В Афганистане меня всегда беспокоил тот неловкий момент, когда весь горный кишлак, все мужское население от мала до велика, (если сразу тебя не пристрелят) от души жмут тебе руку так, что ты потом реально не знаешь, что с ней впредь делать.
Потому что твердо знаешь, что ни один из них ни разу в жизни не видел туалетной бумаги …
В Афганистане я ни разу не попробовал их миниатюрные бараньи шашлычки, которые дымились на каждом углу каждой трещины в моем путешествии во времени.
Те, кто выжили, попробовав их, говорили, что они были очень даже вкусные. Да и сама баранина была, наверняка, свежей. Я даже видел, как на тридцати-градусной жаре ее продавали повсеместно на импровизированных рыночках-развалах.
Куски мяса были развешены, как гроздья винограда,под костлявыми крышами перепончатых полотняных навесиков среди пейзажа, состоящего из смеси последствий хронического землетрясения, бесконечной войны и многовековой культуры.
Каждый кусок, каждая баранья ножка были черного копошащегося цвета. Продававшееся мясо не было подгоревшим или гнилым. Наоборот, было предельно свежим.
Просто шматки этии были облеплены толстым слоем жирных черно-зеленых мух. Поэтому и казались черными.
Когда я вернулся домой после 40-дневной командировки в Паншер, я похудел на пятнадцать килограмм, и только уже на обратном пути, в Душанбе, когда расслабился в каком-то шалмане, подхватил рвоту и понос. Но к этому моменту мне уже было все равно.
И еще. У меня был водитель-афганец. Хороший парень. После того, как мои волосы на голове стали шевелиться, я спросил его, где у них на раёне под названием Джабал-Сарадж (между собой мы звали его Дабл-Срач) можно помыться горячей водой, он радостно сказал, что у него дома есть баня и там можно.
Но на следующий день грустно сказал, что отец не разрешил. Я спросил, почему. Водитель сказал, что отец сказал, что я "оскверню их дом".
Тогда я дал этом Фарихулле (в Северном Афганистане большинство населения таджики) $100 и спросил, достаточна ли эта плата за "осквернение".
И осквернил таки.
Сергей Лойко
