Кем был царь Давид? Героем, победившим Голиафа, или предателем, отправившим друга на смерть? Властителем дум или жёстким тираном? Нет опаснее задачи, чем ставить спектакль о библейских героях и усомниться в их неприкосновенной святости. Нет более важной миссии, чем провести параллели между днём вчерашним и завтрашним. Все это удалось в спектакле «Книга Царя Давида», поставленном театром «Гешер» по книге неповторимого Стефана Гейма.
Мудрейший Соломон желает доказать легитимность восхождения на престол своего отца – великого царя Давида. Соломон принимает оригинальное решение – он вызывает из провинции в Иерусалим историка Эйтана и поручает ему собрать факты и свидетельства о жизни отца и написать с помощью высочайшей комиссии биографию царя, завизировать ее финальным документом. И историк вместе с женой Эстер и юной любовницей Лилит оказываются втянуты в большую игру с непредсказуемым для него, Эйтана, и царя Давида финалом.
Этот спектакль, как и роман немецкого писателя Стефана Гейма The King-David-report, по которому он был поставлен, нельзя назвать богоборческим или антиклерикальным памфлетом. Это скорее роман-метафора. Чем значительнее текст, тем больше в нем смыслов, и на сцене «Гешера» все явственнее высвечивается важнейшая для нас сегодня мысль: власть диктатора не терпит правды, сомнений и рассуждений. И самым уязвимым героем этой истории был и остается интеллигент – быть может, историк, или философ, или журналист. Потому что от них и только от них зависит, что потомки узнают завтра о дне сегодняшнем, какие выводы сделают на послезавтра. На библейские сюжеты наложилась вся историческая правда новейшей эпохи с ее кровавыми диктатурами, рассыпающимися потом, как песчаные замки.
Как опасна эта роль, летописца эпохи, и как сам он уязвим, Эйтан понимает сразу. Но деваться некуда: «Я могу отобрать твое поле, твой виноградник и масличный сад. А еще я могу заставить тебя чистить хлевы иль махать опахалом. Но я хочу, чтобы ты работал историком под руководством моей комиссии, ибо каждому под Б-гом дано свое место: пастуху – при стаде, а писцу – при глиняных табличках», – наставляет его Соломон. И значит, нужно идти по лезвию ножа до конца: увековечить того Давида, который нужен Соломону и эпохе, но сохранить, зашифровать крупицы истинного царя.
И путь от пастуха до царского престола оказывается полон не только великих битв и побед, но крови и предательства. «Давид» Эйтана предстает одновременно героем и сластолюбцем, поэтом и мошенником, властителем дум и самозванцем. Он последовательно устраняет всех, кто стоит на его пути к трону: от правившего тогда царя Саула до родного брата своей жены, а история любви Давида и Вирсавии раскрывается как мучительная и полная саморефлексии драма. «Интересно, мелькнуло у меня в голове, как бы повел себя я, если бы мне прилюдно рассказали, что мой отец велел убить мужа моей матери и сам я плод преступления даже более страшного, чем просто супружеская измена?» – раздирает на части «Давида» Эйтана.
Библейские сюжеты, надо сказать, подразумевают тысячи толкований, и автор пьесы Рои Хен вслед за писателем Стефаном Геймом выбирает вполне реалистический, современный контекст. Что вполне понятно: Гейм в свое время бежал от нацистов в США, а после войны жил в Восточной Германии, ГДР, и роль историка примерял на себя. Что может быть современнее, чем цензура тоталитарных режимов, «цензура как дозволенная правда»?
В театре режиссера Евгения Арье метафора обрастает плотью и кровью площадного публицистического театра. Здесь нет неприкосновенных фигур и запретных для обсуждения тем. К счастью, никто не ворвется в зрительный зал тель-авивского театра и не устроит там погром. Спектакль становится тем, чем он и должен быть – свободным по форме и содержанию художественным высказыванием.
В романе Гейма эта история для главного героя заканчивается трагически, но не катастрофически – Эйтан остается жив, хотя теряет всех близких: жена умирает в кварталах душного и жаркого Иерусалима, а любовницу забирает себе в качестве наложницы Соломон. Тем самым Гейм замыкает сюжетную линию – ведь именно Вирсавию отобрал у Урии Давид.
Но в спектакле Хена судьба Эйтана еще трагичнее. Автор сценария не может уйти от правды жизни при всей условности сюжета: Эйтана обвиняют в государственной измене, осуществлявшейся устно и письменно путем протаскивания сомнений, нежелательных мыслей и вредных взглядов в Единственно истинную, исторически достоверную и официально одобренную Книгу об удивительной судьбе, богобоязненной жизни, героических подвигах и чудесных деяниях царя Давида. Никто не должен знать обо всей грязи и крови, которыми далось восхождение на престол, и Соломон приказывает расправиться с Эйтаном как неугодным свидетелем эпохи.
Но остается правда – написанный Эйтаном текст, и слабый, интеллигентствующий и совсем не героический историк в замечательном исполнении Алона Фридмана в один момент оказывается более мощной фигурой, чем цари и пророки. А народ… Ну, а что народ. «Расскажи-ка, – продолжал начальник, – какими ты их изобразил. Избранным народом, следующим заповедям Г-спода и Его закону, или же тупицами и злодеями?
– Народ, – ответил я, – источник как добра, так и зла».
…Золотой песок сыплется с неба в луче света. Мы бросаем последний взгляд на Иерусалим. «Он простерся предо мною, раскинувшись на своих холмах, и я хотел было проклясть его, но не смог, ибо великое сияние лежало на утреннем Иерусалиме». Странный город, построенный Давидом, остается стоять на песке. Люди-песчинки приходят и уходят. А он остается.
Алла Борисова
