В этом году российские власти собираются широко отмечать победу в Отечественной войне 1812 года. Как обычно, будут говорить о «зверствах захватчиков», в ряду которых – знаменитое сожжение Москвы Наполеоном. Правда, французы до сих пор уверены, что Москву сожгли сами русские по приказу высших чинуш…
Первые пожары в Москве занялись с началом входа в город авангарда маршала Мюрата 2(14) сентября. К 3(15) сентября, времени занятия Кремля лично Наполеоном, пламя охватило уже весь город. Пожар стих только 6(18) сентября, за это время он уничтожил 6,5 тыс. из 9,1 тыс. жилых домов, 122 из 329 храмов. Эту «работу» российская, потом советская и снова российская историография списывала на войска Наполеона.
Доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института РГГУ Михаил Давыдов так описывал эволюцию официальной версии о пожаре:
«В нашем Отечестве исторические концепции московского пожара последовательно менялись в зависимости от политической конъюнктуры. Александру I важно было представить этот пожар как варварский акт, совершенный французскими агрессорами и оккупантами, чтобы дискредитировать их в глазах просвещённой Европы. Затем правда постепенно восторжествовала, были даже опубликованы записки непосредственного исполнителя приказа Ростопчина.
При советской власти, в 20-30-е годы, концепция не менялась. Но после Великой Отечественной войны Сталин фактически создал культ фельдмаршала Кутузова, и этот пожар объявили частью его стратегического замысла. Затем не патриотичная версия об ответственности русских за сожжение Москвы была подвергнута суровой критике. Но великий историк Евгений Тарле нашел выход из положения. Он подчеркнул, что моральную ответственность за пожар всё равно несет Наполеон. Не было бы вторжения его армии в 1812 – Москва бы не сгорела».
Французская же версия (впрочем, её же придерживаются и историки цивилизованных стран) гласит обратное – Москву сожгли сами русские. Тактика выжженной пустыни на протяжении веков приносила успех российской армии, так было во всех войнах, ведшихся на территории России и СССР.
Кратко эту версию можно прочитать из французских газет осени 1812 года, время от времени её перепечатывают и современные французские СМИ.
«14 сентября русские подожгли торговые ряды, рынок и здание больницы. А 16 сентября поднялся сильный ветер. По приказу генерал-губернатора Ростопчина 300-400 негодяев подожгли город одновременно в пятистах разных точках. Так как 5/6 всех домов были выстроены из дерева, то огонь распространился с огромной быстротой – это был поистине океан огня.
Около 100 поджигателей были арестованы и расстреляны, при этом все они заявили, что действовали по приказу Ростопчина и ещё одного высокопоставленного лица.
В огне заживо сгорели 30 тысяч больных и раненых русских.
Русские потеряли всё; они ничего с собой не увезли, ведь они всегда считали, что мы никогда не сможем дойти до Москвы, и этим самым лишь вводили своих людей в заблуждение. Увидев, что всё захватили французы, русские замыслили ужасный план: они решили уничтожить огнем свою первопрестольную столицу, и тем самым обрекли на нищету 200 тысяч жителей. В этом злодеянии, сотворённом преступниками, выпущенными из тюрем, повинен исключительно Ростопчин.
Горожане пытались остановить распространение пламени, но московский генерал-губернатор загодя принял вселяющие ужас меры предосторожности: он дал повеление вывезти или уничтожить все средства для тушения пожара».
Русское служило-карательное сословие отчасти признавалось, что это оно подожгло Москву в сентябре 1812 года. Тот же Растопчин в марте 1823 года говорилфранцузской прессе:
«Главной особенностью русского характера является бескорыстие. В многочисленных разговорах, купцов, промышленников и простых людей, я звучало, что Москва не должна попасть в руки врага. «Было бы гораздо лучше, если мы подожжём город», – говорили они.
К примеру, был такой случай в Москве. Один торговец обнаружил, что 17 французских солдат напившись вина, уснули в подвале его дома. Тогда он принял решение подпереть лаз из подвала, и поджёг собственный дом. Семнадцать жалких французов, скорее всего, задохнулись от дыма».
В литературе того времени русская знать тоже подтверждала, что Москву сожгли их сограждане. Так, Наталия Нарышкина в своих записках на французском языке упоминала:
«Торговцы подожгли рынок, и огонь беспрепятственно распространился на улицы, застроенные большей частью деревянными домами. Уже в полночь весь горизонт был охвачен пламенем. Кто поверит, будто французы уничтожали город, который для них же самих был жизненно необходим? Многие из них погибли в ту ужасную ночь, задохнувшись в дыму или заживо сгорев в пламени пожара. Не было никаких средств потушить огонь, поелику помпы и сами пожарные уже исчезли по приказанию генерал-губернатора.
Император Александр так ничего и не сказал о пожаре Москвы; это оскорбляло тех людей, которые верили, что споспешествовали делу, беспримерному в истории России. Ни единого слова поощрения или сердечного изъявления чувств восхищения и умиления. Принесшие себя в жертву были преданы безразличному забвению».
Если посмотреть на историю России, то в самосожжении Москвы нет ничего удивительного – высшее служило-карательное сословие никогда не считалось с имуществом их подданных (как и с их жизнями). Отсюда и эфемерность частной (личной) собственности в стране – при возникновении форс-мажора права на неё утрачивались (переходили к государству). Представить себе, чтобы французское правительство подожгло Париж при подходе к нему немцев (что в 1870 году, что в 1940-м) – невозможно.
В России же ликвидация собственных городов при отступлении считалась нормальной практикой. К примеру, по приказу Петра I в 1708 году был сожжён город Могилёв. Ну, а в Великую Отечественную эта практика была доведена сталинистской верхушкой до совершенства. Партийные активисты и диверсанты НКВД взрывали наряду со стратегическими объектами (мосты, железные дороги – что ещё как-то можно было оправдать) системы жизнеобеспечения простых людей, остававшихся жить в оккупации – элеваторы, электростанции, пищевые заводы, и т.п. – обрекая их тем самым на голодную и холодную смерть.
Таким образом, предстоящее государственное празднование победы в войне 1812 года будет также означать торжества над трагедией русского народа, брошенного властью на произвол судьбы.
