Видного московского адвоката Виктора Савельевича Крамарова подвел профессионализм. В 1937 году он по долгу службы защищал подсудимых на инсценированных НКВД процессах. Видимо, защищал слишком добросовестно — в 1938 году его адвокатская деятельность была расценена как антисоветская агитация. Под пытками он подписал признание. Срок — восемь лет. Лесоповал в Усвитлаге. Его сыну Савелию исполнилось тогда четыре года.
Савелий жил с мамой Басей Соломоновной в коммуналке. Жили трудно, едва сводили концы с концами. Чтобы не потерять работу, с мужем-политзаключенным Басе Соломоновне пришлось развестись — в те времена с осужденными жен разводили без слушания дела, сразу после объявления о разводе в «Вечерней Москве».
Виктор Савельевич отбыл срок полностью и в конце 1940-х ненадолго вернулся в Москву — в последний раз. Баси Соломоновны тогда уже не было в живых. Сын его едва помнил, этот странный угрюмый человек с ввалившимися щеками показался ему чужим. Заговорили о матери. Он все понимал. «Когда я получил справку из Мосгорсуда о разводе, не поверил. Бася была самой верной женщиной на свете. Я молился за нее». Так Савелий узнал, что отец верит в Б-га .
Повзрослев, он и сам станет религиозным человеком и не откажется от веры ни тогда, когда заметит «хвост», выходя из синагоги, ни тогда, когда из-за «неправильной» религии его не пустят за границу.
С отцом после той встречи Савелий Крамаров больше не виделся. Виктору Савельевичу нельзя было оставаться в Москве, он вернулся в Бийск, а в 1950-м был осужден снова — по тому же делу.
Мама умерла, отец сидел. Савелий остался на попечении маминых братьев. Они решили, что племянник будет обедать у них поочередно, даже составили график. Немного денег присылал брат отца из Львова. Савелий ходил в обносках, мотался от одного дяди к другому, учился неважно.
Пришло время поступать в институт. Савелий мечтал о юридическом, но там наверняка тщательно изучали анкеты абитуриентов, и сыну «врага народа» рассчитывать было не на что. Решили подавать документы в лесотехнический. Его приняли.
Актерская жизнь началась для Савелия с самодеятельной студии «Первые шаги» при ЦДРИ. Лесотехнический он вскоре бросил, поступил в ГИТИС. Первой серьезной работой Крамарова стал рассказ Василия Шукшина «Ванька, ты как здесь?». Савелий сам инсценировал его, выступал с ним в московском Театре миниатюр.
Вскоре Крамарова пригласили сниматься в кино. Его заметили после первого фильма, признали после второго — «Друг мой, Колька!», и завертелась бурная жизнь. Его снимали много. Он стал звездой. Только странная была эта звездность. Смешная дурашливая внешность и помогала, и мешала. Стоило появиться на экране его физиономии — и зритель готов смеяться. Подарок для режиссера! Можно не утруждать себя.
И режиссеры не утруждались — снимали знаменитого комика как под копирку. Из тридцати с лишним своих фильмов сам Крамаров любил лишь несколько. В конце жизни он просил указать их в бронзовой книге на своем надгробии: «Друг мой, Колька!», «Неуловимые мстители», «Двенадцать стульев», «Джентльмены удачи», «Не может быть», «Большая перемена»…
Как-то за три концерта ему предложили тысячу рублей (сумму немалую по тем временам!), он отказался: один из дней был Шаббат — суббота, когда верующие евреи не имеют права работать.
Со временем снимать его стали меньше. Требовали покончить с религией, перестать бывать в синагоге. Не пустили в Мюнхен на Олимпийские игры. «У меня за три последних года было всего двенадцать съемочных дней. Наверное, здесь моя творческая жизнь кончилась…». Он думал об отъезде. Его пробовали отговаривать:
— Где еще ты будешь так популярен, как здесь?
— В Талмуде есть слова о евреях-странниках. Наверное, таким странником буду я…
Савелий подал документы на выезд, на воссоединение с дядей из Львова, жившим в Израиле. Ему отказали, так как дядя не считался близким родственником. Но дело было совсем в другом. После отъезда Крамарова Госкино пришлось бы снять с проката 34 фильма с его участием — огромные деньги! Пошли слухи, что его не снимают, потому что он оглупляет образ советского человека и вообще, он бросил искусство и перебирается к богатому дядюшке в Израиль. Савелий смеялся: «Богатый дядюшка… Пенсионер… Если удастся заехать к нему, постараюсь помочь хоть чем-то». Речь шла о том самом дядюшке, который когда-то посылал деньги в Москву осиротевшему племяннику.
Путь в кино теперь был для Крамарова закрыт. Осталась одна отдушина — Театр отказников, программа «Кто последний? Я — за вами…». Театр особый. На подступах к нему люди в штатском проверяли паспорта у зрителей, идущих на спектакль. Савелий не оставлял попыток добиться разрешения на отъезд, написал письмо Рейгану «как артист артисту». В конце концов, его отпустили…
Савелий приехал в Нью-Йорк, но поначалу дела его шли плохо. Он познакомился с хасидом р. Моше-Хаимом Левиным, который посоветовал ему послать факс Любавичскому Ребе с просьбой о благословении.
Савелий так и поступил, но не получил ответа. После этого прошло довольно много времени, а дела его не улучшились. Как-то р. Левин навестил его, и Савелий в очередной раз начал жаловаться на отсутствие работы. Моше-Хаим предложил послать факс еще раз. Савелий возразил, что он уже посылал, но Ребе не отвечает. Моше-Хаим задумался и посоветовал Крамарову регулярно накладывать тфилин. Савелий решил, что будет это делать. Они снова послали факс и… через двадцать минут пришел ответ от Ребе. Ребе благословил его на поиски работы и посоветовал переехать в Сан-Франциско…
Спустя несколько лет, когда кинопираты привезли в Россию кассеты с фильмом «Москва на Гудзоне», там был прежний, веселый, боевой Савелий Крамаров в роли, о которой в России он не мог и мечтать. Он играл сотрудника госбезопасности, «опекавшего» группу советских музыкантов.
Прошло время, и Савелий смог приехать в Россию. Он уже не выглядел рубахой-парнем, посолиднел, но глаза по-прежнему смеялись. Рассказывал, что играет эмигрантов, говорящих по-английски с акцентом. Оказалось, что здесь, в Москве, его не забыли. Савелий выходил на Арбат — и уличная торговля заканчивалась. К нему бежали люди из киосков, дарили сувениры, просили автографы. В Сочи, куда его пригласили на «Кинотавр», при его появлении на «Аллее звезд» публика ревела от восторга. Ему даже выделили телохранителей. В Штатах в профессиональной сфере все у него до поры складывалось благополучно. После «Москвы на Гудзоне» он сыграл эпизод в знаменитой «Красной жаре» — всего полторы минуты, но зрители запомнили эту сцену. Потом была роль русского моряка-телеграфиста, доброго и уморительно смешного, в фильме Уоррена Витти «Любовная афера». Он сыграл эмигранта из России в боевике «Танго и Кэш»… Крамаров уже был готов играть серьезные роли и вскоре получил такую возможность: его утвердили на роль без кинопробы, чего удостаивались лишь самые известные актеры Голливуда. Но сыграть ему не было суждено. У Савелия обнаружили рак.
Савелий Викторович Крамаров скончался 6 июня 1995 года. Он похоронен близ Сан-Франциско на еврейском мемориальном кладбище. Его друг, скульптор Михаил Шемякин изваял ему надгробие.
Его помнят. И не только на территории бывшего Союза. Рабби Йосеф Лангер, раввин синагоги в Сан-Франциско, прихожанином которой был Савелий, говорит о нем: «Он был искренне верующим человеком, смиренным и добрым».
