Валерий Люберцев из Томска, по его собственным словам, почти десять лет работал осведомителем КГБ под кличкой "Матвеев". Его завербовали в конце 1970-х годов и дали задание внедриться в "секту" – общину евангельских христиан-баптистов.
Тридцать лет спустя Валерий решил рассказать о том, какие задания давали ему кураторы из "конторы", как проходили встречи на конспиративных квартирах и почему он в конце концов решил, что "братья во Христе" лучше чекистов.
– Я был молодой наивный парень. Когда пришел из армии, стал заниматься каратэ, йогой, меня всегда тянуло к чему-то такому, необычному. Я лежал на стеклах, ходил по углям, ездил в буддийский монастырь в Бурят-Агинском автономном округе. Всё это было тогда, так сказать, полулегально. Поэтому "органы" бдительно следили за каждым, кто увлекался такими вещами.
Был у меня один знакомый, по имени Сергей, тоже йог, но к тому же занимался фарцовкой: сапоги, джинсы возил из московских "березок" и в Томске на "толкучке" продавал. А ещё говорили, что Сергей торговал оружием. А про меня он всем рассказывал, что я его ученик. Ничего себе, думаю, опасное дело. Ну и пошёл однажды в милицию, написал на него заявление. Следователь, помню, женщина была, ей в кабинет свезли все эти заграничные товары, конфискованные у моего "учителя". Она спрашивает: "Как вы познакомились?" Я говорю: так и так, занимались каратэ, йогой. Тогда она решила, что это дело надо передать в КГБ. Наутро меня вызвали к ней в кабинет, пришли мужики серьёзные. Один в папахе, с высоким званием, он сразу на меня с вопросами: "Валюту видели у вашего знакомого? – Нет. – Оружие? – Нет. – Наркотики? – Тоже нет". Он как давай на меня ругаться матом: зачем нас позвали?! Это дело милиции, а не КГБ. Я перед ним чувствовал себя, как будто это я какой-то преступник. Ну ладно. Потом, через какое-то время, сижу на работе, вдруг открывается дверь и заходит мужчина с улыбкой на лице, говорит: здравствуйте, я Копейко Владимир Николаевич, Комитет госбезопасности. Такой серьёзный, но улыбчивый – он мне понравился. Говорит, Валерий Михайлович, тут ваш друг-каратист опять объявился в городе, помогите нам выяснить, куда он ходит, с кем дела ведёт. Ну я стал за Сергеем ходить, следить, звонил этому Копейко и рассказывал, что смог узнать. А потом однажды у меня словно что-то щёлкнуло в голове, и я говорю: "Владимир Николаевич, так это же ваш человек". Он засмеялся в ответ и говорит: "Молодец! Ты сообразительный".
Потом проходит месяца два, и меня вызывают на конспиративную квартиру, а я знал уже в городе явок двадцать, то в квартирах встречались, то в подсобке на вокзале, где уборщицы хранят швабры, то в подвале дома культуры – не в КГБ ведь проходили эти встречи. Так вот, Копейко этот меня вызвал и серьезно так объявляет: "Сейчас мы тебе дадим настоящее задание. У нас, в Томске, есть очень опасная секта – калечат наших советских людей, могут и физически расправиться. Надо туда попасть". Даёт мне адрес. Я туда пришел, дверь открыл парень молодой, я ему сказал, что хочу побеседовать о Библии. У меня был такой дар – производить на людей хорошее впечатление. После нашего разговора этот баптист мне и говорит: "Я вижу, ты добрый человек, давай познакомлю тебя с нашими людьми". Привели меня в переулок Солнечный, где у них тогда был Дом молитвы. Я зашел с тревогой, мне же в КГБ сказали, что они "секта". Вдруг и правда что-то с людьми делают? Захожу, они сидят поют, вроде народ мирный – и бояться тут как будто некого. Подходит ко мне паренек, такой простой-простой, но разумный, вопросы стал задавать, так очень искренне. И мне он сразу понравился.
Потом снова встреча с сотрудником КГБ, который требует отчёт о проделанной работе. Кого видел? О чем говорили? Я отвечаю: паренёк со мной беседовал, зовут Саша. "А, это Сашка Курембин". Сашка, Пашка, Генка – они вот так всех называли. Я у кагэбиста спрашиваю: что это за люди? Понимаешь, говорит, они всех задурачили, мы уже и не знаем, что с ними делать. Столько народу у нас испохабили. А что же вы их не арестуете? Да работают они хорошо, придраться невозможно. Поэтому иди и следи за ними. Вот так я стал регулярно ходить в общину, такой был мой путь.
Баптисты тоже приходили ко мне домой – посмотреть, что я за человек. Я им рассказывал про свои увлечения йогой и прямо у них на глазах поднимал зубами стол. Очень эффектный фокус. А среди тех, кто приходили, был один паренек, Женя Тревоженко, я на него смотрю и вижу, что он другой – как будто Сатана у него в лице. Ну, это я так для себя выражаюсь.
И вот однажды меня вызвали на встречу, на вокзал, и спрашивают: "Ну что, баптисты приняли тебя за личность? (Это у кагэбистов было рабочее выражение, которое означало, что агенту поверили.) Мы знаем, что они к тебе приходили домой". А я говорю: конечно, вы знаете, ведь один из тех, кто у меня был – ваш человек. И всё, после этого Женя перестал появляться в общине. Был и нету. Отозвало его начальство, перебросило на другую работу.
Моя кличка в КГБ была "Матвеев". Куратор с моих слов записывал: "Матвеев свидетельствует о том, что на встрече в церкви были такие-то, говорили то-то…" Особенно их интересовало, сколько детей присутствовало на собрании. Каждый ребенок у них состоял на учете. Ну а главная их задача была – уничтожить церковь. Или заставить баптистов зарегистрироваться. Я по их указанию осторожно давал братьям советы: а что бы нам не зарегистрироваться в советском учреждении. Один пресвитер мне объяснил: а зачем? Мы ведь не прячемся. Вот наш адрес. Они (КГБ) могут прийти на собрание, если только не будут безобразничать. Он не знал, что я сам из КГБ, просто объяснял мне как брату. А что значит регистрация? Надо подписать бумаги: обязуюсь детей не приводить на собрание, дальше – милосердия людям не оказывать, никаких книг не раздавать. И так далее. То есть вся наша евангельская жизнь этой регистрацией перечёркивается. Мы уже объясняли сотрудникам госбезопасности, что совесть не позволяет нам подписывать такие документы. Те обещали, что будут "закрывать глаза на отдельные нарушения". Нам это тем более не подходит. Глаза они будут закрывать на время, а когда захотят, то сразу привлекут нас к ответственности за нарушение их законов.
Поэтому братья предпочитали оставаться "сектантами", как их называли кагэбисты. Ведь "сектантам" терять нечего, а вот священникам официальных конфессий, им было что терять. В КГБ так прямо и говорили, что православие их не интересует, и все зарегистрированные баптистские церкви – тоже. В основном контора занималась такими упрямыми, как наши баптисты.
Хожу к ним, и они мне всё больше нравятся. Что тут поделать? Я честно в этом признаюсь на встречах в КГБ, ну то есть, на явочных квартирах. Мол, не видел раньше таких людей. Они действительно настоящие люди.
Потом у двух членов общины свадьба в Кемерово. Мне куратор говорит: "На тебе денег". Приличная сумма. У конторских вообще денег было очень много, они часто предлагали, на каждой встрече рублей пятьдесят минимум. Мне тогда большой свет открывался. Куратор говорит: "поедешь в Кемерово на свадьбу и скажешь, мол, братья и сестры – ложу вам деньги на блюдо!" Это они так изъяснялись, с полуюмором, кагэбисты. Но мне как-то совестно стало – какие "братья-сестры"? – у баптистов всё чинно, благородно. Короче, отправил я эти деньги в Фонд мира. Никто меня этому не учил, видно, божий промысел. А своему куратору принес квитанцию и сказал, что лучше буду бесплатно работать. И я всегда заступался за баптистов. Но мне в КГБ сказали: "Валера, что они хорошие люди – это мы сами знаем. Но от тебя нам другое нужно. Понимаешь?" Понимаю: надо что-то придумывать против общины. А мне этого уже не хотелось.
Прошло примерно десять лет такой жизни, и я решил открыться. То есть принести покаяние. Это было трудно. Я мучился, ночами не мог спать. В полусне кажется, что всё просто – завтра пойду и во всем признаюсь. А потом опять не хватает смелости. И кажется, что из этой ситуации никакого выхода нет. Трус я! Но однажды все-таки пришёл к молодому пресвитеру и всё про себя открыл. Он не стал делать на этом особого акцента. Просто выслушал меня и спросил: тебе легче стало? Теперь да. Сможешь перед братьями всё это рассказать? Наверное, смогу. Приехали братья, многие из них в тюрьмах сидели за свою веру, кто пять лет, кто и больше. Люди добрые, с любовью, но твердые, я бы даже сказал, матёрые. Мы стали беседовать, и я всё рассказал. Когда закончил, один из братьев говорит: я никак не пойму, зачем им всё это надо? На самом деле, он, конечно, понимал, но всё равно удивлялся. Потом мы долго молились. И этот брат мне сказал: знаешь, мы тебе ничего обещать не можем. Если умрешь, то за правду. Вот и всё, больше ничего не было сказано. Я покаялся перед церковью. И с тех пор честно служу нашему братству.
