.
Сима не слышала, как вошла медсестра, брезгливо приподняла плед, сделала ей укол и вышла, заперев дверь странным универсальным ключом. Впрочем, чего в нем странного — в сумасшедших домах всегда такие ключи…
