17 октября 1941 года по радио к москвичам обратился первый секретарь
МК и МГК ВКП (б) Александр Щербаков. Через час после его речи в
столице зазвучали выстрелы. Милиция, военные патрули, отряды НКВД и
рабочие дружины начали наводить порядок в городе.
«Календари не отмечали / шестнадцатое октября, / но москвичам в тот
день — едва ли / им было до календаря». Бесхитростные строки поэта
Наума Коржавина. Написаны в 1945-м. Опубликованы в 1992-м. Поэтическое
обращение к самому тяжёлому дню в истории московской обороны 1941
года. Семьдесят два года спустя, наши познания о нём ничтожны.
Говорить о 16-м в школьных и институтских учебниках не принято.
Большинство переживших «Чёрный четверг», по сей день предпочитают
молчать о том, чему стали свидетелями. Исключения редки.
Школьница Нина Шебеко: «Задремали после ночной бомбёжки. Проснулись
ещё в темноте от странных звуков с улицы: какой-то непрерывный шелест
и мягкие удары о мостовую. Когда рассвело, вышли из дома и замерли.
Вдоль всей улицы на асфальте лежат книги и портреты вождей. От Маркса
до Сталина. В полном ассортименте: брошюры, собрания, подарочные
фолианты». Это в Сокольниках.
А это — в Замоскворечье. Переплётчица Анастасия Малькова: «Дворник
сметает на проезжую часть ворох брошюр и открыток с товарищем
Сталиным. Со стороны Балчуга подъезжает «эмка». Из неё выскакивает
человек в форме НКВД. Схватившись за голову, смотрит. Потом кричит,
как безумный, одно и то же раз пять подряд: «Какая б… это сделала?»
Татарин Юсуф, не отрываясь от метлы, отвечает ему: «Все сделала!»
Тем временем, на другом конце города происходит событие, определившее
ход всего дня. По Ленинградскому шоссе со стороны Чёрной Грязи к
Москве на огромной скорости движется колонна немецких мотоциклов.
Двенадцать «цундапов» идут парным строем, держа обочины под прицелом.
Но на шоссе и вокруг него — ни души.
Проскочили Химки, мост над каналом Москва—Волга. Вохровцы от будок
сиганули под откос. Через десять минут немцы пересекли Окружную
железную дорогу и въехали в столицу. Отряд останавливается на мосту
путепровода Рижской железной дороги. Рослый солдат поднимает к глазам
бинокль. Потом вытягивает вперёд руку и говорит: «Zokol!» До конечной
станции московского метро чуть меньше километра.
Но тут от правой обочины раздаётся длинная очередь по фашистам. Охрана
путепровода, гревшаяся игрой в футбол прямо на шоссе, при появлении
гитлеровцев разбежалась. Стрелял молодой боец, оставленный в гнезде у
«максима». Не попал ни разу. Немцы хохочут. Но после второй очереди
разворачиваются и уезжают в сторону Химок.
Телефоны немедленно разносят по городу первые панические слухи: «Немцы
заняли Химки!». «Танки входят в Москву по Ленинградке огромной
колонной!». «Высажен десант у «Сокола»!» В метро временно прекращено
движение. На дистанции «Сокол» — «Белорусская» подвижной состав
отогнали в сторону центра. С 18 часов 45 минут метро работает в
обычном режиме.
В район Химок для выяснения обстановки срочно выслана мобильная группа
с Покровки в составе танковой роты и мотоциклетного взвода.
Механик-водитель танка Виктор Линников: «Наши танки мчались на
предельной скорости. Я, не отрываясь, глядел в смотровую щель своего.
Расстояние в пятнадцать километров покрыли за какие-нибудь полчаса. И
тут мы увидели группу гитлеровцев. Они сидели на мотоциклах тяжёлого
типа с колясками. На каждой машине был установлен пулемёт. Мотоколонна
фашистов въезжала на мост через канал».
Старший лейтенант РККА Алексей Машнин: «Три мотоцикла по пешеходной
дорожке моста, защитившись от огня фермами, прорвались на водную
станцию «Динамо», где были уничтожены нашим мотоциклетным взводом».
Остальных перебили танкисты пулемётным огнём. Во всех уничтоженных
немецких мотоциклах обнаружены сухие пайки на трое суток и полные
комплекты парадных мундиров вермахта. Явно ехали не воевать и не
умирать.
Рация головного «цундапа», включённая на приём, ещё долго бубнит,
вызывая какого-то «Густава»: «Ответьте! Мы не можем найти выезда на
Ленинградское шоссе!» Наши танкисты расстреляли передатчик из
автоматов. «Мы» — это колонна из 60 немецких танков, стоящая под
Клином в 150 метрах от Ленинградки. В месте, где нет, и никогда не
было ни одного дорожного указателя.
Около полудня второй секретарь МК ВКП (б) Георгий Попов на рабочем
месте: «Мне позвонил Щербаков и предложил поехать с ним в НКВД к
Берия. Когда мы вошли в его кабинет в здании на площади Дзержинского,
то Берия встал и сказал: «Немецкие танки… в Одинцове!» Но даже
Лаврентий Павлович не до конца в курсе дела. Потому что два танка уже
стоят у Западного моста Деривационного канала на Сходненской Улице.
Позади город Тушино. Впереди — Москва. Двадцать минут хода до Кремля.
Через полчаса танковая разведка фашистов, медленно пятясь, внезапно
отступает назад.
После прорыва нашего Западного фронта, когда 13 октября пала Калуга, и
он представлял собой сплошную дыру в несколько сот километров, Москву
уже не надо и брать — в неё можно просто триумфально въехать. Почему
этого не произошло 16 октября, объявленного Гитлером днём «последнего
и окончательного наступления на столицу русских варваров», три
четверти века не могут объяснить ни историки, ни архивные документы с
обеих сторон. Что-то забуксовало. Череда поразительных совпадений и
несуразиц поразили армию, которой оставался один шаг до московской
победы. Ногу-то они занесли, а вот шага так и не сделали.
Все московские дороги восточного направления забиты беженцами до
отказа ещё с утра 15 октября. По шоссе Энтузиастов — не протиснуться и
пешком. Людские ручейки стекаются к выездам из столицы со всех её
концов. В горловинах образуются пробки по 200-300 тысяч человек. Такая
масса народа практически неуправляема. Однако ей кто-то умело
манипулирует.
Швея Ида Рейзен: «Мы хорошо помнили рассказы родителей о Гражданской.
Видимо, внутри это сидело всегда. Поэтому, когда раздался зычный крик
«Смерть жидам!», я сразу встала на четвереньки и быстро заползла под
какую-то машину. А Миррочка, сестра, замешкалась. Её тут же убили,
ударив головой о фонарный столб. Какие-то женщины, по виду работницы,
вытащили меня с другой стороны из-под авто. Повязали голову платком,
затолкали в свою колонну. Так, обняв, с собой и увели».
Рабочий Георгий Решетин: «Раздаются возгласы: «Бей евреев!». Вот
появляется очередная машина. В кузове, на папке с документами сидит
худощавый старик, рядом красивая девушка. Старика вытаскивают из
кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит,
что он не еврей, что они везут документы. Толпа непреклонна. Дикая
расправа с евреями, да и не только с ними, у Заставы Ильича меня
потрясла».
Шофёр Степан Подболотов: «Въехать в город невозможно. Курил одну за
другой, стоя на подножке своей полуторки. Видел, как буквально вбили
ногами в мостовую трёх девушек, принятых за евреек. Шли девчонки — и
нет. Три кровавые кляксы на дороге».
В антисемитском бесчинстве на востоке Москвы участвуют только мужчины:
рослые, крепкие, в рабочей одежде и сапогах. Появляются внезапно,
заводят толпу громкими криками. Совершив акцию, в толпе же и
растворяются. Их никто даже не пытается остановить, задержать.
Количество убитых и покалеченных людей неизвестно. А результат
действий налицо: полная невозможность для войсковых частей и
транспорта пробиться в столицу сквозь толпу, опрокинутые машины и горы
скарба.
В самой Москве погромов и убийств нет. Районы, где проживает много
евреев, — Тишинка, Нижние Котлы, Марьина роща, Сокольники — вообще не
отмечены в донесениях по этой теме. Довольно много антисемитских
выпадов на заводском и фабричном производстве. Но их инициаторы —
простая пьянь, какой всегда много на любом предприятии. Горлопанов
немедленно выцеживают из толпы и передают в руки ВОХР или милиции.
Почти все они, в отличие от погромщиков восточной части Москвы, будут
переданы в военные трибуналы НКВД и расстреляны.
Много сложностей органам правопорядка доставляет почти полное
отсутствие властей в городе. Ко второй половине дня Москву самовольно
оставили почти 800 партийных и хозяйственных руководителей.
Партработники и директора, завхозы и управдомы, начальники и
уполномоченные, набив барахлом личный и казённый транспорт, бросили и
народ, и столицу. Многие оставили жён и членов своих семей.
В газетах и радиосводках это будет названо «единичными случаями
проявления трусости, шкурничества и измены». На самом деле их бегство
носило массовый характер. В итоге с 16 часов дня в городе начинает
царить полная анархия.
Школьник Евгений Рымко: «Производство остановилось. Я вышел на улицу.
По ней куда-то шёл и бежал народ. В кузовах грузовиков тоже были люди.
Троллейбусы и автобусы переполнены, кое-кто сидел на их крышах. Я
поехал в центр. Там — такая же картина».
Студент Владимир Этуш: «…у людей изменились глаза, лица. Уже начали
грабить магазины. Помню, как по мостовой возле винного магазина текло
рекой вино из разбитых бутылок». Продавцы и кладовщики поумнее
прекрасно понимают, что такое пьяный разгул в городе без власти.
Поэтому успевают разбить и вылить огромное количество алкоголя ещё до
начала грабежей.
Поскольку с сентября в Москве введена карточная система отпуска хлеба,
крупы, жиров, а магазины и булочные утром 16-го не открылись — люди не
стали ждать худшего. Разбивают витрины и входят внутрь. Выносят,
прежде всего, всё «карточное». Потом спички, соль, сахар, мыло,
керосин, консервы. Вторая очередь грабежей — промтоварная. Народ
бросается за обувью и тёплыми вещами.
Предметы старины, золото и драгоценные камни не являются товаром. На
стихийно возникшей толкучке в Столешниковом переулке на всё это
случайные прохожие даже не смотрят. Хотя и своё, и краденое
предлагается буквально за бесценок. За первое прижизненное издание
Пушкина просят две банки тушёнки. Не дают!
При этом отмечаются факты, не ложащиеся в общую канву дня. Открыта
вовремя и продолжает работать до позднего вечера Государственная
публичная историческая библиотека в Старосадском переулке. В её десяти
читальных залах сидит по одному человеку. Это не сотрудники самой ГПИБ
или НКВД. И не дежурные ПВО. Без всякой паники здесь работают авторы
статей и монографий по самым разным вопросам истории.
В двух шагах от Кремля действует кинотеатр «Метрополь». Дают новую
комедию «Антон Иванович сердится». Сеанс, начавшийся в 16 часов,
прерывает пятнадцать тревог угрозы воздушного нападения. Зрители
терпеливо уходят в бомбоубежище, чтобы по отбою тревоги вернуться в
зал. Фильм с любимой артисткой Людмилой Целиковской заканчивают
демонстрировать утром следующего дня. Улыбающиеся люди расходятся из
зала, обмениваясь впечатлениями.
Учащийся Владимир Новиков: «Много написано об этом дне, мне же он
запомнился хлопьями бумажного пепла, которые ветер гнал по уклону
улицы Горького от Моссовета к Охотному ряду. Это уничтожали архивы и
партийные документы».
Жгут, потому что есть кому жечь. А вот в здании ЦК ВКП (б) уже ни
единой души. Сотрудники НКВД застают огромную коробку партийного
аппарата с не отвечающими на звонки телефонами абсолютно вымершей. Ни
людей, ни охраны на входе и внутри. Документы и папки с грифом
«Совершенно секретно» аккуратно разложены на столах своих испарившихся
хозяев.
Несмотря на внезапное бегство партийной номенклатуры, в отдельных её
звеньях и вотчинах царит практически образцовый порядок. Чётко и
организованно покидает Москву часть редакционно-издательского
коллектива «Известий», эвакуируемого в Куйбышев. Туда же вечером под
особой охраной вывезен бывший Наркоминдел страны дипломат Максим
Литвинов. В скором времени он сыграет выдающуюся роль в истории ВОВ в
качестве посла Советского Союза в США.
Главного инженера Гознака Виктора Мудрика вызывает руководство.
Приказывают немедленно покинуть столицу. На дорогу вручают ампулу с
цианистым калием: «Если окажетесь в руках у немцев, не забудьте
немедленно принять яд».
Из всех московских тюрем и СИЗО заключённых срочно этапируют в
Свердловскую область. «Заболевших и убитых при попытке к бегству во
время погрузки на вокзале нет». Потому что те, кого не рискуют
этапировать, ещё ночью расстреляны прямо в камерах.
После всего изложенного, возникает естественный вопрос: а что же
Сталин? Где он вообще? С утра объехал Москву на бронированном «ЗИСе».
Буркнул: «Я думал, будет гораздо хуже!» Шутник, увидевший падение
своего государственного рейтинга в глазах народа до уровня тротуарного
бордюра. Мог бы посетить завод своего имени на пару с Микояном,
которого чуть не разорвали рабочие: он призывал их разойтись по домам.
А те требовали не останавливать конвейер. Просили раздать оружие «для
защиты каждого сантиметра родного города».
Учтено свыше шестидесяти легенд, мифов и апокрифов о поведении вождя в
Москве 16 октября. Его видели то там, то сям. Являлся неожиданно пред
разными людьми. И возвещал, и приказывал тоже разное. Как и подобает
народному богу. О 16-м октября ни книг, ни фильмов, ни приличных по
уровню и объёму статей доныне не существует. А зачем? Когда всё и так
умещено во фразе: «Сталин отстоял Москву в октябре 1941-го».
Лейтенант вермахта Ганс Райхенау: «Милая Магда! В это невозможно
поверить: пятнадцать недель боёв, а я жив, хотя наш батальон пополняли
уже четырежды. Сегодня, 16 октября, мы будем в русской столице. Конец
войне! Если бы ты знала, какой праздник в честь нашей победы задумал
фюрер! Я пришлю тебе потрясающие снимки с их Красной площади».
Ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН Елена
Сeнявская обнародовала сценарий запланированного фашистами триумфа:
«После торжественного прохождения войск по Красной площади туда должны
были вывести под конвоем захваченных большевистских вождей. На их
глазах военные сапёры производят подрыв стен Кремля как символа
советского сопротивления. Затем подрыв Мавзолея. На руинах последнего
предполагалось разложить костёр, на котором должно быть сожжено тело
Ленина. После этого под барабанный бой планировалось повесить
советских вождей».
1
