«Как работает пропаганда» — так называется новая книга историка Тамары Эйдельман, которая выходит в издательстве «Индивидуум».
Фото: Анна Артемьева / «Новая»
Дочь замечательного писателя Натана Эйдельмана, преподаватель с тридцатилетним стажем, анализирует механизмы влияния ангажированных медиа, устройство типичных пропагандистских приемов и открывает технологию обращения с новостями в эпоху постправды. «Новая» публикует отрывок из будущей книги.
Давным-давно ходил анекдот, как в разных странах выпускали книги о слонах. Французы напечатали книжку «Секс у слонов», немцы — многотомное издание с научным аппаратом «Все о слонах», а русские — «Россия — родина слонов». И хотя сегодня слегка остыл пыл, с которым доказывается, что все на свете — от закона сохранения массы до радио — открыли или изобрели русские, но сама мысль о том, что Россия во всем лучше всех, продолжает победно шествовать по страницам газет и журналов и по экранам компьютеров. Казалось бы, это естественно: всем своя родина кажется лучше всех. Но есть разница — любить свою страну больше других или же считать, что она лучше всех.
<…> Интересная статья Ильи Бараникаса появилась в «Московском комсомольце» в 2013 году. Интересная настолько, что имеет смысл пройтись по всему ее тексту.
«В американском штате Оклахома — стихийное бедствие. Путин предложил американцам помощь. Помощь Америке? Это же не Гватемала, не Бангладеш! Но российское МЧС по оснащению и эффективности превосходит американское ведомство FEMA. В США об этом говорят специалисты».
Что это за специалисты? Где они об этом говорят? Как конкретно измерялись оснащение и особенно эффективность российской и американской служб? Об этом автор почему-то умалчивает. Как и о том, какое стихийное бедствие в штате Оклахома и принял ли штат предложенную ему помощь. Да какая разница? Ясно, что у них там все время какие-то бедствия.
«Россия не самая богатая страна, и в плане научно-технического прогресса мы больше не впереди планеты всей. Но американцы и европейцы летают на МКС на российских космических кораблях. У США в Арктике один действующий ледокол, у России — шесть атомных и 35 дизель-электрических». <…>
У береговой охраны США есть два ледокола — Polar Star и Healy, плюс еще неработающий Polar Sea, который потихоньку разбирают на запчасти для Polar Star. Кроме того, есть еще Aiviq, ледокол-платформа, используемый для добычи нефти, и небольшой ледокол Nathaniel B. Palmer для научных исследований. Это действительно намного меньше, чем у российского флота, о чем американские моряки любят напоминать Конгрессу, но все-таки не один ледокол. Автор, впрочем, оговорился, что у США один ледокол «в Арктике». А вот что пишут американцы на сайте WhiteFleet.net, который исследует связь между вопросами обороны и международной политикой:
«Стоит напомнить, что у России и Соединенных Штатов очень сильно различаются требования [к полярному флоту]. Единственной значительной арктической территорией в Соединенных Штатах является Аляска, в то время как практически вся северная граница России проходит по арктической территории, и море там покрыто льдом. Поэтому для российской экономики необходимо множество ледоколов, Америка же не нуждается в большом количестве кораблей. По-настоящему значительные американские экономические интересы в полярной зоне связаны только с залежами углеводородов неподалеку от Аляски, притом что многие скважины были закрыты по распоряжению администрации Обамы. Если Трамп отменит этот запрет и позволит расширить бурение в Арктике, то, конечно же, потребности береговой охраны возрастут. Однако нефтяные компании в основном предпочитают использовать собственные ледоколы, и поэтому ледоколы береговой охраны будут использоваться только в том случае, если произойдет разлив нефти или иная катастрофа. Таким образом, небольшое количество ледоколов у береговой охраны не является существенным фактором. А это значит, что Америка может защищать свои интересы в Арктике с помощью флота, во много раз меньшего, чем российский».
Достаточно, впрочем, посмотреть на карту, чтобы понять, почему России нужно намного больше ледоколов, чем США.
«То, что у нас есть, надо беречь и приумножать. А то ведь у американцев тоже когда-то было десятка полтора ледоколов, а остался один. И на «шаттлах» 30 лет летали, а потом их не стало. И для экстренных служб тоже нет денег: во всех уголках США собирают частные пожертвования на скорую помощь и пожарную охрану. Во многих населенных пунктах эти службы укомплектованы исключительно неоплачиваемыми добровольцами (слава богу, что хоть обученными)».
В этом абзаце соединены вместе несколько разных сюжетов, один лучше другого. «На «шаттлах» 30 лет летали, а потом их не стало». Воображение читателя должно сразу нарисовать печальную картину, так, увы, хорошо знакомую жителям многих российских военных городков: заброшенные базы, ржавеющая техника. Запуски «шаттлов» формально завершились 31 августа 2011 года. Перед этим программа подвергалась критике за слишком большие расходы, а не за несоответствие требованиям безопасности. Ее организаторам постоянно напоминали о страшной катастрофе «Челленджера», произошедшей в 1986 году, и о катастрофе «Колумбии» в 2003-м. Теперь различные функции «шаттлов» выполняют другие летательные аппараты. Военные задачи передали Boeing X-37, грузы на МКС доставляет разработанный Илоном Маском, но действующий под контролем НАСА, Space X Dragon и Cygnus. Не говоря о том, что НАСА сейчас сосредоточилась в основном на создании корабля «Орион», который должен будет доставить астронавтов на Марс. К тому же подобные рассуждения о «шаттлах» в стране, где аварии, связанные с ракетами-носителями «Протон-М», произошли семь раз за пять лет (с 2010 по 2015 годы), звучат странно.
Но автор-то хочет показать, что космическая программа США просто разваливается, потому не случайно следующая фраза звучит так: «И для экстренных служб тоже нет денег». С экстренными службами, похоже, в Америке просто беда — приходится собирать на них пожертвования. Посмотрим, например, на нью-йоркских пожарных, прославившихся своей помощью после теракта 11 сентября. В пожарной службе Нью-Йорка (FDNY) служат чуть больше 11 тысяч пожарных и около четырех с половиной тысяч медиков и санитаров — ведь в Америке пожарные занимаются далеко не только тушением пожаров, но и оказанием первой помощи во многих экстренных ситуациях.
Ясно, что FDNY — огромная разветвленная служба, на которую идут гигантские денежные суммы. Но это же Нью-Йорк! А вот в глубинке даже пожертвования приходится собирать. Вполне может быть. Не сомневаюсь. У американцев очень развита волонтерская деятельность и благотворительность. Но еще можно обратиться в правительство за грантами, которые (именно для развития пожарных служб) предоставляют 26 федеральных грантовых агентств, ежегодно выдающих около 100 миллиардов долларов.
Так что возможностей у добровольцев («слава богу, хоть обученных», — как восклицает автор статьи, намекая на то, что учат-то их еле-еле) очень много.
Тамара Эйдельман. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
В России, как мы знаем, основной удар в борьбе с пожарами (во всяком случае, лесными) тоже принимают на себя добровольцы. Добровольцы, для которых почти никто не собирает денег и которым мало кто помогает. Вот история Солбона Санжиева, начальника штаба добровольческого корпуса Байкала, человека, который уже несколько лет самоотверженно пытается бороться с пожарами в Бурятии:
«Волонтеры в понимании местных жителей тоже «странненькие». Солбон показывает два квадрата между высохшими каналами мелиорации — один прошлым летом тушили волонтеры, и на живой земле пробивается трава, по бокам растет лесок. На второй квадрат рук уже не хватило, земля на нем черная, провалившаяся, из нее торчат обуглившиеся стволы. «Мы работаем, но видим, что не успеваем, — рассказывает Солбон. — А тут как раз местные подъезжают на велосипедах, спрашивают, чего это мы тут. Мужики, говорим, давайте мы вам сейчас лопаты дадим, помогайте. Неее, говорят, ты нам за это заплатишь, что ли?» Местные не верят, что добровольцы тушат чужую землю бесплатно, и уж точно не хотят работать без денег сами. «Кого мы только не пытались привлекать, — говорит Солбон. — Партии, общественные организации, местных жителей. Тут казачество есть, знаете? Они вроде с нами начали работать, но почти сразу бросили. Один мне говорит — жена не пускает, запрещает! Представляете, жена запрещает, это казаку-то? Шолохов бы узнал — матерился бы, наверное!» <…>
Но это, конечно, все равно намного лучше, чем «слава богу, хоть обученные» американские пожарные.
Пока что Илья Бараникас вел речь только о материальных преимуществах России над жалкой Америкой. Но это же не главное. Главное, как нам уже давно объяснили, это наша духовность. Вот тут мы кому угодно фору дадим.
«Говоря о достоинствах России, речь, конечно, можно вести не только о материальном. На перекрестке двух главных улиц небольшого города в Нью-Джерси мне часто приходится видеть убеленных сединами ветеранов войн, которые ходят между машинами, предлагая водителям купить у них красные бумажные гвоздички или маленькие американские флажки. Многие покупают, благо цена — доллар. Собранные деньги идут в фонд местного отделения Федерации ветеранов войн. В России ветераны не торгуют георгиевскими ленточками — ими не торгует никто, это считается чуть ли не кощунством. И ничем другим — ни флажками, ни гвоздичками — ветераны тоже не торгуют, это считается ниже их достоинства».
И снова перед нашими глазами знакомая картинка. Кто ходит у нас между машинами, стоящими на светофоре? Ободранные мальчишки, почему-то прогуливающие школу, странные женщины, молодые люди, торгующие непонятно чем. Наверное, и эти «убеленные сединами ветераны» в Америке так же вынуждены зарабатывать себе на жизнь. Не то что наши, которые никогда до такого не унизятся. <…>
Что касается чувства собственного достоинства, любопытно, что ощутили ветераны Кемеровской области, когда в 2016 году им на День Победы подарили по бутылке водки и банке сгущенки? А жительница Екатеринбурга, «ветеран труда и труженица тыла», которой к 9 мая в 2017 году вручили мешок с просроченным майонезом? Возможно, она обрадовалась, что ее не поздравляли в помещении похоронного бюро, как сделали в 2015 году в том же Екатеринбурге? Но, безусловно, георгиевскими ленточками российские ветераны не торгуют — еще бы, ленточки ведь перед праздником выдают бесплатно. А вот американские ветераны, которые продают флажки в Нью-Джерси, скорее всего, делают это для какого-то очередного благотворительного проекта и не считают это ниже своего достоинства. <…>
«Что важнее: «лучше помогите материально» или «доброе слово и кошке приятно»? В идеале должно бы быть и то и другое. Но в реальном мире получается или–или. Американцы славятся материальной помощью нуждающимся: они самые активные в мире благотворительные жертвователи. Мы же этому только учимся, зато утешить друга, у которого горе, умеем лучше любых американцев или французов».
Понятно, что лучше подарить ветерану бутылку водки и произнести при этом добрые слова, чем обеспечить ветеранам достойную жизнь в нормальной собственной квартире. «Денег нет, но вы держитесь», — как сказал один небезызвестный персонаж. Автор меж тем продолжает рассуждать. Там, где духовность, там ведь и скрепы, традиция, старая добрая жизнь, общинность и соборность. <…>
«Сегодня в России начали всерьез думать о нуждах детей. Воссоздают Дома пионеров, детские лагеря, спортивные школы… Меня это радует: хочется, чтобы детские учреждения были такими же общедоступными, как в СССР. Что-то похожее местами встречается на Западе, но этого бойскаутского хозяйства мало, делается оно задешево, а продается задорого — общедоступным его точно никак не назовешь».
Тамара Эйдельман. Фото: Анна Артемьева / «Новая газета»
Бойскаутов на Западе очень много, бойскаутские программы доступны практически всем и работают там в основном волонтеры. В Великобритании существует как минимум шестнадцать разных скаутских организаций для мальчиков и девочек. Самая большая из них — Scout Association — объединяет 452 тысячи молодых людей от 6 до 25 лет, с которыми работают 122 тысячи волонтеров. Организация подчеркивает, что она открыта для всех. Теперь она называется не «бойскаутской», а скаутской — сюда принимают мальчиков и девочек, гетеросексуалов, геев и лесбиянок. Это, кстати, не противоречит тому, что скаутское движение изначально возникло как религиозное. В последние годы неоднократно заявлялось, что в организации могут состоять дети и подростки любого вероисповедания. Но даже это вызвало критику — а что делать с атеистами? Теперь подчеркивается, что скаутом может стать и атеист. Члены организаций платят нечто вроде членских взносов — но при этом постоянно проводятся сборы пожертвований, специально для того, чтобы семьи платили меньше. У скаутской организации есть своя недвижимость, которую она сдает, а деньги направляет все тем же местным благотворительным организациям.
«Когда во главу угла ставятся деньги, они быстро подчиняют себе всех и вся. Наиболее наглядно наблюдать это можно в Америке, где социальная защита по сравнению с Европой минимальна, а коммерциализация образования и медицины (и всего прочего) максимальна. В России еще остались «пережитки» другого общества, в котором многие вещи были признаны социально необходимыми, и поэтому существовали в качестве «планово-убыточных» за счет госбюджета: культура, образование, здравоохранение, сфера отдыха и лечения… Нам надо сохранить то, что уцелело: это уникальное достояние народа, которого нет в других странах. Пусть наши пенсионеры получают через собес дешевые путевки в санатории и дома отдыха — на Западе такое явление неведомо. Пусть по-прежнему приходят врачи на дом — в Западной Европе и Америке этого нет, а в России — пусть будет. Пусть продолжают работать репертуарные театры, которых практически нет на Западе.
А главное — нам надо поддерживать марку российского образования. Недостаточно того, что российские ученые, инженеры и программисты пользуются спросом в разных странах. Надо, чтобы вчерашние выпускники средних школ знали, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот.
Родиной очень хочется гордиться. Хорошо, что пока есть чем».
Почему отсутствие репертуарных театров — это признак коммерциализации, надо спросить у автора. Театры на Западе существуют разные, и ходит в них очень много народу. Врачи на дом не приходят, зато в больничную палату и даже в реанимацию пускают родных и близких, и никто даже представить себе не может, что ребенок, как это, увы, очень часто происходит у нас, может лежать в реанимации без родителей. И даже умереть в одиночестве, потому что по каким-то высшим соображениям санитарии и гигиены маму к нему не пустили.
Журналистка Вера Шенгелия много пишет о Свято-Софийском детском доме для детей с тяжелыми множественными нарушениями развития. О том, с каким трудом создавался этот «Домик», где живут 22 ребенка, вырванных из бессердечной системы детских домов. В детские дома они попали, потому что от них отказались родители, которые не хотели воспитывать инвалидов. А не хотели они, потому что их сразу же в роддоме начали уговаривать отказаться и «родить другого». И еще потому, что в нашей стране над инвалидами смеются. И родители здоровых детей могут потребовать, чтобы ребенка-инвалида, например, не пустили на аттракционы, а могут и не позволить ему играть в песочнице вместе со всеми. И жизнь с ребенком-инвалидом — это существование в постоянном ужасе из-за мыслей о том, что же с ним будет после смерти родителей. И в государственном детском доме, где до восьми лет жил мальчик Гор со страшным диагнозом spinabifida (расщепление позвоночника), он был обречен на жуткое, мучительное существование. <…>
На собранные благотворительными организациями деньги Гора отвезли в Лондон и прооперировали, сильно облегчив его состояние. Одна из самых поразительных вещей, которые сопровождавшая Гора Вера Шенгелия увидела в лондонской больнице, как раз была связана с пребыванием в реанимации. С самого начала все делается для того, чтобы ребенок как можно меньше боялся. <…>
Лиза Браун, старшая сестра реанимационного отделения больницы, где лежал Гор, объяснила Вере:
«Мы всегда рады родителям и близким ребенка в реанимации. Конечно, из соображений безопасности мы ограничиваем число посетителей. Я имею в виду, что мы просим родителей и близких навещать ребенка по очереди. Просто на тот случай, если ребенку внезапно станет плохо, а у его постели будет очень много людей, и мы не сможем быстро воспользоваться оборудованием. Но это, конечно, не причина никого не пускать. Когда к нам попадает очень тяжелый ребенок, мы обычно просим родителей дать нам 10–15 минут, чтобы стабилизировать его состояние. В это время родители могут подождать в специальной комнате. Но главным правилом во всех реанимациях, где я работала, всегда было как можно быстрее дать ребенку воссоединиться с родителями или близкими. Потому что родители в такие моменты становятся частью нашей команды. От них зависит не меньше, чем от нас. Когда ребенок стабилизировался, но все еще очень слаб, именно родители придадут ему уверенности, именно они, а не мы, будут держать его за руку. Именно они знают своего ребенка лучше всех на свете и уж точно — лучше нас. Мы делаем все возможное, но ни один врач, ни одна самая внимательная сестра не может заменить ребенку родителей».
А вот в городе Железнодорожном произошла жуткая история — о ней написано на православном портале Милосердие.ру. «В Центральной городской больнице Железнодорожного в Подмосковье скончался от рака мозга девятилетний мальчик Никита. Его мама, Марина Десницкая, так и не смогла добиться от руководства медучреждения права на свидание с сыном. Врачи сказали, что она занесет в отделение вирусный менингит. Страдания, которые пришлось перенести матери, и смерть маленького мальчика в полном одиночестве никак не повлияли на позицию администрации больницы. Врачи остались непреклонны: не положено!» И эта история не уникальна.
Что касается пенсионеров, то действительно, на Западе они почти никогда не получают путевок через «собес». Разве что самые бедные. Большинство пенсионеров ездят отдыхать за свои деньги. На их пенсии можно жить, развлекаться и путешествовать по миру.
С фразой о том, что родиной хочется гордиться, трудно не согласиться. Хочется. И есть чем — культурой, историей, хорошими людьми. Вот только врать не надо. Россия — не родина слонов.
