ДОЛГИЙ ЯЩИК XX СЪЕЗДА (НОВОЕ О СТАРОМ)
ЧТО СКАЗАЛА О. Г. ШАТУНОВСКАЯ
Ольга Григорьевна (1901-1990) пережила всех, кому после
XX съезда КПСС было поручено расследование преступлений культа
личности ("комиссия Шверника"). Но и она нигде и никогда не выступала
с публикациями о работе комиссии. Считала, что не имеет права
предавать огласке материалы, предназначавшиеся только для членов
Политбюро.
Шатуновская Ольга Григорьевна (1901)
Она даже не подозревала, что дети и внуки тайно записывали то, чем она могла поделиться лишь в кругу семьи. Из этих записей составилась книга, которая, может быть, когда-нибудь выйдет в свет (под редакцией известного культуролога Григория Померанца). Пока же читателям "ОГ" предлагается фрагмент воспоминаний Ольги Шатуновской о событиях, происходивших между XX и XXII съездами.
СТАЛИНСКИЙ ЛИСТОК
Двадцатый съезд на закрытом заседании выслушал доклад Хрущева. В нем
шла речь и о том, что обстоятельства убийства Кирова вызывают
сомнения, их необходимо расследовать. Мы начали расследование. Личный архив Сталина и архив Политбюро тогда находились в Кремле. В архиве Сталина обнаружили листок, на котором он собственноручно изобразил два террористических центра – московский и ленинградский. Он сначала Зиновьева и Каменева поместил в ленинградский центр, потом зачеркнул и переставил их в московский.
Я эту рукопись сфотографировала, подготовила записку о том, что
необходимо расследовать все сталинские судебные процессы, и разослала
всем членам Политбюро (в то время президиум ЦК КПСС. – А.Т.). И тогда была сформирована новая комиссия, во главе которой стоял Николай Михайлович Шверник (материалы к докладу Хрущева на XX съезде готовила комиссия Поспелова-А.Т.). Кроме меня в комиссию вошли высокопоставленные люди – генеральный прокурор Руденко, председатель КГБ Шелепин и заведующий отделом административных органов ЦК Миронов.
Конечно, они сами в архивах не сидели, знакомились с материалами,
которые клали им на стол уже как результаты и выводы.
Кроме дела об убийстве Кирова, комиссия расследовала пять сталинских
процессов: по делам Бухарина, Тухачевского, Зиновьева и Каменева,
Сокольникова и Радека, Пятакова. По каждому процессу работала
отдельная бригада. Трудно ли было добывать материалы? Нет. Поскольку
было решение президиума ЦК, для нас все архивы были открыты. В
расследовании участвовали многие люди. Очень активно работали помощник Шверника Алексей Кузнецов, мой сотрудник по комиссии партконтроля Колесников. несколько энергичных молодых людей из прокуратуры и КГБ. Мы работали в здании Комитета партийного контроля. Далеко не все нас поддерживали. При том, что Шверник возглавлял комиссию, некоторые его заместители просто рвали и метали.
Выяснилось, что много документов исчезло. Например, во время процессов велась киносъемка, но кадров с обвиняемыми мы не нашли. Ко мне приходили сотрудники Музея революции, рассказывали, что за эти
десятилетия агентами Сталина были изъяты тысячи документов, касавшихся революционной деятельности всех, кого он уничтожал. Особенно близких к Ленину людей. Все эти документы пропали бесследно.
Ценнейшая информация хранилась в личном архиве Сталина. Представьте
десятки огромных, от пола до потолка, сейфов, наполненных документами.
Разве мы могли бы разобраться, даже если бы годами там рылись. Я
позвала заведующего архивом, не помню сейчас его фамилию. Меня
предупредили, что это человек Маленкова. Но я с ним стала говорить,
как с порядочным человеком. Убеждать его, что мы выполняем решение XX съезда. Просить помощи. Он сидел, молчал, молчал. Потом сказал: "Я подумаю".
На другой день принес ту рукопись Сталина, в которой он обозначил
московский и ленинградский "центры". А это ключ! Отсюда можно было
начинать поиски.
СМЕРТЬ УБИЙЦЫ
Я поехала в Ленинград. Вы помните, ленинградская организация была на
девяносто процентов за Зиновьева. В Ленинграде беседовала со многими
людьми. Мне подсказали, что есть два человека из ленинградского ГПУ,
которых Сталин вызывал с картотеками. В 56-м они уже были
полковниками, а в год убийства Кирова сержантами, сидели на картотеках
– один "вел" зиновьевцев, другой – троцкистов.
Они, в частности, рассказали – и дали письменные показания, – что у
Сталина был список активных ленинградских оппозиционеров. Его составил начальник ленинградского ГПУ Медведь и хотел получить от Кирова санкцию на аресты. Киров отказался.
Но список затребовал Сталин, когда приехал в Ленинград на второй день
после убийства Кирова 1 декабря 1934 года. Тогда и вызвал
картотетчиков с их ящиками. Прямо при них сам рылся в карточках,
сверял с этим списком. Взял чистый лист бумаги, слева написал
"Ленинградский террористический центр", справа "Московский
террористический центр". И подписал фамилии двадцати двух человек.
Всех, находившихся в той комнате (Медведь тоже был), вскоре
расстреляли. А эти два сержанта уцелели.
Очень важные данные об убийстве Кирова мы получили от человека по
фамилии Гусев. В 34-м году он служил в ГПУ и охранял камеру, в которой Сталин допрашивал Николаева (убийцу Кирова-А.Т.). Во время допросов Николаев кричал: "Меня четыре месяца ломали сотрудники НКВД, доказывали, что надо во имя дела партии убить Кирова. Мне обещали сохранить жизнь, я согласился. Они меня уже дважды арестовывали и оба раза выпускали. А вот теперь, когда я совершил – для пользы партии! – дело, меня бросили за решетку, и я знаю, что меня не пощадят!"
Нам стало известно также то, чего Гусев не мог видеть. На эти крики
Николаева через другую дверь в камеру вошли сотрудники ГПУ и встали за креслом Сталина. Николаев показал на них рукой: "Вот они, они же меня уламывали!" Те подскочили к нему, начали бить наганами по голове. На глазах у Сталина и всех присутствующих Николаева убили.
Два свидетеля этой страшной сцены, которых давно нет в живых, передали ее своим друзьям.
Первый – прокурор Ленинградской области Польгаев. Вернувшись после
допроса к себе, Польгаев сразу же вызвал своего друга Никиту Опарина –
они вместе воевали в гражданскую. Польгаев рассказал ему все, что
видел, и добавил, что не сегодня-завтра его схватят и казнят, раз он
является свидетелем. В тот же вечер Польгаев застрелился. А с Опариным
мы потом работали вместе в Московском комитете, он меня прекрасно
знал, и все это написал для комиссии.
Второй – секретарь ленинградского обкома Чудов – тоже был на допросе
Николаева. Он успел рассказать своему другу, секретарю партколлегии
Дмитриеву. Через несколько дней Чудова и его жену арестовали и
казнили. А Дмитриев дожил до XX съезда и дал нам письменные показания, которые во всех деталях совпали с письмом Опарина.
(О репрессиях, обрушившихся на ленинградскую парторганизацию после
убийства Кирова, рассказывали на XXII съезде КПСС первый секретарь
Ленинградского обкома И. Спиридонов и член партии с 1902 года Д.
Лазурита. – А.Т.)
ПРОПАВШИЕ БЮЛЛЕТЕНИ
Одновременно с этим расследованием мы изучали материалы XVII съезда, после которого были расстреляны все члены счетной комиссии. Но оказалось, один делегат жив – бывший секретарь Тульского обкома и член ЦК Верховых. Вот что он рассказал:
"На съезде было 1227 делегатов с правом решающего голоса. В счетную
комиссию по выборам генсека избрали 43 человека, в том числе и меня.
Всего было тринадцать урн для голосования, с каждой работали трое
делегатов.
Когда нам принесли результаты подсчета голосов, волосы встали дыбом:
против Сталина проголосовали 292 человека. Председатель счетной
комиссии Затонский помчался к Кагановичу, ведавшему отделами ЦК. Потом оба поехали к Сталину. Сталин спросил Затонского:
– А сколько голосов против получил Киров?
– Три, – сказал правду Затонский.
– Вот и сделайте завтра в вашем сообщении мне столько же голосов
против, сколько получил Киров. А остальные бюллетени делегатов,
зачеркнувших мою фамилию, сожгите”.
Теперь стало понятно, почему в пакете, который хранится в ИМЛ, не
хватает 289 бюллетеней. А сотрудники-то недоумевали!
Так мы получили ключ не только к убийству Кирова, но и к уничтожению
многих делегатов съезда и большинства избранного на нем ЦК.
"ЧТО МЫ НАДЕЛАЛИ!”
КГБ прислал подробные данные о репрессиях. Для нас это было
потрясением. С января 1935-го по июнь 1941 года было репрессировано 19 миллионов 840 тысяч человек. Из них семь миллионов расстреляны в тюрьмах НКВД!
Незадолго до XXII съезда мы составили обстоятельную докладную записку и разослали ее всем членам ЦК. Наутро мне позвонил Никита Сергеевич Хрущев: "Я всю ночь читал вашу записку и плакал над ней. Что мы наделали! Что мы наделали!…"
Я была в полной уверенности, что результаты нашей работы будут преданы огласке на XXII съезде. Но Хрущев в своем докладе опять стал говорить, как и в 56-м году, что надо все расследовать и опубликовать. Но ведь все уже было готово к публикации!
(Хрущев на XXII съезде сказал: "Наш долг перед партией и народом
изучить тщательнейшим образом все обстоятельства убийства Кирова".
Зам. председателя КПК З. Сердюк там же говорил, что "работа по
проверке этого дела еще не закончена, но вырисовываются весьма важные
моменты". – А.Т.)
На Хрущева повлияли Суслов и Козлов, да и другие члены президиума.
Уговорили его все припрятать.
Я тогда пошла к Хрущеву. Стала убеждать, что это неправильно. Он мне
ответил: если мы это опубликуем, подорвем доверие к себе, к нашей
партии в мировом коммунистическом движении. И так, мол, после XX
съезда были большие колебания. И поэтому мы сейчас публиковать ничего не будем, а вернемся к этому лет через пятнадцать. Я сказала: в
политике откладывать решение на пятнадцать лет – значит вырыть себе
яму под ногами. Но он остался при своем. И вот они все сложили в архив. После этого работать стало невозможно. Мне пришлось уйти из ЦК. Так же, как Колесникову и Кузнецову.
Весь наш труд составлял шестьдесят четыре тома материалов и
документов. Они были переплетены и взяты на хранение архивом КПК.
Когда я уходила в 62-м, пригласила к себе заведующего архивом.
Молодой, образованный человек лет тридцати с чем-то, окончил
историко-архивный институт. Я ему сказала: "Дайте мне слово, что, если
противники этой работы будут пытаться уничтожить документы, вы
сделаете все, чтобы их сохранить. Это нужно для будущего нашего
народа, для нашей партии. Когда-нибудь, несмотря ни на что, это все
воскреснет". Он даже заплакал. Потом сказал: "Вы не думайте, что если мы молчим, значит, не понимаем. Мы вынуждены молчать. Но мы знаем и понимаем, что в этих стенах происходило и какое значение имеет вся эта работа. Я вам клянусь, сделаю все, чтобы сохранить”.
Публикацию подготовил Александр ТРУШИН
СПРАВКА
В июле 1989 года к Ольге Григорьевне Шатуновской приходил член
Комитета партийного контроля Н. Катков. В беседе выяснилось, что из
материалов "комиссии Шверника" были изъяты в разное время многие
документы: в частности, показания свидетелей по делам Кирова и
Орджоникидзе. справка КГБ о репрессиях 1935-1941 годов. Некоторые
свидетельские показания, а также заключения и выводы комиссии были
изменены.
В настоящее время все оставшиеся материалы "комиссии Шверника"
находятся в Центре хранения современной документации в Москве.
Пятнадцать лет, обещанные Хрущевым, давно минули. Уже нет ни КПСС, ни СССР, ни социалистического лагеря. Что же мешает сегодня опубликовать эти документы?
