В годы журналистской работы с настоящим Израилем сталкивался постоянно, потом как-то затих в своей "раковине", но вот теперь, в связи с большим ремонтом в нашем доме, вновь вспомнил, в какой стране живу.
Вел ремонт, за главного, еврей из Марокко, женатый на репатриантке из Харькова, менял инсталляцию, прогнившие железные трубы, настоящий хасид в пейсах, краской был занят двухметровый еврей из Эфиопии, электричество проводил ашкеназ в кипе, двери, произведенные в кибуце на севере, ставили два араба: один – христианин, другой – мусульманин… Все эти люди и были НАСТОЯЩИМ, РАБОЧИМ ИЗРАИЛЕМ, невероятно далёким от партийных дрязг, споров в Кнессете… Кстати, далеким от психоза и паники, поднятой, в связи с очередным вирусом.
Из дневника 2015 г.
Евреи – правдолюбцы, всегда занятые поисками истины, евреи – упрямые спорщики до драки, крикуны и бузотеры. Евреи в Израиле – люди с разных концов света, разного цвета кожи, атеисты и фанатики веры – вовсе не страдают особенной, нежной любовью друг к другу. Тем не менее, гражданской войной в Еврейском государстве не пахнет. Головы бунтуют, а руки делают. И при всей неприязни к солидарности мнений за 67 лет развития евреям удалось, на практически голом и бедном месте, создать процветающее государство. Вот в этом «руки делают» – и таится главная тайна еврейского бытия. Народ Торы упрямо не хочет жить плохо, жалко и бедно. Ему плевать на партийность строителей. Он, прежде всего, озабочен тем, чтобы дом был построен. Еврей может быть полон неприязни к соседу, но он с молоком матери впитал простую идею: ненависть – разрушительна. Он может проклинать соседа, сжимая кулаки, но пускать их в ход не намерен. Дух не должен мешать телу и соревноваться с ним: кто виноват, кто главный и кто кому должен? Скажем так: духу – духово, а телу – телово. При обязательном исполнении заповеди, приказывающей плодиться и размножаться.
Я подумал об этом, стараясь понять истоки неприязни ко всему телесному старика Льва Толстого. Даже физическую близость между мужчиной и женщиной он считал смертным грехом, хотя сам в молодости был неутомимым греховодником. Да, верно – старику ничего не остается, как проклинать «поле боя», которое он вынужден покинуть, но не все здесь так просто.
Опыт и хорошее знание жизни создаёт и вовсе нерадостную картину полного разочарования в юдоли печали. Привожу пронзительные строчки их мемуаров Валентина Булгакова, последнего секретаря Льва Толстого: "Шопен в исполнении Гольденвейзера… Он долго слушал и, наконец, дрожащим голосом и со слезами на глазах, воскликнул:
– Вся эта цивилизация, – пускай она пропадет к чертовой матери, только… музыку жалко".
Страшно прощался с этим миром классик.
Старость – своего рода банкротство, но разговоры о примате высокой души над низменным телом – старая русская идея. Она и сегодня, с обязательной расистской, националистической составляющей, в большой моде. И, вернее всего, происходит это от преждевременной старости, усталости народа, когда постоянные неудачи в строительстве нормального «тела» государства, должны быть замаскированы мифом о какой-то особой душе народа и ее примате над всем телесным. Получается, что средний доход на душу населения обратно пропорционален величию этой души. Все бы не так страшно, если бы «народ высокой души» не стал бы в себе культивировать ненависть к народам «низменного тела», а в итоге такого разлада с самим собой, прежде всего, тратить последние силы не на созидание, а на разрушение.
Получается, что гений Льва Николаевича Толстого вовсе не был «зеркалом русской революции», но был бесспорным зеркалом стареющей русской души, когда головы бунтуют, а руки ничего не делают и не хотят делать.
