Её Светлость

Она — современная русская женщина: коня на скаку остановит, и самолет на лету развернет

Наталия Белохвостикова из женщин, абсолютно соответствующих своей внешности. Эта утонченная, лучезарная блондинка на вид оказалась такой же благородной и светлой внутри. Меня очень интересовал вопрос: как она может оставаться такой всегда?

— Наталия Николаевна, вы, наверное, самая парадоксальная актриса нашего кино. Во всех интервью говорите, что закрытый человек. А я написала вам в соцсетях — и вы согласились со мной встретиться!

— Это редкая ситуация. Так я девушка, которая всегда говорит “нет”.

— Но вы же актриса. Потребности в публике, медийности нет?

— Никогда не ощущала. Наоборот, знаете, мне всегда казалось, что если человек актер, то он говорит со сцены, с экрана. Все. А зачем? Это жизнь, право на свою закрытость, хотя от всех не убежишь, да и не надо, наверное.

— А вы и не пробовали убегать, мне кажется. Я читала ваши воспоминания об английском детстве (отец Николай Дмитриевич Белохвостиков был дипломатом — прим. авт.). Вы там рассказываете, как ваша мама Антонина Романовна собиралась на прием и была похожа на фею в своей шляпке и высоких перчатках. Это все было написано очень любовно, вкусно и тепло.

— Это была коронация Елизаветы. Вообще, детство было хорошее. Мама обожала кино и с двух лет водила меня в советский клуб смотреть картины. Все, что смотрела мама, смотрела я. И я тоже любила кино, все, что с этим связано. А потом я жила с бабушкой и дружила с книжками. Тогда же модно было, чтобы стены от пола до потолка во всех комнатах были в книжках. Родители привозили из Лондона все собрания сочинений, какие можно было, и я все время читала.

— Жили в своем мире, можно сказать.

— Я лет пять дружила с этим миром и была такая тихушная! Я так тихо разговаривала! Вот мне пальчик покажи, становилась пунцовая. В школе я была отличницей, меня вызывали к доске, и я волновалась ужасно. А если учительница говорила: “Наташа, ты можешь погромче?” — все, что Наташа знала, тут же вылетало у нее из головы. Ну то есть анти-артистка!

— Каким же это было барьером для вас тогда?

— Барьер и сейчас. Нет, я не боюсь идти на съемки, разговаривать (смеется). Но я никого ни о чем не прошу. Никогда никому не звоню, чтобы что-то сделали.

— Наверное, тогда работать с мужем легче? Все-таки для вас Владимир Наумов не только великий режиссер, но и родной человек, который вас знает и понимает.

— Тяжелее намного. У других сниматься легче. С мужем ответственность растет как раз потому, что он знает тебя, знает, что ты можешь, и этого от тебя ждет. И если я подведу, это будет… нехорошо (улыбается). Эта мысль в подкорке живет. Так что тяжело, хотя потрясающе здорово.

— Вас часто спрашивают о ролях сыгранных, ведь эти фильмы — классика: “У озера”, “Тегеран-43”, “Принцесса цирка”. А мне интересно: чем вы заняты сейчас?

— Мы с мужем так и надеемся доснять “Сказку о царе Салтане”. Еще у меня был фестиваль “Я и семья” до прошлого года, и это было здорово: люди смотрели фильмы всей семьей в кинотеатре “Художественный”. У нас были психологи, социологи, мастер-классы анимационного кино, мы разрисовывали лавки мира, ездили в детские дома. Фестиваль просуществовал 12 лет. Я благодарна этому времени за то, что оно погрузило меня в другой мир, который я бы иначе никогда не узнала. Это было хорошее дело, которое меня очень радовало. Но 12 лет — хорошая цифра, и надо заняться чем-то другим. Вот появился Армен Джигарханян и позвал меня в труппу своего театра.

Вообще, если бы не Армен, я бы ни за что не согласилась. Потому что я из театра всегда убегала. Всю жизнь убегала. Я киношная девушка, нам Герасимов говорил: “Ребята, артист театр и кино — это две разные профессии”. Чем дальше я влезала в театр, тем больше понимала: мое — это все-таки кино. Ни разу не поддалась. А тут Армен Борисович говорит: “Я понимаю, тебе не нравится то, что тебе предлагают играть. Но есть же драматургия хорошая. В этом можно купаться!” — и сподвиг меня. Мне вдруг сейчас стало это интересно.

— Мне так нравятся люди, которым, несмотря на опыт и успехи, многое интересно. А не это вот: “Я же взрослый человек, куда мне, я же всего достиг”.

— Ну, это ужас! Должно быть интересно жить! Я вот раньше не читала стихи. А теперь мне это интересно. У меня ребенок маленький. С ним общаться интересно.

— Не такой уж маленький. У вас недавно в Facebook пост был с грустинкой — взрослеет.

— Вообще, Кирилл совершенно взрослый. Он был взрослым с трех лет. Скоро ему 14, и он настолько потрясающий, что вот на него можно оставить дом. Сказать: “Папа придет с работы, ты его накормишь?” — “Да!” — “Зажаришь мясо?” — “Да!” — “Сделаешь?” — “Да!” И я прихожу. Все накормлены. Он зажарил отбивную. Тут папа захотел блины. Он пожарил папе блины! Я говорю: “Кирилл, что это?” А он обожает! “Мама, давай я тебе сделаю креветки в кляре!” — говорит он мне вечером. Давай, если тебе не лень.

— И получается с первого раза?

— Да! Он готовит! Готовит потрясающе!

— И тут мне стало стыдно, что я вчера сожгла сковороду.

— Ой, а что я делаю! Кирилл утром каждый божий день ест гречневую кашу. Мама ее варит с вечера и обязательно сожжет. Кирилл из года в год ест эту кашу — это ритуал. И вот это тоже ритуал, не может пройти день без сожженой гречневой каши (смеется). А Кирюша — молодец. Ему было 10 лет, он мне со сцены читал “Пророка” Пушкина. Ну кто его этому учил? Вот такой он. И еще очень добрый, это меня в нем потрясает.

— Разве это не культивируется семьей?

— Но он меня на обе лопатки, понимаете? Я могу на кого-то сердиться, а сын мне говорит: “Мама, ну ладно, может, у человека какие-то проблемы”.

— Я плохо верю, что вы можете сердиться, после истории на съемках фильма вашей дочери Наталии Наумовой “Год Лошади — созвездие Скорпиона”. Известно, что вас лошадь сильно травмировала, схватила зубами за плечо, бросила себе под копыта. И вы без единой жалобы еще 10 часов играли счастливый финал.

— Ой, лошадь мне тогда устроила. Я потом долго очень отходила, подкосила она меня сильно. Этому коню сейчас 19 лет. Живет он на бегах, этот поросенок. Когда мне стало лучше, я его нашла и купила.

— Он вас чуть не покалечил.

— Но он прожил со мной полгода и вел себя идеально! В трамвае со мной для съемок катался. На третий этаж поднимался. Пошли на третий этаж? Пошли. Куда хотите пошли. Как же я могла его оставить? Партнеров не предают. Я не предатель. Я считаю, что ты во что-то веришь, тебе верят, и ты должен в этой вере жить. Ненавижу, когда мне врут. Не-на-ви-жу. Предательство не прощу никогда. Себе в первую очередь.

— Как в вас это сочетается? И эмоциональность, и стойкость, когда нужно?

— Меня, наверное, так родители воспитали. Мне отец говорил: “Наташ, спинку надо держать и улыбаться. Ты обязана улыбаться!”

— Вы первую награду получили за фильм “У озера” в 20 лет. Для вас это было важно?

— (после паузы, задумчиво) Нет. Это были странные годы. Я собиралась вообще в МГИМО, хотела переводить книжки. И встретила Герасимова в коридоре, пришла во ВГИК, мне было 16, совмещала учебу со школой. “У озера” — два года работы, у меня практически не было выходных. После премьеры в Доме Кино я видела, что люди выходили с воспаленным глазами, но ничего не понимала. Только: это была каторга. Адов труд! Но я обожаю это каторгу! Награды мне были параллельны (смеется).

— А кто-то меж тем смотрел на вас и завидовал: как ей повезло!

— Ну мне и правда везло (улыбается). Я счастливый артист. Счастье, что я была во всех этих картинах, что великие люди были на моем пути. С ними была постоянная радость творчества. Они заставили меня о многом подумать и на многое посмотреть по-другому, на то, что я делаю, надо мне это или не надо.

— И это компенсирует зависть со стороны?

— А меня это не задевает. Первый раз я это поняла, когда пришла куда-то, вся улыбаюсь, душа нараспашку, а со мной как-то так… Кивают. Я думала: может, с внешним видом что-то не так? А оказалось, эти люди смотрели фильм “У озера”. И я подумала: наверное, так надо. Некоторые люди бывают недобры. Зачем переживать? Жизнь большая, мир велик, рискуешь упустить его, если обращать на это все внимания.

— Как красивая женщина, вы не боялись возраста?

— Ну что вы, я никогда не воспринимала себя красивой, я ненормальная была! Грим накладывала по пять часов, такое истязание творила со своим лицом каждое утро! Нет, возраста не боялась. Знаете, почему? Мне всегда казалось, что каждый возраст дает свои плюсы. Скучно застрять только в одном времени, жизнь должна двигаться. Я понимаю: сейчас повальная мода на вечную молодость, с ног на голову перевернутые платья… Но сделаю я из себя Барби — и ничего не будет! Мне казалось, что главное внутри. Все самое важное происходит внутри тебя, и если есть это озарение, свет, наполнение, это будет откликаться и на твоей внешности. Видите, я от обратного шла.

— В вашей жизни было мистическое совпадение. Вас, младенца, забирали из роддома, и в это же время мимо этого роддома проходил ваш будущий муж. Вы фаталист?

— Я борец. Жизнь — это не только радости, но и горести, и рождение, и потери, и ни один человек этого, я думаю, не миновал. Нельзя удары просто принимать, бороться надо. Я ради Володи самолет останавливала. Я творила беспредел.

— Как хрупкая блондинка могла остановить самолет?

— Однажды, когда мы сели в самолет, ему стало плохо. Самолет собирался в Париж, и я смотрю: еще поворот — и он взлетит! А мужу плохо. Я встаю. Иду. И начинаю колотить. Выскакивают стюардессы, я говорю: “Немедленно остановите самолет, человеку плохо, разворачивайтесь к терминалу”. И пилот остановился. Это был кошмар. Я их за 15 минут морально изнасиловала: “Быстрее, это же самолет, а не телега”. Я потом сама себе удивлялась.

— Двойственный вы тип! Значит, вас лошадь ударила — можно потерпеть, а ради близких самолет остановите.

— Когда дело касается моих близких, я не принимаю всех этих: “Наташ, смирись”. Я борюсь.

— Вот ваш секрет! Вы больше тепло и энергию отдаете. А черпаете их откуда?

— Не знаю… Я не понимаю. Я просто однажды поняла, что по-другому нельзя, и все. Бывает выгорание, конечно. Но я отсиживаюсь в тишине, читаю, и тогда мне хорошо. Мы с дочерью совершенные друзья, я всегда хотела, чтобы Наташе со мной тепло было очень. Она меня поддерживает невероятно, реанимирует. Ну и не могу я быть другой, у меня маленький ребенок, ну вы что (смеется).