…Шел 70-й день титанического противостояния потрепанной и обессиленной в предшествующих боях Красной Армии отборным войскам фашистского агрессора. 19 сентября 1941 г. прорвавшая киевскую оборону лавина пехотных и танковых частей 6-й немецкой армии хищно хлынула в очередную покорившуюся им европейскую столицу.
Появление на центральных улицах Киева, казалось, нескончаемой моторизованной реки германского воинства, шокировало киевлян. Ведь советская пропаганда чуть ли не до последнего дня не уставала твердить, что захват столицы Украины фашистами невозможен, что «Киев есть и будет советским».
Обыватели были крайне растеряны: 18 сентября после отхода советских войск в городе воцарилось безвластие и началось повсеместное разграбление магазинов и складов (прежде всего винных), библиотек и музеев. И вот их взору внезапно предстали завоеватели-немцы, восседавшие на больших военных грузовых машинах, бронетранспортерах, мотоциклах.
Все ладные, с отличной выправкой и воинственно-самоуверенные. Каждый, кроме MP (автомата) или винтовки, вооружен… фотоаппаратом «лейка». А фотографировать было что: прямо на глазах у пришельцев довершалось разграбление магазинов и лавок. С хохотом фиксировали забавные сценки. Но было в этом смехе что-то зловещее…
Свастика над Киевом
В течение нескольких дней относительного затишья население пыталось свыкнуться с новой жизнью, вчитывалось в приказы оккупационных властей, которые сыпались как из рога изобилия: одним надлежало зарегистрироваться, другим — сдать то-то и то-то, и уж всем без исключения сообщать о затаившихся врагах рейха. Усиленную активность стала проявлять немецкая полиция безопасности и СД, а также созданная на второй день после захвата города украинская полиция.
Началась волна арестов, обысков, облав, розыскных мероприятий по заранее подготовленным спецслужбами «Особой розыскной книге СССР», «Спискам по выявлению места проживания». Охотились за партийными и советскими работниками. В считанные часы в городе создалась накаленная атмосфера выискивания «обидчиков» — коммунистов, чекистов, активистов — и сведения с ними счетов.
Проявлялось все больше признаков того, что оккупационный режим имеет четко выраженную антисемитскую направленность. По распоряжению новых властей из синагог вывозили молящихся в неизвестном направлении — никто больше никогда их не видел.
Но вскоре на берегу Днепра под Киевом стали находить мешочки с иудейскими молитвенными принадлежностями. Особенно много евреев погибло в Голосеевском лесу, который, по свидетельству очевидцев, был завален трупами.
В первые дни оккупации расправы над киевлянами еврейской национальности чинили, как правило, пьяные немцы, отмечавшие долгожданную победу в сражениях за Киев. Но в обстановке нагнетания ненависти к евреям, когда по улицам разъезжали автомашины, с которых неслись усиленные мегафонами требования за вознаграждение «сообщать в гестапо и полицию о местопребывании коммунистов, партизан и евреев», когда на стенах домов, на столбах, заборах, даже в трамваях появились плакаты, призывавшие «бить жидов», карикатурные изображения «юдо-большевистских комиссаров» и «евреев-угнетателей», в душах киевских люмпенов, которые почувствовали возможность безнаказанно поживиться чужим добром, переселиться в лучшие квартиры, проявилась ранее затаенная злоба, злорадство, мстительность по отношению к соседям-евреям.
Хотя никаких свидетельств прямого участия этих элементов в физических расправах над евреями нет, надо прямо сказать, что в своей юдофобской политике нацисты рассчитывали в основном на эту категорию населения.
Немецкие солдаты выносят заложенную в одном из киевских зданий взрывчатку
Евреи, хотя и являлись частью автохтонного населения, в условиях советской власти и ее преобразований оказались в двусмысленном положении, дававшем повод считать их «опорой большевизма». Многие из них, особенно представители молодого поколения, имели все основания испытывать к советской власти чувство признательности.
Ведь это она вывела их за черту оседлости, уравняла в правах с неевреями, широко открыла двери к заветной цели каждого еврея — к образованию, дала возможность занимать престижные должности. Евреи, надо сказать, осознавали свой долг перед советским государством и стремились честно отрабатывать его, трудясь не только в сфере экономики, но и служа в армии и органах госбезопасности.
На антисемитизме пытались играть гитлеровцы в своей политике порабощения и колонизации Украины. Концепция «иудо-большевизма», сконструированная Розенбергом и Гитлером, представлялась идеальным оружием в борьбе сразу против двух заклятых врагов фашизма: коммунизма и еврейства.
О практическом применении этой концепции позаботились в ставке Гитлера, издав 12 сентября 1941 г. директиву, в которой говорилось: «Борьба против большевизма требует беспощадных и энергичных действий прежде всего также против евреев, которые являются главными носителями большевизма».
Основываясь на «идейных» установках Гитлера, Розенберга, Геббельса и других фашистских главарей, командующие армиями, оперировавшими на территории СССР, издали приказы по войскам, возбуждавшие антисемитские настроения.
Приказ такого рода, растиражированный командующим 6-й армией генерал-фельдмаршалом фон Рейхенау, был оценен Гитлером как образцовый. Он гласил: «Главной целью похода против еврейско-большевистской системы является полный разгром и искоренение азиатского влияния на европейскую культуру…
Поэтому солдат должен сознавать необходимость жесткого, но справедливого наказания еврейских недочеловеков. Другая задача — задушить в зародыше восстания в тылу вермахта, зачинщиками которых, как показывает опыт, всегда являются евреи. Борьба с врагом за линией фронта оценивается еще недостаточно серьезно». Фельдмаршал выдвигал лишь одно требование: на одного еврея расходовать не более двух пуль.
Ситуацию, сложившуюся в Киеве, отражает датированный 7 октября 1941 г. документ: «Сообщения о событиях в СССР», подготовленный для высшего руководства полицией безопасности и СД: «Еще ранее из-за занятия евреями лучших рабочих мест при господстве большевиков и из-за их службы в НКВД как агентов и доносчиков, а также из-за происшедших в Киеве и возникших больших пожаров, возмущение населения против евреев было чрезвычайно большим».
«Взрывы и пожары в Киеве», «возмущение против евреев»… Об этом, как и о том, что они связаны с мясорубкой в Бабьем Яру, долгие годы, десятилетия, не принято было вспоминать. Лишь в последнее время эта тема всплыла из мрака забвения, став для многих сенсацией. Ныне картина проясняется благодаря использованию новых исторических источников, хотя и остаются некоторые неясности.
В огненной западне
24 сентября в середине дня раздался первый взрыв на Крещатике. Вслед за ним с жуткой периодичностью последовали новые взрывы, как и первый, очень большой мощности. В центральной части города начались сильные пожары. Огонь, распространяемый ветром, клубы дыма, мгла из пепла охватили большую территорию и бушевали несколько недель.
Ставшая свидетельницей этих событий киевская писательница Докия Гуменная писала: «На Крещатике уже через каждых два дома — пламя. Чтобы остановить все новые вспышки пожара, немецкие военные команды взрывают соседние с горящими дома. Немецкие военные — испачканные сажей — бегают по крышам, что-то кричат.
Люди выбегают с клумаками… Из разбитых витрин вылазят также военные, несут какие-то коробочки, будильники… На поросшей бурьяном баррикаде на Лютеранской, там, где улица круто спускается вниз, рядом с киевлянами стоят растерянные победители армий всей Европы с остекленевшими, сравненными с побежденными перед лицом огненной стихии, глазами. С Лютеранской видно море огня внизу, на Крещатике, эта баррикада — линия, за которую уже нельзя пройти».
Разрушения причиняли фугасы, взрываемые по радио с большого расстояния — до 400 км. Советские минеры заложили радиомины в лучшие административные и комфортабельные здания, в которых, по расчетам НКГБ, должны были размещаться немецкие штабы, органы оккупационной власти, квартиры немецких генералов и офицеров.
Называлась, уже в 1990-е годы, фамилия руководителя операции по минированию — полковника А.Голдовича — начальника инженерной службы 37-й армии; в городе действовала подпольная чекистская группа, возглавляемая Д.Соболевым, и мощная рация, установленная на конспиративной квартире пенсионера Линевича. Их задачей было выяснить, кто и когда будет заселять заминированные объекты, и передать информацию в Центр.
Для немецких специалистов было очевидно, что взрываются не простые взрывчатки, заложенные случайными людьми, а мины новой, особой конструкции, реагирующие только на радиосигнал, и что заложены они большими мастерами своего дела, а не какими-то «еврейскими агентами». Начались превентивные «прочесывания» домов, из подвалов многих из них извлечено большое количество весьма квалифицированно замаскированной взрывчатки с радиовзрывателями.
Боевой операцией советских саперов на фоне сложности тогдашних межнациональных отношений и оживления антиеврейских настроений среди некоторой части населения ловко воспользовались фашистские власти, выставляя себя «исполнителями воли всех киевлян» в реализации так называемого окончательного решения еврейского вопроса в крупнейшем из городов Советского Союза, захваченных немцами.
Более того, взрывы, пожары, хаос, атмосфера беды, страха, возмущения и подозрения дали повод обвинить во всем «жидо-большевистские» элементы, сопротивляющиеся установлению «нового порядка». Буквально с первой минуты пожаров гитлеровцы и их подголоски завопили: «Во всем виноваты евреи!».
Собственно говоря, оккупационным властям и не было большой необходимости проявлять тут какую-то изобретательность. Еще 16 августа 1941 г. распоряжением начальника военно-административного отдела вермахта было рекомендовано: «Создавать впечатление, что мы всегда действуем правильно. Если преступник не установлен, то акты саботажа и диверсий необходимо приписывать не украинцам, а евреям и русским: поэтому против них следует проводить репрессивные меры».
В первые же дни бедствия, вызванного взрывами, когда более 50 тыс. киевлян остались без жилья и имущества, гитлеровцы тщетно попытались «раскачать» население на погром в городе, его руками выполнить «грязную работу» по расправе над евреями.
Д.Гуменная рассказывала о сцене, свидетельницей которой была: «Возле немецкой легковой машины, остановившейся на ул. Меринговской, собрались люди, чего-то ждут. Но вот тянут два немца растрепанную женщину, на одной ноге у нее галоша, на другой туфля. Немцы бросают женщину на землю, она что-то лепечет, пытаясь объяснить, наконец, поднимается, опершись на машину. Истязатели с криками снова бросают ее навзничь, бьют и одновременно объясняют толпе, что, дескать, «юды поджигают каждый третий дом», что эта вот облила в своей квартире плиту керосином и затопила.
Между тем избиение женщины продолжается, ее то бросают на землю, то поднимают, сажают на крыло автомашины, снова бьют, она «как распятая», длинноволосая, безумная, потерянная галоша откатилась в сторону. Еще томительная минута, — подбежал ее палач, сбросил с крыла лицом к земле и лежащую пристрелил. Затем немцы приволокли еще одну женщину, почти голую, и тоже застрелили. Тут же в толпе рассказывали, как один еврей «прибежал из Борисполя, поджег свое жилье и убежал». А другой на Бессарабке обливал керосином — подумать только! — громаду Крытого рынка».
Но ни тогда, ни позже ни одного конкретного факта или фамилии не было приведено даже в немецких закрытых документах. Нелепость попыток представить евреев как виновников большой беды киевского населения была очевидна даже для сбитой с толку, охваченной паникой толпы. Их несостоятельность подтвердилась и позднее в октябре и даже в ноябре 1941 г., когда взрывы и пожары продолжались в уже «очищенном» от евреев городе.
Киев — «юденфрай»
Итак, повод найден, судьба киевских евреев решена. Можно только удивляться сверхоперативности, с которой была организована эта небывалая по масштабам казнь огромных масс людей. 27—28 сентября на стенах домов, заборах и столбах появились объявления на грубой цветной бумаге, где четким черным шрифтом на украинском, русском и немецком языках говорилось: «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Мельниковской и Доктеривской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и пр. Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян». Подписи под этим приказом, вошедшим в историю, не было. Надо сказать, место сбора в приказе указано было неточно, таких улиц в городе не было. Авторы приказа явно не знали Киева.
Внимательный читатель, возможно, обратит внимание на неправдоподобно сжатый срок подготовки и проведения небывалой по масштабам казни огромного количества городских жителей, в основном женщин, детей и стариков. Это стало возможным только благодаря тому, что вся акция от начала до конца была не только задумана, но и спланирована, рассчитана до деталей заблаговременно. Выходит так: 25 сентября пожарами был охвачен весь центр Киева, а уже вечером 27 сентября распространялся приказ о возмездии евреям.
Но самый убедительный довод в пользу того, что истребительная акция задумана еще до взятия Киева, — то, что зондеркоманда 4а, состоящая из профессиональных палачей (по терминологии СС — «майстры») и входящая в состав айнзатцгруппы «С», была отозвана с Житомирщины, вошла в Киев вместе с передовыми частями 6-й армии — в полдень 19 сентября 1941 г.
Тут же возникает вопрос: почему гитлеровцы решили сразу покончить с киевскими евреями, а не изолировать их в гетто. Дело в том, что если в начале Второй Мировой войны фашисты в завоеванных странах устраивали еврейские кварталы — гетто для постепенного истребления их жителей, то с июля 1941 г., предвкушая скорую победу над главным врагом — СССР (в начале этого месяца Гитлер пришел к выводу, что «война выиграна, хотя и не закончена»), решили не церемониться, прибегнуть к наиболее радикальным мерам.
Остатки одного из киевских зданий, сгоревшего во время пожаоа на Крещатике
Тогда же и появился знаменитый эвфемизм «окончательное решение», т.е. поголовное истребление еврейского народа. Второй по положению человек в рейхе Геринг 31 июля 1941 г. направил шефу Главного управления имперской безопасности Гейдриху директиву: «Осуществить всестороннюю организационную и материальную подготовку к окончательному решению еврейского вопроса в зоне германского влияния в Европе».
И еще. Часто задают вопрос: кто именно приказал истребить киевских евреев? Называют Гитлера, Гиммлера, даже такую в общем-то мелкую сошку, как майора из министерства по делам оккупированных восточных областей Г.Коха… Но в том-то и дело, что созданной нацистами машине истребления огромных масс людей вовсе не требовалась специальная команда.
Машина работала в автоматическом режиме: каждый из руководителей айнзатцгрупп был наделен неограниченными правами и полномочиями, позволявшими ему принимать самостоятельные решения и лишь информировать о них высшее руководство.
Именно с целью выяснения обстановки и получения информации 25 сентября в Киев прибыл высший чин СС на Украине обергруппенфюрер СС Ф.Эккельн. На следующий день на совещании руководителей СС, полиции безопасности и СД у коменданта города генерала Эбергарда был уточнен и утвержден сценарий «мероприятия». Кроме зондеркоманды 4а под руководством штандартенфюрера СС П.Блобеля, были привлечены часть охранного полка СС «Юг», а также «Буковинский курень», возглавляемый П.Войновским.
С помощью городской управы определено место расстрела — целая сеть яров длиной 2,5 км, глубиной 20—25 м, с одной стороны которых был пустырь, а другая — упиралась в кладбище. Выработан маршрут, назначено место сбора жертв, отпечатано и расклеено по всему городу до 2 тыс. объявлений с приказом.
Нацисты подготовили надежное обеспечение акции: кроме спецподразделения СС, на которое была возложена главная роль, привлекалась новосозданная киевская полиция, задачей которой было обеспечение «порядка». Проведены дезинформационные действия: распространялись слухи о переписи евреев, их переселении, соответственно проинструктированы тысячи управдомов и дворников.
Весь комплекс мероприятий по проведению небывалой еще карательной операции был завершен 28 сентября. Вермахт, СС и местные «вспомогательные силы» работали четко и слаженно. Командовавший эсэсовской айнзацгруппой «С» д-р Раше сообщал в Главное управление имперской безопасности, что «предусмотрена казнь по меньшей мере 50000 евреев. Вермахт приветствует эти меры и просит о радикальных действиях».
На рассвете 29 сентября начался исход десятков тысяч стариков, женщин, детей в братскую могилу в Бабьем Яру. Расстрелы длились в течение пяти дней. Но наиболее интенсивными были первые два дня, когда погибла основная масса людей. К исходу пятого дня Киев стал городом, «свободным от евреев», — «юденфрай».
Детали и подробности, довольно скупые, появились уже после войны, причем из уст лишь нескольких человек, чудом спасшихся из братской могилы до того, как немецкие саперы подорвали края яра и засыпали его земляным пластом. Свидетельства Д.Проничевой, Р.Дашковской, Е.Бородянской-Кныш, Н.Эльборт — порой истеричные и сбивчивые исповеди глубоко травмированных пережитым людей.
Есть несколько рассказов жителей Киева, русских и украинцев, провожавших соседей до места сбора, которые нельзя читать без волнения. Эта информация в СССР долгие годы была закрытой. Она обнародована только через полвека, в 1991 г., в связи с 50-летием трагедии. В общих чертах рассказы воссоздают картину происходившего.
Вместе с тем, в обстановке критических пересмотров истории советского периода в последнее время появились «новаторские» версии событий в Бабьем Яру, вплоть до полного отрицания расстрела евреев Киева 29—30 сентября и в последующие дни. В таком случае наиболее убедительными могут быть свидетельства служащих немецких оккупационных органов. В 1996 г. в газете «Зеркало недели» автором этой статьи был опубликован рассказ упомянутого майора Г.Коха.
Но Г.Кох все же не являлся непосредственным свидетелем происшедшего, писал со слов других. Но вот рассказ очевидца, служащего СС шофера Хефера. По приказу своего начальника он поехал в Бабий Яр, чтобы отвезти на склад вещи расстрелянных евреев. Приведем фрагмент этого жуткого повествования, взятый из сборника «Schone Zeiten» («Прекрасные времена»), изданного в 1988 г. во Франкфурте-на-Майне и ранее не публиковавшегося в Украине.
«Было это около десяти часов 29 или 30 сентября 1941 г. По дороге мы обогнали евреев, шедших колонной с поклажей в том же направлении. Там были целые семьи. Чем дальше мы отъезжали от города, тем многолюднее становились колонны. На большой открытой поляне лежали груды одежды — за ними я и ехал.
Я остановился поблизости, и находившиеся на поляне украинцы стали нагружать машину вещами. С этого места я видел, что прибывших евреев — мужчин, женщин и детей — встречали также украинцы и направляли к тому месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки, пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее белье. В определенном месте евреи должны были складывать и свои драгоценности.
Все это происходило очень быстро: если кто-нибудь задерживался, украинцы подгоняли их пинками и ударами. Я думаю, что не проходило и минуты с момента, когда человек снимал пальто, до того, как он уже стоял совершенно голый. Не делалось никакого различия между мужчинами, женщинами и детьми…
Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной. В этот овраг вело 2 или 3 прохода, по которым спускались евреи. Когда же они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже находившихся там расстрелянных евреев. Это происходило очень быстро.
Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежащему в затылок. Евреи, спускавшиеся в овраг, были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными… В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум.
С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров… Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно. Выстрелов в овраге не было слышно… Из города прибывали все новые массы людей и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их просто переселяют…».
Подводя итоги расстрельной акции, «герои» Бабьего Яра 7 октября 1941 г. докладывали в Берлин в Главное управление имперской безопасности: «Путем совместной работы штаба и двух команд полицейского полка Юг зондеркоманда 4а провела 29 и 30 сентября экзекуцию 33771 еврея (в других документах названа более правдивая цифра — свыше 50тыс. — М.К.).
Деньги, ценные вещи, белье и одежда конфискованы, часть их передана для обеспечения «фольксдойче», а другая часть — комиссариату городской администрации для раздачи нуждающейся части населения. Сама акция проведена безупречно. Никаких происшествий не было».
Добычей палачей и их приспешников стали горы личных вещей расстрелянных — люди, рассчитывая на переселение, брали с собой наиболее ценное. Очевидцы рассказывали, что подступы к Бабьему Яру были завалены брошенными вещами, в которых копошились солдаты, отбирая лучшее себе, что-то выбрасывая в жидковатую толпу, стоявшую неподалеку — кое-кто не упустил возможности поживиться даже тут.
Оставшееся добро — около 130 грузовых автомашин — объявлено «собственностью рейха» и свезено на ул. Некрасовскую, где в гаражах устроены склады: на первом этаже — продукты, на втором — одежда, на третьем — ковры, меха. Эти склады стали местом постоянного «паломничества» снабженных «талончиками» немецких военнослужащих и чиновников.
Уже после расстрелов 1941 г. Бабий Яр оставался местом массовых убийств партийных и советских активистов, подпольщиков, военнопленных, цыган. 10 января 1942 г. нацистские палачи казнили здесь около 100 матросов и командиров Днепровского отряда Пинской военной флотилии.
«Был мороз 37°, — рассказывали очевидцы, — а они шли на расстрел босые, в одних трусах, на теле виднелись синяки. Однако держались матросы мужественно и пели «Раскинулось море широко». Тогда же здесь нашли свое последнее пристанище пять цыганских таборов.
А еще через месяц в Бабьем Яру расстреляли более 40 украинских националистов-подпольщиков, в их числе была поэтесса О.Телига. По данным Т.Ковальского, вслед за еврейской частью киевского населения в Бабьем Яру были расстреляны «тысячи лучших украинцев». Расстрелы проводились регулярно — по вторникам и пятницам. А с 1942 г. применялись специальные машины — «газенваген» («душегубка»).
Спору нет: Бабий Яр — кладбище интернациональное. Но печальный приоритет, безусловно, за теми, кто устелил своими телами дно гигантской братской могилы, в которую гитлеровцы за 778 дней оккупации превратили эту окраину Киева.
Звезды гуманизма во мгле мракобесия
Прежде всего возникает вопрос: как новым немецким властям удалось без каких-либо затруднений собрать огромную массу людей (притом с наиболее ценным имуществом!), которая сама пошла в западню, на убой? Ответ на удивление прост.
Гитлеровцы говорили то, что от них ждали: «Население настроено против вас и в ваших интересах придется вас отселить». Такие ответы давали не только немцы, но и проинструктированные ими полицаи, дворники, управдомами. Как пишет известный английский историк А.Буллок, организаторы казни потешались: «Умелой организацией мы заставили их поверить в историю о переселении и они верили в нее вплоть до расстрела».
Да, многие верили, хотя тень сомнения оставалась — сотни людей уклонились от выполнения приказа. Шокировало, в частности, использование в приказе от 28 сентября слова «жиды», почти изжитого при советской власти, да еще и в сочетании с угрозой расстрела. Для людей, способных к анализу, это означало многое.
Но сколько таких было? Ведь жертвами Бабьего Яра стали преимущественно простые киевляне — женщины, дети, старики. Крупные советские и партийные чиновники, известные ученые, инженеры, композиторы, писатели, артисты, художники еврейской национальности были спешно эвакуированы в самом начале войны.
Советская взрывчатка, обнаруженная в разных киевских зданиях, 1941 год
Многие евреи решили не уезжать, хотя в Киеве проводилась крупномасштабная эвакуация населения. Далекие от политики обыватели, эти люди не питали к советской власти особо теплых чувств и рассчитывали при оккупантах на реставрацию буржуазных порядков, на возможность «открыть свое дело», зажить как в «старое доброе время», к тому же кое-что было припасено.
И уж никто не верил в зверства нацистов по отношению к евреям. Советская пропаганда после августа 1939 г. этой темы не касалась. Пожилые люди, с 1918 г. помнившие вежливых солдат кайзеровской армии, говоривших на похожем на идиш немецком языке, твердили: «Немцы с нами ничего не сделают, ведь это культурная нация. На зло они неспособны!».
По утверждению наблюдавших за происходившим 29 сентября после полудня, евреи, толпами шедшие в сторону Сырца, были окончательно запутаны и деморализованы. «Куда идете? Там стреляют!» — предостерегали люди, стоявшие на тротуарах. Некоторые из обреченных, по рассказам свидетелей, отвечали, что их, дескать, собираются обменять на немецких военнопленных, уже и эшелоны поданы на железнодорожную станцию Сырец, так что «не сбивайте нас с толку».
Часто возникает вопрос: почему проявляли необыкновенную покорность перед расстрелом, «не давали отпор фашистам» (кстати, любимая формулировка энкаведистских следователей)? Да, случаи физического сопротивления палачам со стороны их жертв почти неизвестны. Но вот какая аналогия напрашивается. В описываемое время немцы гнали по дорогам Украины нескончаемые колонны военнопленных.
Были ли случаи, чтобы эти молодые, здоровые мужчины, солдаты, в конце концов, с голыми руками бросались на конвой? Такие примеры также единичны. Ответы на подобные вопросы, по-видимому, следует отнести к компетенции скорее психологов, нежели историков.
Трагические события в Бабьем Яру на фоне слабой научной разработки советской историографией темы расистской политики нацистов на оккупированной территории, и прежде всего замалчивания массовых экзекуций в отношении именно еврейского населения, стали питательной средой для всякого рода даже не столько исторических, сколько политических спекуляций.
Долгие полвека были покрыты плотной пеленой забвения события, последовавшие после сентябрьских расстрелов евреев Киева. В упомянутом выше донесении в Берлин от 7 октября содержалась информация о дальнейших планах в отношении евреев: «Еще не охваченные, соответственно во все большем числе возвращающиеся в город бежавшие евреи будут от случая к случаю подвергаться такой же обработке».
В начале октября была организована массовая охота на тех евреев, которым удалось избежать расстрела в Бабьем Яру. Вновь засуетились полицаи, дворники, управдомами, зарыскали гестаповцы, их агентура, подвергая тщательному исследованию документы всех подозрительных. Сотни людей расстреливались по первому же доносу, а их было немало.
Начальник киевской полиции безопасности и СД Шумахер, давая после войны показания, сообщил, что в его ведомство поступало столько доносов о евреях, прятавшихся в городе, что его сотрудники не успевали на них реагировать. Никуда правду не спрятать: были, к сожалению, иуды-доносчики. Но в целом оценка, приведенная в донесении от 7 октября о «поддержке населения», резко противоречила реакции основной массы киевлян.
Население Киева с самого начала знало, что на самом деле происходило в Бабьем Яру. Подавляющее большинство киевлян было потрясено тем, как нацисты поступили с евреями. Вот строки из дневника преподавателя Киевского педагогического института, в годы оккупации заместителя директора Киево-Печерской лавры, В.Тверского: «Никогда бы не поверил этому, если бы это было кем-либо рассказано, где-либо напечатано.
Но мы видели и не верить своим глазам не могли. Мы были на грани безумия, но выжили, чтобы всему миру рассказать об этом сверхчудовищном злодеянии в Бабьем Яру… Никакой изверг рода человеческого всех времен и народов не может пойти в сравнение с этими чудовищами. Может быть, только дикая фантазия могла вообразить это. И неужели на этой крови они хотели построить счастье немецкого народа?!».
Стремясь довести до конца истребление евреев, оккупанты уже после расстрела в Бабьем Яру вновь с помощью листовок обратились к населению, требуя под угрозой смертной казни не прятать евреев, а выдавать их властям. В них говорилось: «Если кто-нибудь пустит еврея на ночлег или жительство, будет немедленно расстрелян не только сам, но и его семья». За каждого выданного еврея, как и за коммуниста, а также работника НКВД полагалось вознаграждение: пять литров водки и пять тысяч рублей.
Совершив свое кровавое дело, оккупационные власти показали, какими методами будут править, утверждая «новый порядок». Призрак Бабьего Яра вставал перед каждым киевлянином, независимо от национальности, парализуя страхом. Любой честный человек понимал, что на евреях нацисты не остановятся.
В «свободном от евреев» Киеве для украинцев жизнь лучше не стала. В обзоре полиции безопасности и СД Киева приводится текст такого распространенного в городе стишка: «Немцы пришли — гут. Евреям капут, цыганам тоже. Украинцам позже». Киевляне говорили: «Евреями растворяют, а замешивать будут на украинцах».
Многие совестливые и честные люди всей душой хотели бы помочь гонимым и страждущим, но были предельно запуганы. Да и условия жизни в Киеве в этой очень сложной морально-психологической обстановке складывались не в пользу благих намерений: в городе преобладали коммунальные квартиры, где знали все друг о друге, а управдомами и дворниками по распоряжению оккупационных властей осуществлялся неусыпный контроль за жильцами.
И все же, как это обычно бывает, рядом со злом жило добро. Все, кто избежал, казалось бы, неминуемой гибели, были обязаны спасением порядочным людям — украинцам и русским, сохранившим истинную веру в христианские добродетели.
Руку помощи гибнувшим протянули протоиерей Русской православной церкви Алексей Александрович Глаголев и его семья, сами гонимые при советской власти. Идя на смертельный риск, они выдавали подложные документы о крещении, тайно поселяли евреев в церковных помещениях, приносили им еду и одежду.
Так, укрывая И.Миркину и ее дочь, супруга о. Алексея Татьяна Павловна отдала ей свой паспорт (это чуть не стоило ей жизни) и в течение двух лет прятала их у себя дома. Священник Глаголев, его жена и их дочь Магдалина, а также еще полсотни киевлян за спасение евреев в годы нацистской оккупации удостоены Государством Израиль почетного звания «Праведники народов мира».
Лишь в последние годы стало известно немало случаев спасения евреев неевреями, местным населением. Вот некоторые из них. Избегнувшие смерти в Бабьем Яру Е.Бородянская-Кныш с маленьким ребенком своим чудесным спасением обязаны были простым и добрым украинским женщинам — Ф.Шелест, Е.Литошенко, Ф.Плюйко, Шкуропадской, которые передавали ее из рук в руки.
Каждая знала: достаточно доноса соседей, и пощады не будет. В 1991 г. человек, назвавшийся В.Альпериным, в газете «Возрождение» рассказал, как его, пятилетнего мальчика, вместе с матерью и бабушкой вывел чуть ли не из-под пулемета за оцепление Бабьего Яра украинский полицай «с печальными глазами», назвавшийся «паном Гордоном». Более того, на следующий день снабдил их справкой , удостоверяющей, что это украинская семья, и даже помог получить ордер на поселение в другой квартире, ибо в старой жить было опасно.
История эта казалась почти невероятной, учитывая роль полицаев в акции Бабьего Яра. И все же… «пан Гордон» — личность реальная. Автору данной статьи удалось выяснить судьбу этого человека.
Под псевдонимом Гордон выступал активный участник национально-освободительного движения Роман Беда, родом из Львова. С 1929 г. он — член Украинской военной организации. Схваченный полицией во время одной из акций, приговорен польским судом к смертной казни, замененной 15-летним тюремным заключением.
Освобожденный из тюрьмы после начала Второй Мировой войны, в составе активистов Организации украинских националистов оказался в Киеве и занял должность заместителя начальника новосозданной украинской полиции города. А дальше… фатальный поворот судьбы. Арестованный гестапо вместе с группой украинских националистов в декабре 1941 г. расстрелян в … том же Бабьем Яру.
И эти, и многие другие факты стали известны лишь в последние годы, когда люди перестали бояться рассказывать правду. А сколько их, таких историй, за полвека кануло в Лету! На сегодня известны имена лишь 140 евреев, спасшихся с помощью киевлян.
Даже в нечеловеческих условиях террористического нацистского «нового порядка» люди оставались людьми. Как образно и метко сказал писатель Василий Гроссман, «среди черных туч расового безумия, среди ядовитого тумана, человеконенавистничества сверкали вечные, неугасимые звезды разума, добра, гуманизма». Трагедия Бабьего Яра, как и подвиг тех, кто, рискуя собственной жизнью, спасал других людей, навсегда останутся в истории.
Михаил Коваль, gazeta.zn.ua
