Посреди зимы я приехал в город Берлингтон, что в штате Вермонт. Все дела, которые надо было сделать по бизнесу, были улажены и закончены за три дня. Я начал готовился к отъезду домой, но вдруг подумал: а почему бы не совместить приятное с полезным и не провести пару дней на лыжном курорте Кокран, что был всего в получасе езды на машине?
Так я и сделал, поехал на этот курорт, взял на прокат лыжи и с удовольствием покатался два дня. Каждый из этих дней с утра пораньше я ехал к подъёмникам, благо недалеко, а ночевать возвращался в город. Горы в Вермонте довольно низкие и хороши в основном для детей и новичков, не в пример Колорадо или Юте, где мы с женой обычно катаемся. Но что есть — то есть, и на том спасибо.
К концу второго дня, когда уже смеркалось и подъёмники должны были через четверть часа остановиться, для последней поездки наверх я уселся в подцепленное к тросу кресло. Рядом сел господин лет семидесяти пяти, мы закрыли заслонку и медленно поплыли к вершине накатанной снежной трассы. Лицо соседа мне показалось знакомым и вскоре я его вспомнил — это был не кто иной как вермонтский сенатор Берни Сандерс (Bernie Sanders), неудачливый кандидат в президенты США на прошлых предварительных выборах. Я поздоровался, и он обрадовался, что его узнали в лыжном облачении.
Мы вместе скатились вниз, причём несмотря на свой возраст, он оказался довольно лихим лыжником, и я за ним еле угнался. Когда мы сняли лыжи, и я стал прощаться, Берни заметил, что у меня есть акцент и поинтересовался, откуда буду родом? Когда я ответил, что мои корни в России, он улыбнулся: «Мои тоже». На что я сказал, что в таком случае мы с ним почти земляки, и спросил, надолго ли он сюда приехал лыжничать? Он ответил, что прямо сейчас возвращается в Берлингтон, где у него дом, и добавил, что пойдёт на автобусную станцию — откуда ходит шаттл до города. Тогда я предложил, что могу его подвезти — у меня рентованная машина, я тоже возвращаюсь в Берлингтон, и ехать вдвоём будет веселее. Берни с радостью принял моё предложение, я сбегал в здание, сдал прокатные лыжи, и мы пошли на стоянку к моей машине.
По дороге он въедливо расспрашивал про меня и мои политические взгляды, но я, зная, что он официальный социалист (а в душе, пожалуй, даже коммунист), как мог от вопросов увёртывался, стараясь не зацепить его моим консерватизмом. С либералами, коммунистами и социалистами я в дискуссии не вступаю, зная, что их идеи основаны не на трезвой логике и здравом смысле, а на вере, вроде как религия, а в вопросах веры дискуссия бессмысленна. Вскоре мы въехали в город и через несколько минут подкатили к заснеженному дому. Берни вышел из машины, выгрузил из багажника свои лыжи, и когда я собрался было уехать, он сказал мне:
— Может зайдёте погреться? Куда вам спешить? Я сегодня тоже один, жена уехала к сестре. Попьём кофе, поболтаем, и потом поедете к себе в гостиницу.
Я с радостью согласился, поставил машину у его гаража, и мы зашли внутрь. Берни пояснил, что он этот дом купил давно, ещё в бытность мэром города, а сейчас останавливается в нём только когда приезжает в Вермонт из Вашингтона. Это был типичный для Новой Англии небольшой двухэтажный коттедж, обставленный красивой старой мебелью, но без показной роскоши. На стенах гостиной в рамках висело множество семейных фотографий хозяев дома с детьми и внуками, а также везде красовалась улыбчивая физиономия самого Берни Сандерса вместе с сенаторами-демократами и президентами Клинтоном и Обамой. Пока он разжигал камин и хлопотал на кухне с кофеваркой, я ходил вдоль стен и рассматривал снимки. Неожиданно одна фотография привлекла моё внимание — это был портрет Троцкого. Когда Берни зашёл в гостиную с чашками и кофейником на подносе, я его спросил, показывая на снимок трибуна русской революции:
— Я-то думал, что вы социалист, а вы оказывается троцкист.
— Да, — усмехнулся сенатор, — я троцкист, но не совсем в том смысле, что вы думаете. Сейчас поясню, — продолжил он, взглянув на мою удивлённое лицо, — вот этот господин в бородке и усах, которого все знают как Леона Троцкого, есть мой родной… отец. Да-да, не только духовный, а именно родной.
Тут я чуть чашку с кофе не выронил:
— То есть как отец? Погодите, погодите… Если мне не изменяет память, вы родились в 1941 году…
— Да, — ответил хозяин дома, польщённый, что я помню, — в сентябре, восьмого числа.
— Тогда не сходится! Троцкого ведь убили в августе 1940-го года…
— Вы что, всегда верите тому, что пишут в газетах и книжках? История вещь гибкая — один щелкопёр придумает какой-то «факт», напишет про него, а потом все от него по цепочке переписывают. Через некоторое время такая придумка становится вроде как исторической истиной. А на самом деле всё было совсем по-другому. Такое случается сплошь и рядом. То есть, история — это не то, что реально было, а то, что люди думают, как это было. Или хотят думать по каким-то причинам. Историю почему-то называют наукой, но по мне это просто беллетристика. Если вам интересно знать правду про Троцкого, садитесь в кресло вот здесь у камина, пейте кофе с печеньем, и я вам расскажу. Зимние вечера в наших краях долгие, а у меня сегодня болтливое настроение (вспоминая предвыборную кампанию сенатора Сандерса, я подумал, что не только сегодня).
Я уселся в кресло у журнального столика, что стоял у камина, а сенатор подошёл к книжному шкафу и снял с полки небольшой фотоальбом. Перевернул несколько плотных страниц, нашёл то, что искал, и показал мне старую фотографию молодой черноволосой женщины:
— Это моя мать Дора Глассберг. Снято примерно в то время, когда она познакомилась с Троцким, то есть в конце 1940 года. Впрочем, давайте по порядку, иначе вы запутаетесь.
Берни пододвинул другое кресло поближе к камину, уютно расположился в нём с чашкой кофе в руке и продолжил:
— Я уверен, вы знаете, что в 1929 году Сталин сослал Троцкого в Турцию, а потом Леон, опасаясь за свою жизнь, уехал так далеко, как возможно — в Мексику. Там он начал писать книгу «Сталин», где буквально вывернул этого тирана наизнанку. Кстати, вон эта книга стоит у меня на полке. Вернее, только первый том, так как второй том остался незаконченным. В Мехико-сити Троцкий сначала жил в доме у коммуниста-художника Диего Ривера и его жены художницы Фриды Кало. Неудобно так говорить про отца, но папаша всегда был большой ходок, ни одной интересной женщины не пропускал. Умудрился даже соблазнить Фриду, хотя она передвигалась в инвалидной коляске. Впрочем, это к моему рассказу не относится.
Короче говоря, Сталин решил отца и в Мексике достать. Работу по его ликвидации он поручил лучшему советскому специалисту по мокрым делам Науму Эйтингону, генералу НКВД. Но тут Троцкому несказанно повезло. Генерал втайне относился к нему с пиететом, как к организатору Красной Армии и близкому к Ленину человеку. Поэтому он решил Троцкого спасти, но сделать всё таким образом, чтобы создать иллюзию, будто он задание Сталина выполнил.
Тут начинается самое интересное. У Эйтингона была женщина-агент Сильвия Ангелофф, которую он в Мексике внедрил в окружение Троцкого, секретаршей. Она была единственная, кому генерал доверял. Он даже самому Троцкому не сообщил про план его спасения, боялся, что тот проболтается. Поэтому всё готовилось в глубочайшей тайне. Троцкий жил в укреплённом, как крепость, доме на окраине города, и подобраться к нему было непросто.
— Я читал, — сказал я, — что Троцкого вначале пыталась убить группа мексиканских головорезов во главе с известным художником-коммунистом Давидом Альфаро Сикейросом.
— Да, это было. Они решили ночью с улицы обстрелять спальню Троцкого, но Леон с женой спрятались за дубовой кроватью, так что покушение провалилось, а Сикейрос с его бандой попал за решётку. После этого по наводке Эйтингона Сильвия посоветовала Троцкому подобрать себе двойника. Нашли одного мексиканского крестьянина, отдалённо похожего на отца, отрастили ему бородку и усы, волосы покрасили, приодели, и когда Троцкий работал в кабинете, двойник гулял по саду за домом, иногда выходил за ворота на улицу в соседнюю лавочку за текилой. Выглядел он довольно похожим. Даже охрана их путала. Порой делали наоборот, отец гулял по саду, а двойник сидел в его кабинете за столом.
— А откуда вы это всё знаете, — поинтересовался я.
— Что значит откуда знаю? Из первых рук знаю, от отца. Но слушайте дальше. Ещё со времён гражданской войны в Испании у Эйтингона была любовница испанка Каридад Меркáдер. Её сына Рамона генерал Эйтингон послал в Мексику для имитации убийства Троцкого. Разумеется, Рамон понятия не имел, что это имитация, был уверен, что действительно убьёт. Сильвия привела его к отцу и представила как испанского троцкиста и своего жениха. В августе 1940 года Эйтингон сам приехал в Мексику для руководства операцией и передал Рамону приказ Сталина — Троцкого убить топором. Тут интересный психологический нюанс. Сталин был зациклен на убийствах топором ещё со времён, когда его дружок Камо по просьбе Кобы-Сталина зарубил топором ненавистного сталинского отца-пьяницу Виссариона. Кроме того, Сталин видел себя как духовного наследника Ивана Грозного и Петра Великого — те своим врагам головы рубили тоже топорами. Однако, в Мексике топор найти совсем не просто. Сперва решили использовать мачете, но как его незаметно пронести в дом мимо охраны? Тогда остановились на небольшом ледорубе для альпинистов — хотя и не совсем топор, но близко.
20 августа 1940 года, Сильвия сообщила Троцкому, что на него готовится очередное покушение и надо срочно скрыться. Он переоделся в простую рубаху и холщёвые штаны, надел шляпу-сомбреро, под видом садовника вышел из дома с корзиной мусора на плечах, на соседней улице корзину бросил, сел в машину Эйтингона, и они уехали. Тем временем Меркадер зашёл в кабинет Троцкого, где за столом сидел двойник и листал журнал, достал из плаща ледоруб, подошёл сзади и ударил его по голове. На крики двойника прибежала охрана, Рамона схватили, мнимого Троцкого увезли в больницу, где он и умер. А настоящего Троцкого Эйтингон перевез в Соединённые Штаты.
— А кто-то в США про это знал? Я имею в виду официальных лиц.
— Что вы, никто не знал! В те годы въехать в США из Мексики было проще простого, никаких документов даже не спрашивали. Эйтингон сказал, что для конспирации Троцкому надо сменить имя и спросил, какое он выберет? Леон подумал и ответил, что ему и раньше, перед революцией, не раз приходилось менять имена. Его настоящая фамилия была Бронштейн, которая произошла от немецкого Braunstein, то есть коричневый камень-песчаник. Теперь, как он сказал, «его прошлая жизнь, словно камень под ударом молота, рассыпалась в песок (sand)», поэтому пусть его новая фамилия будет что-то вроде «Песков», то есть по-английски Сандерс (Sanders).
— Насколько я понимаю, Сталин и всё его окружения действительно поверили, что Троцкого убили. Так до сих пор везде пишут…
— Разумеется, — сказал Сандерс, — хотя уже после смерти Сталина советское руководство как-то узнало правду. Хрущёв, верный сталинист, страшно разозлился и приказал Эйтингона арестовать и упрятать в тюрьму. Там в тюрьме он и умер.
— Что же было дальше, где Троцкий жил в Америке? — спросил я.
— Сначала Эйтингон привёз его в Бруклин, что в Нью-Йорке, и поселил у моей будущей матери. Она была коммунистка и с радостью на время упрятала у себя в доме другого коммуниста Леона Сандерса, хотя тогда понятия не имела, что это был Троцкий. Он у неё прожил четыре месяца, но потом уже сам решил, что надо спрятаться подальше, где-то в глубинке. Всё же Нью-Йорк плохое место для укрытия. Моя мать к тому времени была от него беременна мной и Леон про это знал. Тогда ему было уже 60 лет, однако, как мужчина он был хоть куда!
В начале 1941 года Сандерс перебрался в штат Кентукки, в город Луисвилл, где и поселился. В полиции сказал, что потерял свои водительские права, и ему выдали новые. Америка была тогда патриархальная страна, и всем верили на слово. В память о том, что он двадцать лет до того руководил гражданской войной в России, Сандерс-Троцкий даже решил взять себе воинское звание. Но какое? Не генерала же – это привлекло бы к нему внимание и могло вызвать нежелательные вопросы. Поэтому он остановился на скромном звании «полковник» и с тех пор так себя всем представлял: «полковник Сандерс» (Colonel Sanders), а где служил и в каких родах войск никто деликатно не спрашивал.
— А чем же он там в Кентукки занимался? На что жил? — спросил я.
— Он решил, что с прошлыми делами надо кончать — никаких статей, никаких книг, полная конспирация, иначе Сталин узнает правду и до него обязательно доберётся. Денег у него не было, и чтобы заработать на жизнь он вначале устроился в какой-то ресторан мыть посуду. Вскоре там-же стал поваром. Однажды он вспомнил, как много лет назад его мать чудно готовила жареных кур по её собственному методу, и он решил попробовать тот старинный рецепт, что помнил с детства. Сразу же это блюдо стало очень популярным. Народ в ресторан пошёл чередой. Через некоторое время отец уволился и открыл собственный ресторанчик, который назвал «Жаренная Курица из Кентукки» (Kentucky Fried Chicken или KFC). Дело успешно раскручивалось, и уже через год он смог открыть ещё несколько таких же ресторанов в Луисвилле и других городах. Организация и руководство были его страстью, а ресторанный бизнес дал ему возможность снова проявить себя лидером. Он всегда был успешным руководителем — и в революции, и в войне, и в бизнесе. Компания “KFC” разрослась по всей Америке, и он стал довольно богатым. Для рекламы фирмы отец решил использовать собственное лицо, резонно полагая, что никому в голову не придёт, что Троцкий и полковник Сандерс это один и тот же человек. Тем более, что все считали Троцкого мёртвым.
— Теперь вспоминаю, где-то про это читал, — сказал я.
— Правда вскрылась уже после его смерти, — сказал Сандерс. — Про это писали, но было много всяких домыслов и чепухи. Если пойдёте на интернет, найдёте там кучу полуправды.
— Ну а как же вы? Он как-то поддерживал контакты с вашей матерью, помогал вам?
— О да, — ответил сенатор, — он ей часто звонил и когда стал зарабатывать, посылал деньги, пока она не вышла замуж, и её муж меня не усыновил. Но фамилию я оставил по отцу. Он оплатил моё образование в университете. Помню, когда мне было лет пять или семь, отец приехал в Бруклин, мы поехали на Кони-Айлэнд, там он катал меня на карусели. В последующие годы он часто приезжал в Нью-Йорк, а когда я вырос, сам стал к нему ездить в Луисвилл. Отец сначала надеялся приобщить меня к куриному бизнесу, хотел передать мне всю компанию, но я интересовался только политикой — видать, гены себя проявляли. Тогда он мне стал давать для чтения свои старые статьи и книги, что были на английском языке. Мы часто беседовали о рабочем классе, буржуазии и теории перманентной революции. Я горд, что был не только его сыном, но и учеником.
Интересная деталь — пятьдесят лет назад, то есть в конце 1967 года, на пороге его дома появился молодой человек, который по-русски представился, как второй секретарь советского посольства в Вашингтоне. Он сказал, что в Кремле знают правду о его судьбе и осуждают попытки Сталина его убить. Добавил, что они высоко ценят огромный вклад Троцкого в русскую революцию и гражданскую войну, но по политическим соображениям не хотят об этом говорить публично. Дипломат сказал, что на носу полувековой юбилей создания Красной Армии и от имени правительства пригласил полковника Сандерса приехать в Москву на празднование. Отцу тогда исполнилось уже 88 лет, и он был довольно слаб, но дал согласие, резонно полагая, что времена изменились и теперь ему нечего бояться. Тем же вечером он мне позвонил и позвал поехать вместе ним в Советскую Россию. Мне это было очень интересно, и я с радостью согласился.
Мы прилетели в Москву в феврале, нас принимали в полном секрете, но с большими почестями. Поселили в гостинице «Москва», что недалеко от Красной Площади. Повели в Мавзолей к Ленину, сделали экскурсию по городу, но отец мало что узнавал, ведь прошло столько лет с его отъезда! Потом на Красной Площади был военный парад, мы сидели на гостевой трибуне у Мавзолея. С большим торжеством в Кремле Брежнев вручил отцу орден Ленина за его заслуги в организации Красной Армии. На закрытом банкете в его честь присутствовало всё их правительство. Говорили тосты и было много удивительной еды. Так вкусно я ни до, ни после не ел. Там я впервые услышал, как отец говорит по-русски, и был совершенно этим поражён. Никаких корреспондентов туда не допустили, но у меня был с собой фотоаппарат, и я смог сделать пару снимков. Вот поглядите.
Сандерс опять раскрыл альбом и нашёл там фото его отца с Брежневым. С его позволения я этот снимок скопировал. Берни мне затем сказал, что Троцкий-Сандерс прожил долгую жизнь и умер в возрасте 94 лет.
© 1 апреля 2018, Jacob Fraden
1
63 элементов 1,199 сек.