Нину Чавчавадзе называли «черной розой Тифлиса». Эта женщина 28 лет носила траур после смерти своего мужа – русского поэта, дипломата и композитора Александра Сергеевича Грибоедова, автора бессмертного «Горя от ума». Сам Грибоедов писал о своей любви, что это «роман, который оставляет далеко за собой самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов»…
Дипломат, литератор и композитор Александр Сергеевич Грибоедов был старше Нины Чавчавадзе на 17 лет. А знал он ее с детства. «Дядя Сандро» – так звала русского дипломата маленькая Нина – нередко гостил в доме ее отца Александра Чавчавадзе, грузинского поэта и наместника нескольких областей в Грузии.
Дружба двух Александров была не случайна. Чавчавадзе был одним из образованнейших людей своей страны и своего времени. Грибоедов же с детства показал себя как уникальная личность. Сегодня таких детей называют вундеркиндами.
Уставший от жизни
В юные годы будущий автор пьесы «Горе от ума» учился на трех факультетах Московского университета, желая постигнуть и словесность, и политику, и точные науки. Кроме того, Грибоедов был отличным музыкантом: до нас дошли несколько написанных им произведений, в том числе два изысканных вальса.
Грибоедов во время войны 1812 года.
Незаурядные способности рано привели Александра на дипломатическое поприще. И на нем он преуспел как никто другой. В 1819 году – в возрасте 24 лет – Грибоедов добился освобождения русских солдат, которые находились в персидском плену. С тех пор русское правительство желало видеть его в роли дипломата в Персии. Тем более что полиглот-Грибоедов быстро изучил персидский язык.
Вот только сам Грибоедов с годами все больше разочаровывался в Востоке. Ментальность персов казалась ему более чем чуждой. Смущали и коррупция, столь распространенная в Иране, и лизоблюдство, и вероломство. Он – чрезвычайно разумный человек – понимал: дело на Востоке рано или поздно дойдет до ножей. Об этом он как-то прямо сказал Пушкину.
Вообще Грибоедов не отличался горячностью – скорее, был жестким и рассудительным. Он не славился желанием волочиться за каждой юбкой. Правда, в молодости принял участие в дуэли из-за балерины. И даже был ранен в руку. По этому шраму позже опознали изуродованное до неузнаваемости тело Грибоедова. Но дуэль была скорее данью моде, чем защитой чести объекта страсти…
Настоящая любовь пришла к нему много лет спустя. И, как это часто бывает, совершенно неожиданно. В 1828 году он в очередной раз прибыл в Тифлис. Там он делал остановку по дороге в Тегеран, где ему предстояло занять должность вазир-мухтара – русского посланника при дворе шаха.
Состояние у него было самое подавленное. Он повзрослел, и опыт показывал ему: высокая должность не принесет ничего хорошего.
Мадонна или пастушка
В этом подавленном состоянии Александр Сергеевич и отправился на обед к своей тифлисской знакомой Ахвердовой. Там его посадили напротив прелестной пятнадцатилетней девочки Нины Чавчавадзе. Той самой Ниноби, которой он в детстве давал уроки игры на фортепиано.
Теперь же перед ним сидел не ребенок, а как будто прелестная Мадонна с картины Мурильо. И с холодным Грибоедовым, который в тот момент не думал ни о чем, кроме опостылевшей службы, произошло чудо.
Так он вспоминал о случившемся сам:
«…все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам".
Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепиано… мы… взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили…»
Вскоре их обвенчали. Невесте в день венчания не исполнилось и шестнадцати лет. Медовый месяц прошел в счастье. Александр Сергеевич называл юную игривую жену «мурильевской пастушкой». И все же то время было наполнено дурными предзнаменованиями: во время венчания Грибоедов, страдавший в тот день от лихорадки, уронил обручальное кольцо.
Молодая пара отправилась к месту службы мужа. Их сопровождала большая свита. По дороге проезжали освобожденную Армению, где их восторженно приняли местная знать и духовенство.
Грибоедов побоялся везти уже беременную жену за собой в Тегеран. Он оставил ее в Тебризе (Тавризе), городе на северо-западе Ирана, где у русского посланника была резиденция. И отправился на представление шаху в одиночестве. Грибоедов не питал никаких иллюзий относительно обстановки в Персии: он боялся рисковать женой и ребенком.
«Жестокое сердце»
В Тегеран дипломат въехал пятого дня месяца раджаб по мусульманскому календарю. Суеверные персы восприняли это как дурной знак: солнце в тот день стояло в созвездии Скорпиона. Именно поэтому они приняли нового дипломата крайне недружественно…
Кроме того, говорят, что посланник русского царя въехал в город на черном коне. Согласно старому суеверию, всадник на черном коне должен был принести гибель Тегерану, что не добавило симпатий к дипломату.
В столице Ирана Александра Сергеевича мучила не только тоска по любимой супруге. Дипломата крайне раздражали депеши, которые он получал из Петербурга. На посланника оказывали давление: требовали, чтобы он проявлял крайнюю жесткость, убеждая шаха выплатить России контрибуции.
Грибоедов хорошо был знаком с восточным менталитетом. Он понимал: с персами лучше не лезть на рожон. Общение с ними требует долгих переговоров, реверансов, терпения, наведения связей при дворе, понимания, кто в Иране играет какую роль.
Но недальновидные петербургские политики требовали от посланника быстрых решений и наступательных действий. Понимая, к чему его принуждают, Грибоедов слушался начальства.
Александр Грибоедов (пятый справа, в очках) в составе российского посольства.
Он демонстративно игнорировал коррупцию и чинопочитание, царившие при дворе шаха. Ни перед кем не кланялся, никому не давал взяток. За это персы дали ему прозвище «сахтир» -«жестокое сердце».
Состояние, в котором пребывал Грибоедов в Тегеране, сегодня охарактеризовали бы словом «депрессия». Он понимал: на персов воздействовать бессмысленно. В демонстрации тонкой и искрометной дипломатии не было никакого смысла. Александра Сергеевича чрезвычайно волновала судьба любимой, которая тяжело переносила беременность. Он хотел одного: покинуть Восток побыстрее.
В январе 1829-го в ситуации вроде бы наметился перелом в лучшую сторону. Грибоедову разрешили вернуться в Россию. Но было уже поздно. 30 января 1829 года толпа религиозных фанатиков растерзала Грибоедова и еще около пятидесяти человек, среди которых были сотрудники русской миссии в Иране.
Александр Сергеевич не успел бежать от преследователей через подземный ход. Понимая, что гибели не миновать, Грибоедов выхватил саблю. Так он и погиб – с оружием в руках. Опьяневшая от крови толпа долго таскала труп Грибоедова по иранской столице. Опознали его по следу от пули на кисти руки…
Добровольное одиночество
От несчастной Нины факт гибели мужа скрывали около двух недель. Еле уговорили ее приехать в Тифлис, сказав, что туда же прибудет и Грибоедов. Когда она все же узнала о том, что ее Сандро мертв, у нее случились преждевременные роды. Новорожденный мальчик прожил всего час. Его успели окрестить Александром…
После смерти ребенка Нина надела траур – навсегда. Ей тогда не было еще и семнадцати. В черном она проходила целых 28 лет – до самой своей смерти в 1857 году в возрасте 44 лет. К прекрасной Нине сватались мужчины – но она не мыслила себя рядом ни с кем, кроме Сандро.
Она умерла от холеры, отказавшись во время эпидемии уехать из города, потому что надо было кому-то ухаживать за больными родственниками… Похоронили Нину, согласно ее воле, рядом с мужем. Над надгробием Грибоедовых – статуя коленопреклоненной женщины и надпись: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!».
Анна СЕРОВА
