Каким у нас представляют 1917 год в зеркале современного патриотизма
Вождь играет на струнах массового сознания. Он и народ – в гармонии. Исаак Бродский. В.И.Ленин на трибуне 1 мая 1920 года. 1927
Главный неоспоримый результат большевистского Октября – создание советского человека, который, наверное, никогда уже не увидит ни моральную ущербность революционного террора его вождей, ущербность присвоенного ими права убивать собственное население в «невиданных масштабах», не увидит изначальную противоестественность коммунистического запрета на частную инициативу и частную собственность. Русская революция 1917 года была действительно одна, с февраля по октябрь, как была одна Французская революция 1789–1794 годов. Как жирондисты не могли остановить революцию и предотвратить приход к власти якобинцев, так и коалиционное Временное правительство Керенского не смогло предотвратить приход к власти уже русских якобинцев – большевиков во главе с Лениным и Троцким.
Разница между двумя этими революциями, существенная разница, состоит в том, что у парижского народа, в отличие от русских, все-таки был инстинкт морального самосохранения. У них, у жителей Парижа, все же спустя четыре года после начала революции сохранялось ощущение противоестественности массовых убийств, противоестественности крови гражданской войны. И они уже спустя несколько месяцев после прихода к власти якобинцев вместе с их вождем Робеспьером осознали античеловечность этой не останавливающейся ни на минуту гильотины. Он, парижский народ, как свидетельствуют историки, уже через несколько месяцев с момента работы Революционного трибунала «стал с ненавистью смотреть на эти телеги, подвозившие каждый день десятки приговоренных к подножию гильотины». И у французов того времени террор вел уже не столько к устрашению, сколько к озлоблению против кровожадных якобинцев. А у нас, у русских, революция передала власть большевикам не на 14 месяцев, как у французов, а на целых 36 лет, вплоть до смерти Сталина. Хотя и Хрущев в 1962 году расстреливал вышедших на демонстрацию рабочих из пулеметов. Созданная Октябрем система политического насилия над населением, основанная на наследстве чекистского «устрашения» и на «скрепах коммунизма» – цензуре, руководящей роли КПСС, железном занавесе, на системе доносительства, просуществовала до конца 1980-х. У французов революционный трибунал приговорил к казни за 14 месяцев 2607 человек. А у нас в России «октябрьский переворот» Ленина и Троцкого привел к многолетней, систематической практике уничтожения своего народа – сначала буржуев, помещиков, священников, а потом к уничтожению уже «крепкого крестьянства». Только политика искусственного голода зимы 1932–1933 годов привела к гибели 6 миллионов людей. Только от голода и холода в сталинском ГУЛАГе умерло несколько миллионов людей.
Инвалидный патриотизм
Наша революция 1917 года – великая прежде всего по величию своего неповторимого ужаса, неповторимых человеческих жертв. И правда, которая заставила меня написать эту статью, состоит в том, что до сих пор, спустя 100 лет после большевистского переворота 1917 года, подавляющая часть населения современной России не в состоянии осознать противоестественность гибели такого количества людей, гибели во имя безумия утопической идеи коммунизма. У нас и спустя 100 лет после прихода к власти «русских якобинцев», как любил говорить о большевиках сам Владимир Ленин, так и не появилось чувства сострадания к бесчисленным жертвам этого невиданного в истории человечества большевистского террора, и ленинского, и сталинского. Парадокс состоит в том, что на самом деле в современной посткоммунистической России спустя 100 лет после начала большевистской революции жизнь человеческая стоит не больше, чем во времена большевиков. Россия, как выясняется, это такая страна, в которой власть в состоянии, несмотря на жертвы и страдания людей, подчинить их жизнь любой утопической, безумной идее. Мы никак не можем увидеть, что случай, простой субъективный фактор, поразительная воля одного человека, сыгравшие громадную роль в событиях 1917 года (что, кстати, признавали и Ленин и Троцкий), до сих пор хозяева нашей русской судьбы и в состоянии перевернуть всю нашу жизнь, превратить в пепел труд и усилия многих поколений русских людей. Все почему-то забыли, что Октябрь не просто расчистил почву от остатков феодализма, как говорили Ленин и Троцкий, но уничтожил благосостояние многих миллионов людей, и не только «бывших» классов.
Вместо того чтобы извлечь уроки из прихода к власти русской партии «революционного террора» и растянувшегося на несколько десятилетий насилия над здравым смыслом, над элементарными потребностями человека, вместо того чтобы осознать противоестественность и античеловечность всей этой долгой истории принуждения миллионов людей через страх к «пустым идеалам коммунизма», как выяснилось, новая, на словах, демократическая Россия использует юбилей Октября для сакрализации его античеловечности, для обожествления преступлений и Ленина, и Сталина.
Парадокс: на «величии» Октября настаивают многие члены команды Путина, которые пришли к власти именно благодаря анти-Октябрю, благодаря антикоммунистической контрреволюции Горбачева и Ельцина. «Инвалидность патриотизма» нынешней властной элиты как раз и состоит в противоестественном соединении в своей душе, с одной стороны, ценностей «великой России», православных ценностей и одновременно – ценностей «великого Октября», ценностей Ленина и большевиков, которые надругались над тем, что якобы для них, нынешних патриотов, свято, надругались над национальными святынями, надругались над русской Церковью и даже над могилами великих русских полководцев. Мне трудно, честно говоря, понять, как устроены мозги и душа у всех тех представителей нынешней власти, которые так страстно настаивают на «величии Октября». Либералы 90-х хотя бы связывали свое представление о «величии Октября» с чем-то конкретным – с успехами индустриализации, электрификации, с успехами в деле преодоления неграмотности населения России. А нынешние посткрымские патриоты связывают «величие Октября» с мифом, с так называемой «русской идеей», со славянофильской верой в моральные преимущества русского человека над народами Западной Европы. Хотя обращает на себя внимание, что и либералы 90-х, как и нынешние посткрымские патриоты, не ставили вопрос о человеческой цене сталинской индустриализации. Вообще, как показывают нынешние дискуссии об Октябре, в которых я принимаю участие, за редким исключением никто не ставит вопрос о человеческой цене достижений советской власти. Хотя парадокс состоит в том, что даже Лев Троцкий в своей «Истории русской революции» ставил этот вопрос и пытался найти какое-то оправдание жертвам революции, ссылаясь на ценности гуманизма. А для Ленина проблемы жертв не существовало.
На мой взгляд, самая противоестественная, кричащая ложь состоит в нынешних попытках соединить Октябрь Ленина и Троцкого с русской идеей, с русскими ценностями и т.д. и т.п. Если бы вожди Октября услышали, что говорят нынешние русские патриоты о них, об их планах, их ценностях, то они бы перевернулись в своих могилах. Не было более убежденных противников славянофильства, панславизма, противников русского мессианизма, чем вожди Октября. Я сомневаюсь, что нынешние наши посткрымские патриоты когда-либо в жизни читали тексты Ленина, а тем более имеют какое-либо представление о творческом наследии Льва Троцкого. Кстати, главное доказательство того, что наши нынешние патриоты не хотят знать правду об Октябре, состоит в откровенном игнорировании выдающейся роли Льва Давидовича Троцкого в подготовке и осуществлении «октябрьского переворота». «Вся работа по практической организации восстания, – писал в 1918 году Сталин, – проходила под непосредственным руководством председателя петроградского Совета тов. Троцкого». Сегодня в России все забыли, что знали образованные люди в советское время, что вожди Октября – и Ленин, и Троцкий, как подлинные революционные марксисты были подлинными западниками, что им были абсолютно чужды все ценности и понятия русского патриотизма – охранительского, либерального, а тем более черносотенного. Ни в теоретическом наследии Ленина, ни в теоретическом наследии Троцкого нет таких понятий, как «национальный интерес», «национальное сознание», «национальная элита», «государственный суверенитет». Ленин как один из идеологов Циммервальда был сторонником поражения своего национального правительства в империалистической войне, сторонником превращения империалистической войны в гражданскую, чего, кстати, не знали крестьяне в солдатских шинелях, которые по своей наивности надеялись, что Ленин и Троцкий принесут им мир, собственность и жизненное благополучие.
Обманутые и обманщики
И все эти попытки соединить Октябрь с русской идеей, с миссией русского народа являются доказательством того, что наш нынешний, для меня «инвалидный», патриотизм является насилием над исторической правдой. Если раньше советская цензура удерживала наши мозги в рамках сталинской правды об Октябре, то сегодня замораживает наши мозги патриотическая «сакрализация» Октября. Не дай бог правда о великом обмане Лениным доверчивых крестьян, которые из-за своего невежества поверили, что именно большевики в конце концов дадут им то, чего не дали ни меньшевики, ни эсеры, – эта правда станет наконец-то известна нашему народу, потомкам этих крестьян. Написал эту фразу и вспомнил: но ведь мы, постсоветская нация, – особая нация. Ведь старая, и прежде всего образованная, Россия почти вся была унесена в небытие ветром октябрьского переворота. Не знаю, но мне кажется, у любого русского человека в старом, дореволюционном смысле должна вызывать боль вся эта история, связанная с Октябрем, с самой страшной катастрофой русского ХХ века. С одной стороны, наши нынешние провластные патриоты поклоняются Ивану Ильину, но, с другой стороны, игнорируют его, сказавшего: «Русская революция была безумием». Не дай бог российский человек увидит, что на самом деле все эти миллионные жертвы во имя победы социализма были напрасны, что мы сегодня, спустя 100 лет, восстанавливаем то, что разрушили большевики: восстанавливаем церкви, традиции частной собственности, восстанавливаем частную собственность на землю и т.д. И тут самый страшный вопрос: а можно ли вообще спустя 100 лет восстановить все то, что все-таки существовало в царской России и что до основания разрушили большевики? Чем глубже входишь в проблематику Октября, тем больше страшных вопросов встает в твоем сознании. И самое актуальное: не дай бог русские люди увидят, что они до сих пор поклоняются циничному революционеру, «фокуснику», который откровенно надувал всех этих крестьян, все эти народные низы. Он им обещал мир, землю, а в голове уже были готовы планы немедленного перехода к коммунизму, перехода к тому, что коренным образом противоречило надеждам крестьян расширить свои наделы и стать богатыми собственниками.
Да, большевики, и прежде всего Ленин, обманули жаждущее мира и земли крестьянство. И надо понимать, что Ленин этого и не стеснялся, ибо для него как марксиста было нравственно все, что служит, как он говорил, «делу победы коммунизма». На самом деле все эти крестьяне, рабочие были для Ленина, для большевиков как марксистов лишь хворостом для разжигания всеевропейской пролетарской революции. Ленин здесь ничем не отличался от Троцкого, он не верил в возможность победы социализма в одной, отдельно взятой стране, он рассматривал свою победу, победу большевиков как начало победы пролетарской революции в Европе. Такова историческая правда. Троцкий спустя 15 лет после Октября в своей «Истории русской революции», рисуя портреты «ленинской гвардии», вождей большевизма, признался, что на самом деле политики, которым наивный русский народ доверил свою судьбу, относились к нему чисто по-революционному, прагматично, как к «демосу». Большевики, писал Троцкий как бы со стороны, обладали тем уникальным даром, который не был характерен ни для меньшевиков (Мартова, Дана), ни тем более для интеллектуалов-кадетов, – уникальной «способностью проникать в душу демоса и играть на ее струнах». Речь шла в данном случае о Григории Зиновьеве. Максим Горький, который в это время был в оппозиции к Ленину и большевикам, говорил более просто: большевики используют «глупость и страсти угнетенного царизмом русского человека», а именно его злобу, анархические чувства для своей победы.
Но то, что Троцкий пишет о Григории Зиновьеве, относится и к Ленину. Правда об Октябре, которая замалчивается нынешними посткрымскими патриотами, состоит в том, что на самом деле большевики относились к народным массам, которые пошли за ними, как к дуракам, которые не знают своего счастья, не знают, как почетно сжечь себя в пламени мировой пролетарской революции. Владимир Ленин с гордостью говорил на III Конгрессе Коммунистического интернационала в 1921 году, что «диктатура пролетариата в России повлекла за собой такие жертвы, такую нужду и такие лишения для господствующего класса, для пролетариата, каких никогда не знала история». И великий абсурд, и не только абсурд нынешних лидеров КПРФ, состоит в том, что нынешние якобы патриоты продолжают поклоняться политику, который не только не был славянофилом, но был крайне невысокого мнения о духовных достоинствах своего народа, называл его «держимордой», обвинял в непреодоленной «азиатчине», в неумении работать. Ленин был не просто атеистом, но вульгарным, агрессивным атеистом. Русь для него была «варварской страной». Интересно, что в статье «О продовольственном налоге», написанной уже в 1921 году, Ленин называет все слабости русского национального сознания, которые, по мнению его идейных противников, того же Ивана Ильина, Николая Бердяева, Семена Франка, помогли захватить большевикам власть в октябре 1917 года. Ленин здесь обвиняет русского человека в том, что он «боится посмотреть прямо в лицо «низкой истине» и слишком часто отдает себя во власть «нас возвышающему обману», обвиняет нас, русских, в том, что у нас «нет ни высокой культурности, ни привычки к компромиссам». Максим Горький писал, что у Ленина, несмотря на то, что он был вождь пролетариата, было много от дворянства, к которому он принадлежал, от барского отношения к простому народу, которого им, барам, было не жалко. Поэтому, по мнению Горького, Ленину всегда было наплевать, сколько русских и в каких муках умрет во имя победы коммунизма.
И, на мой взгляд, прав Юрий Пивоваров в своем «Этюде о Ленине», утверждающий, что его страшная сила как раз и состояла в поразительной способности упрощать любую проблему до того уровня, что она становится понятна взбунтовавшемуся русскому человеку. «Страшная сила» Ленина, пишет Юрий Пивоваров, состояла в том, что «он всегда оставался собой в своей поразительной приверженности к «упростительству», то есть к сведению живого к мертвому», к простому, к «не-бытию, к ставке на низменное, на слабости человека… на больное и наболевшее». Это упростительство, пишет Юрий Пивоваров, Ленин применил к самому себе, «отказавшись от критерия совести», пройдя своей душой мимо проблемы Бога. Но о том, что Ленин был главным инициатором использования русского народа, включая русский пролетариат, в качестве хвороста всеевропейской революции, говорили вслух все деятели русской культуры, и даже дореволюционный «спонсор» большевизма Максим Горький. Большевики, замечал Максим Горький, откровенно использовали «нашу русскую глупость, нашу жестокость и весь этот хаос темных анархических чувств», наш дефицит «брезгливости к убийствам» для прихода к власти. Еще осенью 1917 года, накануне Октября, он писал, что «эти солдаты, которые тянулись к миру», превратятся в обычную руду, при помощи которой Ленин будет варить «сталь коммунистического будущего». И добавлял: даже рабочий класс для Ленина «то же, что для металлиста руда».
Разлад со здравым смыслом
Парадокс состоит в том, что для вождей Октября, при всем их отвращении к ценностям европейского гуманизма, все-таки правда, историческая истина была большей ценой, чем для нынешних посткрымских патриотов. По крайней мере тот же Троцкий не скрывал, что на самом деле большевики пришли к власти на «иллюзиях» простого народа, на вере этих людей в то, что «перемена власти», захват Зимнего большевиками поможет им «достичь немедленного разрешения всех больных вопросов». Но, на мой взгляд, никто в истории России не врал так нагло и откровенно, как нынешние посткрымские патриоты. Александр Солженицын думал, что вместе со смертью коммунизма мы перестанем жить во лжи. Но ничего подобного! Никогда в истории России провластная интеллигенция не врала так нагло, как сейчас. Только вчера одна активистка Всемирного русского народного Собора (кстати, сотрудница Академии наук) доказывала мне, что военные потери СССР в войне 1941–1945 годов равны потерям вермахта. Во времена СССР даже самые правоверные коммунисты не ставили под сомнение факт расстрела советских людей в 1937–1938 годах по спущенным сверху Сталиным квотам. А сегодня патриоты кричат, что вся эта статистика смерти 1937–1938 годов – фальсификация «врагов русского народа», которая якобы идет извне. Полный бред! Но с этим бредом мы сегодня сталкиваемся на каждом шагу. Не знаю, осознают ли нынешние технологи «команды Путина» негативные моральные последствия соединения в нынешнем государственничестве имени их шефа с именем Сталина.
На самом деле нынешний посткрымский патриотизм впитал все варианты не вымышленной, а подлинной русофобии. Это какой-то садомазохистский патриотизм, патриотизм смерти. Сама по себе идея диктатуры пролетариата, «права власти на жизнь людей», как говорил Лев Троцкий, была и является идеологией смерти. Но когда марксистская идеология смерти соединяется с патриотизмом, проповедующим смерть, то появляется античеловеческая бомба, сопоставимая с национал-социализмом. Этот якобы патриотизм основан на нигилистическом отношении к своему народу, на неверии, что народы России без всякого Ленина и Октября были в состоянии довести до конца начатую Николаем II вполне успешную индустриализацию России. Эти патриоты на самом деле настаивают, что русские в каком-то смысле неполноценная нация, ибо они не могут без рек крови, без многомиллионных жертв, невиданных в истории человечества, решить те задачи, которые решали другие народы Европы без всяких революций.
Нынешний патриотизм начисто порвал с традициями великой русской культуры, с традициями человеколюбия, сострадания к мукам и боли ближнего. Наверное, до сих пор нет никого, кроме нынешних русских патриотов, кто бы связывал величие исторических событий с апокалипсическими масштабами смерти людей, и говорил бы, что наша революция великая, потому что породила великие ужасы. Кстати, наши нынешние патриоты по своему невежеству не знают, что «великий Октябрь» породил сначала фашизм Муссолини, а потом страхи перед советизацией Европы, которые помогли Гитлеру прийти к власти. Александр Исаевич и здесь оказался неправ: «советская образованщина» не только не ушла вместе с распадом советской системы, а расцвела пышным цветом в посткоммунистической России. Эпоха гласности вернула нам, русским, все наше духовное наследство прошлого, и в частности воспоминания и дневники свидетелей событий Октября. Но поразительно, что в современных дискуссиях все те, кто говорит о величии Октября, откровенно игнорируют воспоминания и дневники свидетелей событий 1917 года. Нынешний патриотизм, и не только патриотизм Изборского клуба, отрицает право людей на моральную оценку своей истории, право людей на осуждение преступлений против человечности, совершенных правителями России и вождями большевизма. Сегодня даже патриарх Кирилл, руководитель РПЦ, говорит, что мы не имеем права на идеологическую, а следовательно, моральную оценку царей-государственников и вождей большевизма – государственников.
И последнее. Я отдаю себе отчет, что оздоровление нынешних русских мозгов и нынешней русской души – дело не одного поколения. Мы до сих пор находимся во власти того, что, по мнению Троцкого, позволило победить большевикам, – во власти русского максимализма, детской доверчивости и желания решить все свои проблемы сразу. То «Запад нам поможет» – это было в 90-е. А сегодня сначала «нам Китай поможет», а потом «Трамп обязательно станет другом России». А если мы ошиблись, то виновны не мы, а «наши враги». У меня вообще сложилось впечатление, что вся наша внешняя политика, начиная с 2014 года, порождена нашей русской верой в чудо. И «Крым наш», и никаких санкций не будет, и украинцы обязательно останутся «братьями навек». Никто в Европе не находится в таком разладе со здравым смыслом, как мы, россияне. Но очевидно: если мы не используем тему Октября как повод для осознания человеческих, русских истоков наших русских катастроф, мы потеряем многое. Я понимаю, что страшно осознавать, что мы, русские, всегда были рабами господина Случая, что никогда мы на самом деле не знали, что с нами будет завтра, что у нас нет никаких гарантий того, что день грядущий не унесет нас в небытие с очередной красивой «русской идеей». И здесь нет разницы между «идеями коммунизма», идеями «ускоренной приватизации» или идеями «бойцовского суверенитета». Но, честно говоря, лично для меня и уже, к счастью, для многих тошно вечно жить во лжи очередных русских мифов.
