Хани 29 лет, у нее трое детей ("больше не хочу") и преуспевающий бизнес, а еще она харедит, из семьи гурских хасидов.
"Я не представляю что будет, когда харедим станут тут большинством, а это случится уже довольно скоро. То есть я представляю – и мне становится страшно. Очнитесь, вы думаете, что это антиутопия – когда полстраны превратится в средневековое гетто?", говорит она. Сайт РеЛевант публикует рассказы о персональном "выходе из рабства" в честь праздника Песах.
Хани (имя вымышленное) всегда очень элегантна и ухожена. Длинный парик из дорогих, похожий на собственные волосы, тщательно наложенный макиаж, изысканные платья. Должность, говорит она, обязывает. Ей всего 29 и сегодня она, шестая дочь в семье гурских хасидов — преуспевающая бизнес-вумен. Ее история почему-то кажется мне похожей на историю библейского Иосифа. Брать у нее интервью сложно, ее речь — это бурная река, которую сложно держать в русле. Поэтому я приведу здесь ее монолог, монолог женщины, которая взяла и переменила свою судьбу вопреки всему.
«Я рано начала рисовать, и в отличие от учебы, рисование давалось мне легко. К чести моей мамы будет сказано — она не препятствовала мне, наоборот, поощряла. Это не очень обычное хобби для девочки в нашей общине (гурские хасиды), но, видимо, мама что-то обо мне понимала. Так к 17 годам я начала зарабатывать деньги своими рисунками, работала графиком и иллюстратором в одном из изданий для харедим, бросив учебу в семинаре.
Я вышла замуж в 19, как от меня и ожидалось, а в 20 у меня уже родился сын, затем дочь. Все это время меня не покидало ощущение, что у меня что-то украли. Я решила, что больше детей я не хочу. Правда, пару лет назад мне захотелось еще одного ребенка, и я родила дочку, она — моя младшая, ее я хотела, планировала. На троих детях я решила остановиться. Да, мои родители, друзья и родственники считают меня сумасшедшей эгоисткой. Но я вожу детей в отпуск, за границу, я даю им в сто раз больше, чем мои сестры могут позволить себе дать своим детям. И я учу их, что ничего невозможного для них нет.
Мой бизнес родился так: мне не нравилось то, что продают в магазинах харедим для младенцев и детей. Это были дешевые, плохо пошитые, безвкусные вещи. Я начала рисовать одежду для детей, у меня собралась папка эскизов — и вот появились идеи, которые я воплотила в жизнь. Сейчас я шью одежду в Китае на заказ и продаю в Израиле и США, у меня сеть магазинов. Стиль? Мне нравятся красивые, запоминающиеся, яркие вещи, хотя, конечно, мои клиенты в основном харедим, и я с этим считаюсь. Но скромная одежда не должна быть уродливой! Я в это верю.
Муж? Муж меня во всем поддерживает, а я — его. Он основал организацию для поощрения и поддержки призывающихся в армию харедимных юношей. Это очень важно для нас! Я хочу, чтобы мой сын служил и учился и работал. Сейчас, когда мой бизнес встал на ноги, муж начал учиться в университете, наконец-то. В тридцать лет начинать все сначала, учить английский алфавит, азы математики — это очень тяжело. Этому надо учиться в детстве, и в том, что столько людей попали в эту ситуацию, виноваты их родители — но в основном, ,политики. Не только религиозные.
Момент, который особенно остро помнится мне, как свидетельство того, откуда я вышла и куда пришла — я прилетела в Нью-Йорк, взяла машину в прокат (женщины у нас в общине не водят машину, это нескромно и не приветствуется) и поехала на Манхэттен, у меня там открылся тогда филиал. И вдруг у меня отказал навигатор. В общем, я пытаюсь с помощью указателей без GPS разобраться в незнакомом, сложном для водителей городе — и вдруг вижу вывеску своего магазина! Я расплакалась от счастья. Разве я могла об этом мечтать, когда была 14-летней девочкой, живущей в очень-очень жестких рамках, в которых запрещено все? Я считала себя человеком без особых талантов, кроме рисования и воображения… И вот я на вершине. Это был особенный момент…
Мои родители? Мама к нам не приезжает, она не может есть мою еду, хотя у нас, естественно, все кошерно. Папа просто мечтает умереть от разбитого сердца, когда думает обо мне и моих братьях, один из них, к примеру, очень известный в кругах харедим кинематографист. Я мало что могу с этим сделать, просто стараюсь, чтобы связь поддерживалась. Детям нужна семья, дедушка, бабушка.
Я не представляю что будет, когда харедим станут тут большинством, а это случится уже довольно скоро. То есть я представляю — и мне становится страшно. Очнитесь, вы думаете, что это антиутопия — когда полстраны превратится в средневековое гетто?
Поймите, ультрарелигиозная община должна измениться, но сама она этого не сделает, она только глубже загоняет себя в тупик. А «новые харедим», мы, то есть те, кто уже достаточно «снаружи», чтобы самим выбирать как жить и понимать проблематичность общества, в котором мы выросли — нас меньшинство. Но мы активны, нас слышно и мы стараемся что-то изменить».
