Подготовка к суду
Защитник пришел к прокурору и между ними состоялся такой диалог.
Защитник (З): Мой клиент до сих пор не знает, в чем суть предъявленных ему обвинений. Я тоже не знаю. Не могли бы вы мне об этом рассказать?
Прокурор (П): Не мог бы.
З. Почему?
П. Ну, вы ведь должны быть в курсе, что существуют столь ужасные преступления, что о них никто не должен знать.
З. Как никто?
П. Так. Они идут по категории высшей государственной опасности. И секретности. Их огласка означала бы разглашение гостайны номер один.
З. Простите, не понимаю. Но вы же вот знаете об этом преступлении моего подзащитного.
П. Ничего подобного. Я по своей должности не имею права этого знать. Ни я, ни кто-либо другой.
З. Да в чем же тут опасность-то для государства?
П. От вас, от юриста после школы КГБ, я не ожидал такого вопроса. Очень просто: если о таком преступлении будет знать хоть кто-то, то имеется возможность его повторить. Иначе говоря, знание об этом преступлении есть его скрытая пропаганда и как таковая подлежит суровому наказанию. И вообще применим меру пресечения.
З. Да, я как-то не подумал. И что за мера пресечения?
П. Так пресечем, что не проболтается. Не успеет. У нас мораторий на смертную казнь, но в "Черном дельфине" такой не заживется. Да-с. В первый же день отбросит коньки, копыта, костыли. Склеит ласты.
З. Пожалуй, вы правы. Но все же есть один процедурный вопрос. Как быть с доказательствами? На кого ссылаться в суде? На каких свидетелей? Вроде нужно на тех, кто знает о преступлении, не так ли? Ну, чисто формально. Хотя… можно ведь провести закрытый процесс. Никто не допущен, и баста. Никто ничего не узнает.
П. Э, батенька, вот тут мы вас и поправим. Как это никто? А вот вы там будете, к примеру. Потом судья, или , не дай бог три судьи, или уж совсем ужас – присяжные. Секретарь суда. Охрана. Вот они и будут знать. Что же мы их потом всех по нож должны отправить, что ли? Мы бережем людей, наши кадры.
З. Тогда как же проводить судоговорение? Состязательность сторон… Где же главный свидетель?
П. А главный свидетель – это как раз подсудимый. Уж он-то точно знает, какое преступление совершил. Вот его показания и будут в основе приговора.
З. А если он все будет отрицать? Да он, собственно и отрицает. Говорит, что никаких преступлений не совершал.
П. Вот! Вот на этом он и попадется. Всем известно, что закоренелые преступники всегда отрицают свои преступления. Полная несознанка. Иначе говоря, чем больше он отрицает свое антигосударственное деяние, тем больше в нем признается. Его несознанка и есть доказательство главного свидетеля о совершении злодеяния. Он будет покаран и вместе с тем не сумеет распространить сведения об ужасном государственном преступлении. Никого не сумеет увлечь на свой гибельный путь.
З. Ваша логика безупречна. Но… коллега. Что если я, пусть не я, а другой адвокат, все же поговорит по душам со своим клиентом и убедит его дать признательные показания? Ну, знаете, признание, раскаяние, смягчение участи… Как тогда пойдет процесс?
П. Он так никогда не пойдет. Как только подсудимый начнет давать признательные показания, он тут же будет лишен слова. За попытку раскрыть государственную тайну. Так что выйдет не смягчение, а утяжеление наказания. Хотя куда уж тут утяжелять… К тому же нам не нужны ни его признания, ни его раскаяние. Впрочем, в моей практике таких случаев не было. Да и не может быть. Как он может в чем-то признаваться, если не имеет понятия о сути предъявленных ему обвинений? Важно лишь признание им себя виновным. А он будет это всячески отрицать, тем самым подтверждая свою виновность.
З.Спасибо. Я восхищен.Мне кажется, вы после Солона сделали самый большой вклад в теорию дознания. Не сравнить с этим меньшевиком Ягуарычем Вышинским с его средневековым "признание – царица доказательств". Нет, не признание, а всяческое уклонение от признания – вот настоящая царица доказательств.
Вы мне этой краткой беседой дали больше школы КГБ. Думаю, что я стану лучшим адвокатом страны. Вместе с вами мы защитим всех невинных.
Судоговорение
Подсудимый (П): Я не понимаю, в чем я виноват?
Судья (С): Вам уже разъяснили, что Ваши действия подпадают под статью о государственных преступлениях.
П – Но сообщите, какие именно преступления Вы имеете в виду?
С – Это невозможно из соображений государственной тайны.
П- Не могу ли я узнать формулировку статьи, которая мне инкриминируется?
С- Исключено, ибо Вы проходите по закрытой статье, сама огласка которой представляла бы государственное преступление.
П- Но должен же я знать, в чем обвиняюсь?!
С- Подсудимый ! Кроме закрытой статьи о государственных преступлениях, Вам сейчас предъявляется статья о попытке разглашения государственной тайны.
П- Я ни в чем не виноват!
С- Поясняю, что Вы обвиняетесь по двум статьям – по статье о государственных преступлениях и статье о попытке разглашения сведений о них. Признаете себя виновным?
П- Я не могу считать себя виновным в том, что мне не известно, и я не могу понять смысл обвинения, если не знаю, о чем говорят предъявленные мне статьи.
С- А разве Вам неизвестно, подсудимый, что незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушение?
П- Это мне известно, но я прошу сказать, в чем я виноват?
С- Подсудимый! Несмотря на неоднократные предупреждения о секретном и закрытом характере предъявленных Вам обвинений, Вы продолжаете делать попытки давления на суд в целях нaшeгo злоупотребления служебным положением для выдачи государственной тайны Вам и оказываете сопротивление представителю власти при исполнении им служебных обязанностей, что является нарушением еще двух законов. Это усугубляет Вашу вину.
Дело абсолютно ясное. Объявляется приговор, который настолько секретен, что за само знание о нем подсудимый
ПРИГОВАРИВАЕТСЯ УЖЕ БЕЗ ПРАВА НА ПОСЛЕДУЮЩУЮ АПЕЛЛЯЦИЮ НА ПОСМЕРТНУЮ РЕАБИЛИТАЦИЮ.
