"Старая дружба не ржавеет. Старая любовь как раз ржавеет, а дружба – никогда". Виктория Токарева – о своём друге Владимире Войновиче
Валя
У Владимира Войновича было три жены.
Первая – Валя Болтушкина. Простая деревенская девушка. Работала маляром на стройке. А Володя в те далёкие времена работал плотником на этой же стройке.
Володя окончил ПТУ, овладел профессией плотника-краснодеревщика и даже не догадывался о своём высоком предназначении. Его родители недооценивали сына. Отец – журналист, мать – учительница. Культурные люди. Им почему-то казалось, что Володя не способен к умственной работе. Пусть работает руками. Плотник – как раз для него. Почему родители не видели в своём сыне яркие задатки? Может быть, потому, что Володя плохо рос, был маленького росточка и казался им недоделанным? Трудно сказать. Было другое время, другие нравственные ориентиры. Сталинская эпоха, людей сажали и уничтожали, и лучше было не высовываться, быть мелким винтиком. Легче затеряться и уцелеть. Отец-журналист это хорошо понимал.
Володя Войнович оказался хорошим плотником. На стройке его ценили.
С первой женой Валей
Валя Болтушкина – круглолицая, милая, без амбиций. «Женское счастье – был бы милый рядом, ну а большего ничего не надо». Валя родила мужу двоих детей: девочку и мальчика. Марину и Павлика. Жили бедно. Володя каждое утро подходил к окну и рассматривал свои штаны: не протёрлись ли они на заднице? Я об этом уже писала, приходится повторяться. Но что делать? Из песни слова не выкинешь. Однако бедность, почти нищета не мешали Володе искать себя на литературном поприще. Он стал ходить в литературное объединение при Клубе железнодорожников. Туда же впервые пришёл и Булат Окуджава, которого никто не знал.
Володя запомнил самые первые стихи Булата: «Однажды тирли-тирли-тирли-тирли напал на дугу-дугу-дугу-дугу. И долго тирли-тирли, и долго дугу-дугу калечили немножечко друг друга». Я думаю, «дугу-дугу» – это фагот, а «тирли-тирли» – флейта. Как талантливо! Все были молоды, искрили, и жизнь казалась бессмертной.
Володя начал писать свою повесть «Мы здесь живём». Его первым редактором и наставником стал его друг Камил Икрамов. Камил – бухарский еврей. Высокий, благородный, значительный. Было очевидно, что он – узбек и при этом еврей. Две крови слились и подружились в его облике. Отец Камила, знаменитый революционер, был расстрелян в 38-м году. Ни за что. Тогда это было нормально. Отец – личность неординарная, и Камил унаследовал эту высоту. Володя писал главы повести, Камил пропускал его прозу через своё сито, и в результате появилась повесть. Я не знаю, как она сейчас читается молодыми. Я её восприняла как глоток солнца.
У Володи Войновича было голодное военное детство, нищая молодость, но всё это не омрачило его восприятие жизни. Оно было радостным, солнечным, ироничным и глубоким при этом. В писателя Войновича поверил Александр Твардовский. А может, даже влюбился в его талант. И в него самого.
Володя той поры – маленький, большеглазый, волосы дыбом, море юмора, улыбка от уха до уха. И сквозь всё это просвечивает чистая душа, прозрачная, как родник, многогранная, как бриллиант.
Володя стал работать на радио. В это время запустили в космос Гагарина. Было непонятно, вернётся он или нет, но, пока он летел, срочно понадобилась песня. Володина начальница стала обзванивать маститых поэтов. Говорила одно и то же: «Нужна песня, написанная за один день. Сегодня. Поскольку через час космонавт уже вернётся на Землю». Все маститые обижались. Они не халтурщики, чтобы ваять стихи за один день. Тогда Володя присел к столу, подвинул к себе листок и написал: «Заправлены в планшеты космические карты, и штурман уточняет в последний раз маршрут…» Если разобраться, какие планшеты? Какой штурман? Это же не аэродром, а космодром. И не самолёт-кукурузник, а космическая ракета, которая взлетает с рёвом, и бедный космонавт в середине, расплющенный перегрузкой. Но никто об этом не думает. Главное – пыльные тропинки далёких планет. Прорыв в неведомое. Володина начальница прочитала стихи и тут же позвонила композитору. И возникла песня, которая стала гимном космонавтов. Слова и музыка нашли друг друга. Эта песня и сейчас не устарела. Её поют с душевным подъёмом и восторгом. Песня, как говорится, выстрелила.
Володя получил толстую пачку денег и принёс их Вале Болтушкиной. Перед этим он выпил с друзьями. Как не выпить? Явился домой в состоянии невесомости. Вошёл в комнату и победно метнул в воздух толстую пачку. Это был своего рода салют победы. Купюры разлетелись во все стороны. Некоторые залетели под кровать. Что оставалось делать Вале? Собирать их с пола. Залезать под кровать. Выгребать шваброй из-под шкафа.
В конце жизни Володя стеснялся этого своего купеческого жеста. Но это – потом. А тогда он торжествовал, пил, отрывался.
Восхождение Владимира Войновича продолжается. Он печатает в «Новом мире» повесть «Хочу быть честным» и рассказ «Расстояние в полкилометра». Я помню, как в мои руки попал этот номер «Нового мира». Я прочитала «Хочу быть честным», и со мной что-то случилось. Так бывает при первой любви. Видишь человека, ты его ещё не знаешь, но сердце уже стучит: он, он, он…
Мне двадцать два года. Я окончила музыкальное училище, но хочу стать писателем. Я пишу постоянно, но КАК писать, про что? Я не знаю, в какую сторону направлять своё перо. И вдруг я вижу: КАК и в какую сторону. Владимир Войнович явился моим регулировщиком. Взмахнул палочкой и указал направление: двигайся в обычную жизнь, в реализм, но не социалистический.
Я вышла на лоджию. В моём доме были большие лоджии. Раскрыла «Новый мир» и стала ходить взад-вперёд и читать, читать, впитывать строчки, как пересохшая земля впитывает дождь. Я хотела пропитаться этой прозой, как вишня коньяком, чтобы впоследствии спечь собственный пирог.
Далее я узнала, где можно увидеть этого выдающегося писателя. Мне сказали: в Клубе железнодорожников. У него там встреча с читателями. Я помчалась. Просто посмотреть. В те времена я сотрудничала с киножурналом «Фитиль», писала туда сюжеты. Сюжеты – короткие, две страницы текста. Вот такие две страницы я и прихватила с собой. И вот я в Клубе железнодорожников. Вижу своего кумира: маленького росточка, метр с кепкой, жуткий кримпленовый костюм, глаза торчат. Из глаз – энергия. Это энергия таланта. Как кавалер, он мне не подходит. Я люблю красивых и модных или хотя бы что-то одно. А тут ни первое, ни второе. Но я хочу быть писателем, и его энергия таланта бесценна. Я продираюсь к нему через толпу и сую свои две страницы.
Владимир Войнович
Володя – бабник и мгновенно отмечает мои двадцать два года и мою заинтересованность. Он назначает мне свидание. Я прихожу. Он говорит историческую фразу, которую я часто упоминала: «Твоя сила в подробностях, пиши подробно».
Я вернулась домой. Села за кухонный стол, другого не было. Положила перед собой две имеющиеся страницы и переписала их подробно. Получилось сорок две страницы. Отнесла их Владимиру Войновичу. Он переделал название. Написал своей рукой: «День без вранья». И отнёс рассказ в журнал. Я спросила:
– Почему ты отнёс мой рассказ в журнал? Ты за мной ухаживаешь?
Он ответил:
– Если бы я нашёл этот рассказ просто на улице, если бы он валялся в снегу, я всё равно отнёс бы его в журнал. Рассказ – талантливый.
– А я?
– И ты, – ответил Володя.
Мы разговаривали на «ты», потому что у нас была маленькая разница в возрасте. Пять лет. Мне двадцать два, ему двадцать семь.
До романа дело не дошло, потому что он уже был влюблён в Ирину Икрамову, жену Камила. Он мечтал отбить её у друга, но это было непросто. Ирина крепко держалась за Камила.
Володя попросил у меня фотокарточку. Я, естественно, подарила свой смеющийся, жизнерадостный портрет величиной с ладонь. Володя прицепил фотокарточку в свою машину над рулём, чтобы Ирина ревновала.
Я играла роль приманки, на которую Володя хотел приманить свою любовь. Я играла роль червяка на удочке, на которого Володя хотел поймать золотую рыбку. Приманка сработала. Ирина испугалась, что Володю уведут из-под носа. Войнович становился знаменитым писателем. Большая рыба могла уйти с крючка.
Камил – хороший, прочный. Но Володя – знаменитый. Быть рядом с таким человеком – лестно, поскольку на тебя падают его лучи. Почётная миссия. Володя её любил. Его могла бы остановить семья: беспомощная, любящая Валя Болтушкина, двое маленьких детей – мальчик и девочка. Его могла бы остановить дружба с Камилом Икрамовым, который так много сделал для Володиного начала. Но Володя ослеп и оглох. Он ничего не хотел видеть и слышать. Он бросил семью и друга и начал новую жизнь на чужих слезах.
Ирина
Ирина была ревнива. Она хотела владеть Володей в полном объёме и отсекла его от прежней семьи. Она их не выносила. Дети от деревенской Болтушкиной казались ей беспородными щенками. О самой Вале и говорить нечего. Где она, Ирина, и где Валя…
Ирина преподавала в школе. Какой предмет – не знаю. Наверное, литературу. У неё учился Егор Гайдар. Он глубоко уважал свою учительницу. Скорее всего, Ирина была хорошим педагогом: всесторонне образованным, с крепким характером.
Она родила Володе девочку Олю. Володя влюбился в Олю, и эта любовь продолжалась с её первого дня до его последнего.
Я дружила с Володей. Не взахлёб. Редкие встречи, прогулки. Но я их запомнила. И запомнила всё, что он говорил.
– Моим кумиром был Солженицын. А сейчас он перестал быть моим кумиром. Мне кумиры больше не нужны. Это свидетельство того, что моя душа мужает. И не нуждается в подпорках.
Володя в то время начал писать «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». Он говорил: «Это будет главная книга моей жизни».
Однажды мы шли через какой-то мост. Мост был железный, грохотал под ногами. На другом берегу увидели кафе-стекляшку. Зашли. Продавщица, толстая деваха, сказала:
– Закрыто. То, что я с вами разговариваю, я делаю вам уважение.
– Сделайте нам ещё одно уважение: дайте две сардельки, – попросил Володя.
Она подумала, посомневалась и кинула на бумажные тарелки по одной сардельке. Мы стояли за холодным высоким столиком и ели душистые, горячие, крепкие сардельки, вкуснее которых нет ничего в природе. Видимо, мы были голодные.
Прошла жизнь, а я помню и этот мост, и сардельки, и нашу беседу. Мы разговаривали не как мужчина и женщина, а как писатель и писатель. Мой рассказ «День без вранья» уже вышел. Я стала знаменита. По сравнению с Войновичем моя труба была пониже и дым пожиже, но это закономерно. Он – мастер, а я – подмастерье.
Одновременно с переменами в семье произошла перемена в Володиной социальной жизни. Он стал диссидентом. Как тогда говорили, задиссидил.
Лично я не диссидила никогда. Боялась – раз. Не верила в успех – два. Что может изменить один слабый индивид в этой махине, именуемой Советский Союз? Моё поколение ещё не забыло сталинские времена, «когда срока огромные брели в этапы длинные». Противостоять системе – всё равно что поставить табуретку на пути несущегося поезда. Поезд сшибёт табуретку и не заметит.
Я помню Валерию Новодворскую – настоящую революционерку. Её бесстрашие я объясняла её личной жизнью: одна, ни семьи, ни детей. За себя одну не страшно. Моя любовь к ребёнку и профессии отсекала меня от всякой борьбы. Я хотела только работать и любить свою семью.
У Владимира Войновича – социальный характер. Для него главное – справедливость.
Наше государство таких не любит. Войновича перестали печатать, таскали в КГБ.
Я его спросила:
– Зачем ты в это влез?
– Как-то так получилось. Мне сказали: «Подпиши», а я сказал: «Не подпишу». Они нажали, а я упёрся. Я не люблю, когда на меня нажимают.
Началось с какой-то мелочи, с упрямства. А закончилось тем, что его выдворили из страны.
Я знала, что он сидит без копейки. Однажды позвонила и сказала:
– Хочешь заработать? Сделай экранизацию для студии Довженко. Там хорошо платят.
– Вот ты мне позвонила, теперь и тебе ничего не заплатят, – сказал Володя хорошим, бодрым голосом.
– Ну и фиг с ними, – смело ответила я.
Но никаких санкций не последовало. Единственно, ко мне домой пришёл молодой мужчина в сером. Показал корочки. Спросил:
– Как вы относитесь к Войновичу?
– Таких людей надо беречь и сохранять для страны, – ответила я. – А вы его выдавливаете куда-то на Запад. В результате на Западе будет лучше, а у нас хуже.
– Мы вас примем в Союз писателей, а вы нам сделаете небольшую услугу: будете сообщать, какие настроения в среде молодых писателей.
Я посмотрела на этого человека и проговорила искренне:
– У меня есть одна особенность: вода в жопе не держится.
– А что это значит? – испугался посланец.
– Не могу хранить секреты. Вот вы ко мне пришли, все будут знать: и друзья, и соседи.
– А почему вы не можете хранить секреты?
– Не знаю. Особенность организма. Меня от секретов тошнит, как будто я съела испорченную колбасу. Хочется выблевать.
– О господи…
Посланец торопливо ушёл.
Впоследствии я узнала, что с таким предложением КГБ обращался к очень многим. Это активизировалось накануне съезда молодых писателей. Я была приглашена на этот съезд.
Сейчас я не помню точно, как он назывался: съезд или слёт, а может, семинар. Помню только, что семинар был разделён на секции: проза, поэзия, критика, драматургия. Секцию прозаиков вёл писатель Шим. Имя – забыла. Не старый мужик в очках. Его книг я не читала и даже не знала, что он создал. Прозаиков поместили в одной аудитории, рассадили за столы, покрытые чёрной краской, похожей на смолу. Семинар протекал следующим образом: Шим вызывал кого-то одного, этот кто-то выходил и читал свой рассказ, далее шло обсуждение, заключительное слово было за Шимом, он выносил приговор.
Я запомнила женщину средних лет. У неё была фигура, похожая на виолончель. Золотые локоны по плечам. Локоны идут только юным девушкам, но не будем завидовать и придираться. Не в локонах дело. Текст был ужасающ. Я не понимала, каким образом эту виолончель допустили в писательские ряды. Потом поняла. К ней приходил посланец КГБ и пообещал членство в Союзе писателей. Виолончель стучит. Другого объяснения нет. И вдруг мне показалось, что в аудитории половина стукачей. Я была отравлена этим подозрением. Мне стало противно, как будто я действительно наелась тухлой колбасы.
Прежде чем перейти к обсуждению, Шим призвал всех к великодушию. Дескать, человек написал рассказ, ничего плохого не сделал, никого не убил, не украл, поэтому будем снисходительны. Не надо бить человека по рукам и отшибать охоту к творчеству. Надо поддержать начинающего автора, дать шанс. Все молчали. Критиковать не рекомендовалось, а хорошего сказать было нечего.
В конце дня Шим вызвал меня. Я прочитала свой короткий рассказ и вернулась на место.
Шим не стал его обсуждать, а сразу перешёл к собственной оценке. Он говорил долго. Пафос его выступления состоял в том, что я – пустое место, пирог ни с чем. Замах на рубль, а удар на копейку.
Я сидела и не верила своим ушам. Шим говорил так, как будто мстил. Но за что? Я мысленно приказала себе: «Не плакать». И слеза упала на чёрную поверхность стола. Я снова велела: «Не плакать». Но слёзы потекли одна за другой: вторая, третья, четвёртая.
Аудитория притихла. Тяжело быть свидетелем унижения. И тут встал Александр Проханов.
В наши дни я часто вижу его по телевизору в политических шоу. Сегодня это отёкший, хмурый человек, прекрасно выражающий свою мысль. Буквально златоуст. Его всегда интересно слушать, независимо от того, согласна я с ним или нет.
Пятьдесят лет назад это был просто Саша – худой, чернокудрый, как цыган, с горящими глазами. Просто красавец. Он поднялся со своего места и обратился к Шиму: почему он поддерживает откровенных бездарей и хлещет наотмашь самых талантливых? Чем это можно объяснить? Шим не ожидал оппозиции. Он думал, что ему всё позволено. А оказывается – не всё позволено. Он стал оправдываться, что-то лепетать, дескать, с талантливых особый спрос.
Какой бы там ни был спрос, но хамить-то зачем?
Потом я поняла: КГБ за меня не хлопотал, сама по себе я вызывала у Шима настороженность. Зачем ему конкуренты? Топи котят, пока слепые. Сейчас я даже не знаю, где он. Остался ли в сердцах читателей?
Я написала этот эпизод для того, чтобы напомнить, какое было время…
К этому времени Володя уже набрал авторитет как писатель и как правозащитник. Он уже написал две книги о Чонкине. Вторая книга показалась мне слабее.
Я его спросила:
– Почему вторая книга написана хуже?
Он ответил:
– Я писал её в таких условиях, в которых вообще невозможно работать.
Его травили в прямом и переносном смысле. Как-то Войнович дал интервью каналу «Совершенно секретно». Он сказал: «Мне надо было быть немножко хитрее. Соглашаться с ними хотя бы на словах». А он пёр напролом. Демонстрировал стойкость духа. Перед кем? Перед лицемерами. Они запрещали Высоцкого, а сами с восторгом слушали его песни. Запрещали Войновича, а сами читали его книги. Не Брежнева же им читать.
Однажды какие-то официальные люди пришли к нему домой и сказали:
– Наше терпение кончилось. Вы должны покинуть страну.
Он ответил:
– Моё терпение тоже кончилось. Я уезжаю.
Вторая жена Войновича Ирина и дочь Ольга
Войнович с женой Ириной и дочерью Олей улетели в Германию. Володя увёз с собой свою семью, свой талант и свои убеждения.
Дома он оставил свой родной русский язык, двоих детей и первую жену Валю Болтушкину.
Судьба Вали сложилась тягостно, можно сказать, не сложилась. Володя в силу обстоятельств не мог ей полноценно помогать. Валя, не имеющая образования, работала уборщицей. Мыла две школы. Надорвалась. И умерла довольно рано, не дожив до шестидесяти. Павел (сын Володи) рассказывал мне, как однажды он пришёл на её могилу. Ограда покосилась, поскольку разрушился бетонный фундамент. Паша принёс цементную смесь, воду в канистре, замешал, стал поправлять фундамент. И в этот момент прилетела птица и села на ограду. Птица – не маленькая, величиной с голубя. Она щебетала, трепетала крыльями, как будто радовалась Паше. И никуда не хотела улетать. Паша не сомневался: это – мама. Её душа. Иначе и быть не могло. Любовь матери к сыну не могла исчезнуть бесследно.
Валя Болтушкина была мила сердцу Войновича, но в сравнении с Ириной казалась слишком простой, примитивной. Он её никуда с собой не брал. Стеснялся. Когда Володя был плотником, малярша Валя соответствовала его статусу. Но Володя стал писателем, и не просто писателем, а знаменитостью, и вот на этом звёздном фоне Валя казалась полным мезальянсом.
Ирина – воплощённая мечта Володи Войновича. Большеглазая блондинка, строгая и недоступная, она стала навязчивой мечтой Володи. Он буквально бредил наяву. Он приходил к Камилу Икрамову как к другу и редактору. Ирина принимала посильное участие. Всех троих объединяли общие высокие интересы. Потом наступал вечер. Ирина раскладывала диван и стелила постель. Это было их с Камилом брачное ложе. Несчастный Володя не мог это видеть и уходил из их дома. Он шёл по тёмным улицам и плакал. Любовь…
Читать далее
https://story.ru/istorii-znamenitostej/chastnaya-zhizn/pozdnyaya-lyubov/
1
