Серьезная, молчаливая, скромная и печальная, умная и образованная, с тонким чувством юмора, но некрасивая, полная и хромая. Тем не менее, она была неотразима: мало кто из мужчин не поддавался ее обаянию и интеллекту. Николай Гумилев, Максимилиан Волошин, Константин Сомов, Сергей Маковский – все были влюблены, кто в Елизавету, кто в Черубину, и почли бы за счастье стать ее мужем.
Черубина де Габриак – одна из самых необычных и трагических женщин Серебряного века, ставшая легендой, благодаря безобидному розыгрышу Максимилиана Волошина. Эта женщина принадлежала к числу тех, кто неотразимо действовал на мужчин своей невероятной сексуальностью, флюиды которой сводили с ума. Словом, она была из породы «мёдовых».
Жизнь Черубины де Габриак началась трагически и так же трагически закончилась. Был в ее жизни только один короткий светлый промежуток, когда из скромной и мало кому известной переводчицы Елизаветы Ивановны Дмитриевой по мановению волшебной палочки чародея Волошина, она превратилась на девять месяцев в жгучую испанку, экзальтированную католичку, печатавшую тонкие, религиозные стихи в журнале «Аполлон».
Слева – редактор ж. "Аполлон" Сергей Константинович Маковский
Давно, как маска восковая,
Мне на лицо легла печаль…
Среди живых я не живая,
И, мертвой, мира мне не жаль.
И мне не снять железной цепи,
В которой звенья изо лжи,
Навек одна я в темном склепе,
И свечи гаснут… О, скажи,
Скажи, что мне солгал Учитель,
Что на костре меня сожгли…
Пусть я пойму, придя в обитель,
Что воскресить меня могли
Не кубок пламенной Изольды,
Не кладбищ тонкая трава,
А жизни легкие герольды —
Твои певучие слова.
1909-1910
(Посвящение М.Волошину)
Весь Петербург сходил с ума, мучаясь в догадках, кто эта незнакомка со странным именем, с которым она и вошла в историю Серебряного века, и стала, по словам Марины Цветаевой, целой эпохой питерского литературного бомонда. Лиза или Лиля, как звали ее близкие, родилась (1887) в бедной дворянской семье: мать – акушерка, отец – учитель, умерший от костного туберкулеза.
Болезнь передалась по наследству дочери и приковала ее к постели на долгие годы. Когда она встала, то оказалось, что ноги разучились ходить, она часто падала и осталась на всю жизнь хромоножкой. В семье была тяжелая атмосфера, хотя родители никогда не наказывали детей. Брат Лизы страдал эпилепсией, нюхал эфир и заставлял нюхать сестру.
От привычки к эфиру его лечили в психиатрической больнице. Кроме того, он страдал какими-то странными фантазиями и, по всей видимости, имел склонность к садизму. Например, говорил, что надо периодически приносить жертвы всесожжения и начинал вместе с сестрами сжигать все, что можно было сжечь.
Однажды, когда все игрушки были сожжены, в печку бросили живую собаку, которую спасли, услышав страшный визг, родители. Когда Лизе было десять, брат взял с нее расписку, что она в шестнадцать выйдет замуж и родит 24 ребенка, которых отдаст ему: он будет издеваться над ними и убивать.
В девять лет, заболев дифтерией, Лиля ослепла, но через десять месяцев зрение восстановилось. В одиннадцать на ее глазах умерла в жуткой агонии старшая сестра: произошло заражение крови от умершего в утробе ребенка. Муж, наблюдавший, как чернеет и разлагается тело жены, от бессилия и чувства вины находился на грани безумия.
Не сумев справиться с горем, он застрелился в тот же день на глазах маленькой Елизаветы. Их так и хоронили – в один день, деля венки между двумя гробами. У матери после смерти старшей дочери и зятя, развилась мания преследования. В тринадцать Лилю изнасиловал друг матери, которого та любила и обвиняла в случившемся дочь.
Словом, жизнь девочки началась вполне по Достоевскому. Не случайно Черубина де Габриак позднее говорила, что у нее не было детства и что под влиянием всех этих событий у нее сформировалось мистическое восприятие жизни и чувство собственной исключительности.
«В детстве, лет 14-15, я мечтала стать святой и радовалась тому, что я больна темным, неведомым недугом и близка к смерти…. Я совсем не боялась и не боюсь смерти, я семи лет хотела умереть, чтобы посмотреть Бога и Дьявола. И это осталось до сих пор.
Тот мир для меня бесконечно привлекателен. Мне кажется, что вся ложь моей жизни превратится в правду, и там, оттуда, я сумею любить так, как хочу… И мне хочется, чтобы кто-нибудь стал моим зеркалом и показал меня мне самой хоть на одно мгновенье. Мне тяжело нести свою душу…» (Из исповеди Черубины)
Николай Гумилев
В семнадцать, после окончания с золотой медаль гимназии, Лиля поступает в женский императорский пединститут, через четыре года становится дипломированным специалистом по средним векам, старофранцузской и староиспанской литературе, начинает переводить с французского, испанского, а позднее – и с немецкого.
Именно в это время у нее возник образ испанской красавицы-инфанты, прообраз будущей Черубины де Габриак. Далее – Париж, Сорбонна и знакомство с Н.С.Гумилевым. Понравились друг другу, но отношения были дружескими и они легко расстались. Но это было лишь предисловие к тем судьбоносным отношениям, которые сложились между ними после возвращения из Парижа.
Весной 1909 года, на одном из литературных вечеров в Академии художеств, ее представили Гумилеву, и они вспомнили о своей первой встрече в Париже. Здесь же она познакомится и с Волошиным, который был старше ее на десять лет и казался ей недосягаемой вершиной.
Слева – М.Волошин, справа – Н.Гумилев
Позднее отношения с тем и другим переросли в запутанный любовный треугольник, разрешившийся скандальной историей с дуэлью. Но в этот вечер Николай Гумилев пошел провожать Елизавету, пленившую его фразой, сказанной на полном серьезе: «Крокодилов убивать не надо». Это была реакция на его рассказы об Африке, львах и крокодилах.
Вторая встреча оказалась роковой для обоих: она его мучила, а наедине с собой, после очередной встречи, металась и плакала; он старался подчинить ее, любил, ревновал, ломал ей пальцы, потом тоже плакал и целовал ноги. Это был жестокий поединок мужчины и женщины, о котором Гумилев написал стихотворение с говорящим названием «Поединок»:
Я вызван был на поединок
Под звуки бубнов и литавр,
Среди смеющихся тропинок,
Как тигр в саду, – угрюмый мавр.
Ты – дева-воин песен давних,
Тобой гордятся короли,
Твое копье не знает равных
В пределах моря и земли.
Вот мы схватились и застыли
И войско с трепетом глядит,
Кто побеждает: я ли, ты ли,
Иль гибкость стали, иль гранит…
Слева – Елизавета Дмитриева, справа – Николай Гумилев
Все разрешилось быстро. В мае они решили отправиться в Коктебель, который перевернул их отношения. Гумилев был совсем мальчишкой (обоим – лишь по двадцать одному), а Волошин – уже умудренный жизнью и известный поэт. Перед обаянием Максимилиана Александровича Елизавета Ивановна устоять не могла.
«…Я узнала, что М. А. любит меня, любит уже давно, – к нему я рванулась вся, от него я не скрывала ничего. Он мне грустно сказал: «Выбирай сама. Но если ты уйдешь к Г-ву – я буду тебя презирать». – Выбор уже был сделан, но Н. С. все же оставался для меня какой-то благоуханной, алой гвоздикой. Мне все казалось: хочу обоих, зачем выбор! Я попросила Н. С. уехать, не сказав ему ничего. Он счел это за каприз, но уехал». (Из «Исповеди» Черубины де Габриак)
Дни, проведенные до осени с Волошиным, стали лучшими и самыми счастливыми в ее жизни. Здесь же, в Коктебеле, родилась таинственная Черубина де Габриак, мистификация, сыгравшая роковую роль в судьбе Елизаветы Ивановны.
Мистификацию придумал Волошин, когда Лиля (будущая Черубина де Габриак) поселилась у него в Коктебеле после размолвки с Гумилевым: они собирались пожениться. Волошин позднее посвятил своей возлюбленной несколько стихотворений, появившихся, правда, после разоблачения розыгрыша, трагическим образом повлиявшим на судьбу Черубины-Елизаветы.
В неверный час тебя я встретил,
И избежать тебя не мог –
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске вела,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы сотворили
Однажды Волошин нашел на берегу моря корягу из виноградного корня, хорошо обработанную морем. Коряга была однорукой и одноногой, но с добродушной мордочкой. Поэт поставил чертенка на книжную полку, а потом вместе с Лилей придумал ему имя – Габриах.
Его они отыскали в какой-то книге по демонологии. Согласно ей Габриах – бес, который защищает от злых духов. «Гаврюшка» стоял в доме Волошина, потом был подарен Лиле и переехал вместе с ней в Петербург. В роковом для Лили 1909 году готовился к изданию журнал «Аполлон», в котором живое участие принимал и Волошин.
Вместе с Елизаветой поэт обсуждал, каким должен быть журнал, какие стихи в нем будут печататься и о возможности напечатать в нем ее стихи. Редактором «Аполлона» стал Сергей Маковский, сумевший найти спонсора в лице богатых Ушковых.
Сергей Маковский
Сергей Маковский, известный в Питере щеголь, аристократ и сноб, тщательно следил за внешним видом и мечтавший, чтобы члены редакции приходили на работу в смокингах, а дамы были из числа балерин.
Стихи Елизаветы Ивановны вполне подходили для этого журнала, но хромая, не элегантная, некрасивая школьная учительница явно не вписывалась в воображаемый круг авторов аристократического журнала.
Ее стихи и она сама, естественно, Маковским были отклонены. Вот тогда-то Волошин и решил проучить заносчивость Маковского, предложив Лиле придумать образ поэтессы, которую бы тот принял сразу и безоговорочно.
По замыслу Волошина это должна быть незнакомка аристократических кровей, хорошо знающей французский и испанский, и умеющей писать стихи.
За основу псевдонима взяли имя того самого чертенка Габриаха, изменив на французский манер окончание имени и добавив к нему частичку «де». В начале имени поставили просто букву Ч (черт). Потом было решено все-таки ее расшифровать: найти женское имя, которое начинается с этой буквы.
Долго искали подходящее имя в книжных завалах, пока однажды Елизавета не вспомнила, что у Брета Гарта была героиня по имени Черубина, жившая на корабле. Для полноты образа надо было придумать Черубине аристократический герб, который и описала в поэтической форме сама героиня мистификации.
Так на свет родился мифический образ утонченной аристократки Черубины де Габриак, обладавшей изысканным вкусом и стилем, пользующейся тонкими французскими духами и писавшей прекрасные стихи. Они сочинили письмо, написали его во французской манере и отправили редактору «Аполлона».
Адресат был в полном восторге: от тонкого французского стиля, оформления письма, его аромата и прилагавшихся стихов. Когда на другой день Волошин зашел к Маковскому в его роскошную спальню, где тот принимал посетителей, то увидел следующую картину: перед ним сидел вспотевший Алексей Толстой, который слушал стихи, хорошо знакомые ему еще по Коктебелю.
Толстой не знал, как себя вести, потому что догадался, в чем дело, но Волошин шепнул ему, чтобы тот молчал и скрылся. Ответ прекрасной незнакомке не заставил себя ждать: он был написан тоже по-французски с очень лестным отзывом о стихах и просьбой, прислать все, что у нее есть в редакцию.
На другой день редактор получил следующую порцию стихов. Наживка была проглочена. Вряд ли Максимилиан Волошин мог предполагать, чем для его возлюбленной обернется эта история: ему было интересно творить образ Черубины де Габриак, ставшей как бы их общим с Елизаветой ребенком, которому придумали имя, биографию, родственников…
Они сделали ее страстно-верующей католичкой, временами уезжавшей в Париж, где, якобы, она хотела постричься в монахини, или вдруг она заболевала как раз в те дни, когда должно было состояться важное поэтическое собрание, на котором присутствовала Лиля. Черубина постоянно исповедовалась у отца Бенедикта и посещала каждое воскресенье костел.
В быстро сдернутых перчатках
Сохранился оттиск рук,
Черный креп в негибких складках
Очертил на плитах круг.
В тихой мгле исповедален
Робкий шепот, чья-то речь;
Строгий профиль мой печален
От лучей дрожащих свеч.
Я смотрю в игру мерцаний
По чекану темных бронз
И не слышу увещаний,
Что мне шепчет старый ксендз.
(Исповедь)
Был выдуман кузен, к которому Маковский страшно ревновал Черубину. За ним и за ней была установлена Сергеем Маковским и Николаем Врангелем слежка, которая, по их словам установила, что она была внучкой графини Нирод, уехавшая за границу.
Маковский дал Черубине отчество и присвоил ей графский титул. Он искал и находил ее в каждой красавице, в театре и на улице, с нетерпением ждал ее звонков, посылал цветы, не говоря уже о том, что стихи графини Черубины Георгиевны печатались во всех номерах журнала на самом первом месте.
Но ребенок оказался мертворожденным, хотя реальность образа была настолько правдоподобной, что в существование реальной женщины поверили все: и Маковский, и члены редакции журнала, и все петербургские поэты, начиная с тонкого Иннокентия Анненского и кончая Цветаевой и Ахматовой.
Маковский не на шутку влюбился, говоря, что если бы у него было несколько тысяч дохода, он тут же предложил бы ей руку и сердце. А в это время Лиля жила на одиннадцать с половиной полтинников в месяц, полагавшихся ей как простой школьной учительнице.
Иннокентий Анненский очень близко к сердцу принял, когда на первой полосе вместо его стихов появились стихи Черубины. Он, хотя и высоко ценил их, но говорил, что что-то в них не то и не так, но понять, что не так, не мог. Но Маковскому он очень сочувствовал в этой любовной истории.
Самое интересное, что Волошин, будучи автором розыгрыша, стал посредником между Черубиной и Маковским, который все ему рассказывал. Но, похоже, что и сам Волошин влюблялся в выдуманный им образ таинственной красавицы. А может быть, он создавал образ своей идеальной женщины или души своей возлюбленной, внешне некрасивой и неприглядной, но обладавшей литературным талантом, острым умом и доброй душой.
Наверное, Волошин хотел, чтобы она полюбила себя, воплотившись в образ прекрасной и желанной женщины. Но жизнь не спектакль, не сказка и не кино. За эту мистификацию она заплатила высокую цену. Но в стихах Черубина де Габриак прекрасна и оригинальна, и ни на кого из петербургских поэтов не похожа.
Это был совершенно новый тип женской поэзии, вызвавшей у публики неподдельный интерес и даже ажиотаж. В конце концов, Лиля начала бояться встречи с Черубиной де Габриак: она начала раздваиваться и не понимать, где она, а где Черубина.
О, не гляди назад,
Здесь дни твои пусты,
Здесь все твое разрушат,
Ты в зеркале живи,
Здесь только ложь, здесь только
Призрак плоти,
На миг зажжет алмазы в водомете
Случайный луч…
Любовь.— Здесь нет любви.
Не мучь себя, не мучь,
Смотри, не отрываясь,
Ты в зеркале — живая,
Не здесь…
Ты в зеркало смотри…
(Зеркало)
Решено было игру окончить. Но все получилось вовсе не так, как задумывалось. Нервное напряжение Лили нарастало, и, видимо, не выдержав его, она призналась немецкому поэту-переводчику Иоганну фон Гюнтеру, что Черубина – это она, но взяла с него слово, что он никому не скажет.
Напрасно: он рассказал об этом Михмилу Кузмину, тот – Сергею Маковскому. Гумилев, узнав о розыгрыше, повел себя недостойно и не по-мужски. Еще до раскрытия тайны Черубины, он сделал Лиле в очередной раз предложение, но она ему отказала. Когда же мистификация была раскрыта, он, встретив ее, при всех присутствующих бросил в лицо: «Ты была моей любовницей, на таких не женятся».
Николай Гумилев
Любовь закончилась ненавистью. Волошин, узнав об этом, тоже при всех дает Гумилеву пощечину и вызывает на дуэль. Маковский сделал вид, что обо всем знал, но пригласил к себе Елизавету Ивановну, надеясь все-таки, что увидит ту красавицу, о которой грезил.
Но в кабинет вошла полная, некрасивая прихрамывающая женщина и иллюзии окончательно рассеялись. Печатать ее перестали, на смену хвале пришла хула и то, чем вчера все восхищались, сегодня смеивалось. Маковскому она написала тогда:
Милый рыцарь! Дамы Черной
Вы несли цветы учтиво,
власти призрака покорный,
Вы склонились молчаливо.
Храбрый рыцарь! Вы дерзнули
приподнять вуаль мой шпагой…
Гордый мой венец согнули
перед дерзкою отвагой.
Бедный рыцарь! Нет отгадки,
ухожу незримой в дали…
Удержали Вы в перчатке
только край моей вуали.
(Конец)
Дуэль окончилась ничем: оба промахнулись и стали посмешищем Петербурга. Гумилев, как виновник дуэли, был наказан неделей домашнего ареста, Волошин – одним днем ареста, а для Елизаветы Дмитриевой эта история чуть не закончилась сумасшедшим домом. Черубина замолчала навсегда. Елизавета Ивановна срочно выходит замуж за своего давнего приятеля Васильева, берет его фамилию и они уезжают в другой город.
После революции были только ссылки и тюрьмы: то как дворян, то как членов теософского общества. Черубина исчезла в 1909 году, а Елизавета Ивановна Васильева (урожденная Дмитриева) умерла от рака спустя двадцать лет: в 1928 году. Ее могила не сохранилась…
Тина Гай
63 элементов 5,588 сек.