Блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года, однако до полного снятия блокады – 27 января 1944 года ленинградцам пришлось ждать ещё целый год. Блокада города длилась 872 дня. Каждый год рассекречиваются хранящиеся в архивах документы о ситуации в те страшные годы в городе на Неве. Обнаруживаются дневники, которые вели умиравшие от голода ленинградцы. Из них можно узнать, о чём говорили жители в первые дни войны и блокады, как оценивали обстановку и действия власти, чем занимались и как умирали.
Бумаги, несколько десятилетий скрытые под грифом «совершенно секретно», открывают шокирующую правду.
Эвакуация жителей и предприятий из Ленинграда началась 29 июня 1941 года. Из города выехали многие заводы, НИИ, проектные и исследовательские организации, театры.
Утром 28 августа мимо станции Мга промчались два последних эшелона с эвакуированными ленинградцами. Станцию захватили гитлеровцы, и железнодорожное сообщение города со страной прервалось. В этот же день войска фашистов прорвались в пригороды Ленинграда, немецкие мотоциклисты остановили трамвай, следовавший по маршруту № 28: Стрельна – улица Стремянная.
В городе сидели на узлах и чемоданах 216378 человек, зарегистрированных и учтённых к эвакуации. Когда блокадное кольцо замкнулось, там остались более 2 миллионов человек.
С 4-го сентября начались артобстрелы города, которые продолжались до конца блокады.
Елена Скрябина проживала в Ленинграде с мужем и двумя сыновьями. Они пережили страшную блокадную зиму 1941 – 1942 годов, после чего Елену с детьми эвакуировали в Пятигорск, который вскоре заняли гитлеровцы. Елене пришлось трудиться в рабочих лагерях в Польше и Германии. После окончания войны она, желая спасти себя и детей от репрессий, не вернулась домой. В 1950-е годы Елена Скрябина эмигрировала из Германии в США, где стала профессором одного из университетов и преподавала русскую литературу.
Из дневника Елены Скрябиной, который она вела в Ленинграде во время блокады: «Пятница, 5 сентября 1941 г.
Вернулись в доисторическую эру: жизнь свелась к одному – к поискам пищи. Подсчитала свои продовольственные ресурсы. Выходит, что моих запасов еле-еле хватит на месяц. Может быть, позднее положение изменится. А на какую перемену надеюсь – сама не знаю. Теперь вплотную подходим к самому страшному голоду. Завтра собираемся с Любочкой Тарновской поехать за город менять папиросы и водку, полученные нами в ларьке на улице, напротив дома.
Воскресенье, 7 сентября 1941 г.
Утром сидела с Юриком (младший сын Елены Скрябиной, которому было пять лет. «СП») на бульваре. К нам подсел бывший мой однокурсник Милорадович. Без предисловий завёл разговор о том, как он счастлив, что немцы уже стоят под городом, что их – несметная сила, что город будет сдан не сегодня – завтра. Хвалил меня, что я не уехала. «А это на всякий случай, – показывает мне маленький револьвер, – если ожидания меня обманут».
Я не знала, как реагировать на его слова. Мы привыкли не доверять людям. А таких, вроде него, теперь много. С нетерпением ждут немцев, как спасителей.
Пятница, 12 сентября 1941 г.
Пишу через полчаса после нового налёта. Не знаю, сколько времени всё продолжалось, но через несколько минут после отбоя узнали, что пострадал огромный госпиталь в нескольких кварталах от нас. Его только вчера открыли, а сегодня перевезли туда раненых. Говорят, что бомбардировщики пикировали именно на это здание. Оно моментально запылало. Большинство раненых погибли, их не успели спасти.
А нам всё время говорили, что Ленинград недоступен, что налётов не будет. Вот и недоступен! Противовоздушная оборона оказалась мыльным пузырём. Гарантия безопасности – пустая фраза.
Понедельник, 15 сентября 1941 г.
Дневная норма хлеба снижена до 250 граммов. Так как кроме хлеба почти ничего нет, то это снижение весьма ощутительно. Я ещё пытаюсь добывать картошку и овощи по окрестным сёлам взамен на вещи. До чего мучительны эти обмены! Вчера ходила целый день. У меня были папиросы, сапоги мужа и дамские чулки. Чувствуешь себя жалкой попрошайкой. Всюду надо уговаривать, буквально умолять. Крестьяне уже завалены прекрасными вещами. Они и разговаривать не хотят. За короткий срок вернулся страшный 1918 год. Тогда горожане, как нищие, выпрашивали в деревнях картофель и муку в обмен на ковры, меха, кольца, серьги и прочие ценные вещи. Измученная до последней степени, я, наконец, обменяла весь свой товар на пуд картошки и два литра молока. Не знаю, как долго я смогу заниматься подобной добычей.
Среда, 8 октября 1941 г.
Буквально на глазах люди звереют. Кто бы подумал, что Ирина Левицкая, ещё недавно такая спокойная, красивая женщина, способна бить своего мужа, которого всегда обожала? И за что? За то, что он всё время хочет есть, никогда не может насытиться…
…почти все люди стали другими в результате голода, блокады, безвыходного положения.
Среда, 12 ноября 1941 г.
… на рынок не хожу: менять абсолютно нечего. То, что я могу предложить, не интересует покупателей. А рынки завалены прекрасными вещами: материи высокого качества, отрезы на костюмы и пальто, дорогие платья, меха. Только за подобные вещи можно получить хлеб и постное масло. Уже не по слухам, а по достоверным источникам, то есть по сведениям из районов милиции, известно, что на рынке появилось много колбасы, холодца и тому подобного, изготовленного из человеческого мяса. Рассудок допускает даже эту страшную возможность: люди дошли до предела и способны на всё.
Муж меня предупредил, чтобы я не пускала Юрочку на прогулки далеко от дома даже и с няней. Первыми начали исчезать дети».
«Воевать с немцами мы больше не будем…»
В ноябре 1941 года были отмечены первые случаи потери жителями сознания от голода на улицах, в магазинах и на рабочих местах, а затем – случаи смерти от истощения. В этом месяце в Ленинграде начался настоящий голод.
После наступления зимы в городе практически закончились запасы топлива. Прекратилось централизованное отопление домов, были отключены водопровод и канализация.
Из-за недостатка электроэнергии и разрушений контактных сетей прекратилось движение трамваев и троллейбусов.
В период блокады за настроениями ленинградцев следило УНКВД. Проверялись письма, а многочисленные информаторы докладывали об «антисоветских» разговорах и «отрицательных явлениях».
В одном из донесений рассказывалось, что на обращение Сталина к народу в ноябре 1941 года, некоторые ленинградцы отреагировали так: «За 24 года довели страну до краха и гибели, а теперь заявляют: «Бейтесь до конца – победа будет за нами». Но у нас почти нет самолётов и танков, а у них много. Где логика? Это безумие. Отдали Украину, Белоруссию – лучшие центральные и южные районы – и сказали: «Враг истощён, мы победим». «Никаких реальных перспектив для разгрома Германии Сталин не открыл. Англия и Америка помогают нам только на словах, они ненавидят СССР». «Передали перед войной Германии передовые военные технологии в самолётостроении, а сами к войне не подготовились». «Правительство СССР не готово своими силами решить задачу прорыва блокады. Нам поможет только второй фронт»».
В документах УНКВД сказано, что в ноябре 1941 года увеличилось количество распространявшихся по городу «антисоветских листовок». Много листовок неизвестные лица разбросали ранним утром, под покровом темноты, на территории Московского вокзала. Поиски распространителей оказались безуспешными.
УНКВД отмечало, что эти листовки, в отличие от листовок, которые сбрасывал противник, вызвали у населения доверие, поскольку в них содержались призывы, соответствовавшие ситуации.
Задерживались анонимные письма, адресованные Сталину, Молотову и Жданову. В одном из них было сказано: «Мы, русские женщины, ставим Вас в известность тов. Молотов, что воевать с немцами мы больше не будем. Отзовём своих мужей, сыновей, братьев с фронта, сдадим все русские города немцам без боя, без сопротивления, ибо дальнейшее сопротивление – бесполезное кровопролитие. Мы не верим больше вашим законам».
В том же месяце в документах приводятся зафиксированные агентурой высказывания ленинградцев: «Я не задумаюсь пожертвовать своей жизнью, если это принесёт пользу. Необходимо создать организацию, объединить вокруг крупной фигуры всех недовольных». «Нужно организовать сначала группу в сотню человек и начать действовать. Надо написать листовки с призывом к народу. Красная армия будет с нами». «Наши верхи будут делать с нами всё, что захотят, потому, что мы не умеем выступать организованно, целым заводом или фабрикой, а выражаем недовольство поодиночке или маленькими кучками».
А эти высказывания жителей города зафиксированы в декабре: «Рабочие ждут момента для выступления против советской власти». «Если советская власть слаба, то пусть город сдаст. При царе пирогов не хотели, а теперь мрут, как мухи». «Народ задавили налогами, займами, высокими ценами. Красноармейцы не хотят защищать власть коммунистов». «Город должен капитулировать, поскольку попытки прорыва блокады ни к чему не привели». «Немцы – культурная нация, они позаботятся о завоёванном городе».
Научные работники говорили: «Война приведёт к смене политического строя, в России будет действовать демократическое начало». «Идеология коммунизма бесперспективна. Англия и США помогут в установлении демократической формы правления». «Народ зажат, слова не дадут вымолвить». «Только бездушным отношением к научным работникам можно объяснить, что дворникам выдают норму хлеба больше, чем учёным. У нас единственная надежда на то, что война внесёт изменения к лучшему».
В этом же месяце в руки работников УНКВД попала листовка, в которой говорилось: «Долой войну, долой этот строй, который уничтожает нашу жизнь. К 25 декабря надо восстать. На Кировском заводе уже бастовали, но рановато. До 23-го надо сговориться по цехам, а 24-го связаться цеху с цехом. 25-го утром к работе не приступать, но только всем организованно – одиночек расстреляют».
«В сводках и газетах одно враньё»
Зима 1941-1942 годов выдалась значительно холоднее, чем в прошлые годы.
Квартиры ленинградцы отапливали мини-печками. В них жгли всё, что могло гореть, в том числе мебель и книги.
Семьи в большинстве случаев вымирали не сразу, а по одному человеку. Те, кто могли ходить, приносили продукты, приобретённые по карточкам. В ту страшную зиму выпало много снега, который не убирали. Измождённые голодом люди передвигались по улицам с огромным трудом.
В феврале 1942 года были зафиксированы такие разговоры: «Нужно собраться и идти к Смольному, требовать хлеба и мира». «Надо организовать забастовку». «Нужно громить магазины». «Советской власти после окончания войны не будет. Назначат президента по указанию Англии и Америки». «В Германии не голодают. Служащие там обеспечены лучше, чем рабочие. Правды у нас нет. В сводках и газетах одно враньё». «Если немцы придут, то всех не перевешают, повесят тех, кого надо».
«Энкавэдэшники» рьяно боролись с «антисоветчиками». В некоторые дни января 1942 года арестовывались по 20 человек. Но многие ленинградцы, едва живые от голода и холода, продолжали критиковать власть.
Высказывания жителей Ленинграда, отражённые в документах УНКВД в январе и феврале 1942 года: «Ни в одной стране не доводили свой народ до такого голода». «Люди умирают голодной смертью, но не восстают против правителей». «Дело дойдёт до того, что народ потребует сдать город немцам». «У рабочих отняли всё. Мы не имеем ни хлеба, ни воды, ни тепла, ни света. Дикари имели пищу, огонь и воду, а мы и этого не имеем». «Ленинград брошен нашими руководителями на произвол судьбы. Они, очевидно, жертвуют им, чтобы уцелела советская власть».
В сводках УНКВД много упоминаний о том, что ленинградцы говорили о необходимости заключения сепаратного мира с Германией. Они не верили в скорую победу и сомневались в необходимости сопротивления. На Германию работает вся Европа, а СССР никто помогать не желает.
Многие жители считали, что нужно передать Ленинград «нейтральной стране» и тогда закончатся «бессмысленные» мучения.
– Нам невозможно представить, что пережили ленинградцы в блокадные годы. Несмотря на голод, холод и проживание без элементарных удобств, люди из последних сил выполняли возложенную на них работу, – говорит петербургский историк Алла Разночинова. – Угнетающе действовали на ленинградцев сообщения Совинформбюро о падении Севастополя и Новороссийска, других неудачах Красной армии. У людей крепло убеждение, что Красная армия не снимет блокаду. Они были измучены до крайности. Блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года, однако до полного снятия блокады – 27 января 1944 года ленинградцам пришлось ждать ещё целый год. Блокада города длилась 872 дня.
Согласно официальной статистике, в январе и феврале 1942 года в городе умирали ежемесячно приблизительно 130 000 человек, в марте умерло 100 000 человек, в мае – 50 000 человек, в июле – 25 000 человек, в сентябре – 7000 человек. Снижение смертности произошло из-за того, что самые слабые – старики, дети и больные люди – уже умерли. По данным последних исследований, за первый, самый тяжёлый год блокады, погибли приблизительно 780 000 ленинградцев.
В статье использованы данные, опубликованные в книге Никиты Ломагина «Ленинград в блокаде».
