Памяти прекрасного человека, знатока идиша, горячо любившего еврейскую народную музыку, Михаила Цихановского
МОЙ ИДИШ
«Фаня, гениг шен! Гей шлуфн!» – это мама говорит моей тете, своей младшей сестре. Она живет с нами. Фаня читает перед сном, а ведь нам всем завтра рано вставать. Я, как всегда, спрашиваю маму, что она сказала, и мама переводит: «Я ей сказала, что хватит читать, нужно идти спать». Я запоминаю эти, как и другие слова, зная, что это идиш – язык евреев, и вся моя семья – евреи. Так понемногу я научилась понимать этот язык, хотя говорить на нем не было принято, по крайней мере, в общественных местах. Мои детство и юность были уже после убийства Михоэлса, уничтожения ГОСЕТА, поэтому быть евреем было опасно, так я себя ощущала. Но я просила маму назывть разные вещи по-еврейски, и запоминала эти слова на всю жизнь.
С детства я любила петь, пела все, что слышала – песни, звучавшие по радио, песни из кинофильмов, которые я запоминала сразу и потом пела дома, в школе, на семейных праздниках.
Прошли годы, я вышла замуж, будучи студенткой третьего курса, конечно, продолжала петь, стала лауреатом Всесоюзных студенческих фестивалей, затем, с благословения Валерии Барсовой, возглавлявшей Оргкомитет одного из фестивалей, начала серьезно учиться пению. Мой учитель, незабвенная Мария Аркадьевна Островская, с которой я провела более 17 лет до самой ее смерти, научила меня всему, что я умею – пению, не только, как физиологическому процессу, но и пению, как способу многообразных контактов с публикой. Она говорила, что петь надо одинаково хорошо, независимо от количества слушателей в зале, не так важен и их интеллектуальный уровень. Надо петь, доверяя публике, отдавать ей свое сердце, любить всех слушателей, и они ответят искренней симпатией, в результате возникнет душевная связь и обоюдная радость. Так я и стараюсь следовать наказам моего Учителя.
Однажды я пригласила моего четырнадцатилетнего сына в ЦЕДРИ (Центральный Дом работников искусств) на мой концерт старинного русского романса в сопровождении инструментального трио. В его составе – Майя Водовозова, очень известный концертмейстер, работавшая с Козловским, Лемешевым, скрипка – народный артист России Игорь Попков, и виолончель – заслуженный артист России Николай Гудков. Концерт был очень успешным, публика просто забросала нас цветами. Но мой сын, оказывается, сбежал после первого отделения. Он был очень взволнован и говорил мне уже дома горячо и сбивчиво: «Мама, как ты можешь ПРИ ВСЕХ так петь о любви!» Для меня это был лучший комплимент, по крайней мере, после этого концерта.
В этот же день произошло весьма знаменательное для моей последующей жизни событие. В антракт между отделениями концерта ко мне за кулисы вдруг стремительно влетел невысокий человек с рыжими с проседью волосами и с порога произнес следующее: «Послушай девочка, ты, конечно, хорошо поешь романсы, но в твоем голосе есть редкая штука, то, что называется «а идишер квеч»!! Я ошеломленная этим ураганом, спросила, кто он, и что такое этот «идишер квеч» . Этот человек оказался главным редактором единственного журнала на идиш «Советише Геймланд» («Советская Родина»). Его звали Арон Вергелис, он был поэтом, сочинявшим стихи на идиш, очень любил еврейские песни, как народные, так и песни советских композиторов писал сам слова, переводил на идиш популярные песни. Что же такое – «а идишер квеч»? Это определенная окраска голоса, которая органично сливается с музыкой не только песни, но и языка. Вергелис говорил, что это было у Нехамы Лифшицайте, Михаила Александровича, больше он никого не назвал. Он говорил, что я должна, обязана просто петь еврейские песни, сразу же предложил мне спеть целое отделение на его юбилее в Доме литераторов. Второе отделение должна была петь известная в те времена певица Марина Горелик (я не ручаюсь за правильность ее имени, я ее слышала тогда в первый и последний раз, и она вскоре уехала из России).
Я согласилась, удивленная и обрадованная этим предложением. Подумать только – спеть песни на идиш в огромном зале, а не на домашних праздниках! Я подготовила программу, включающую песни «Ан алтер шнайдер», «Колыбельную», «Мойшеле», «Ицик хасене гехат», «Ребе Элимейлах», а также песни на стихи Вергелиса «А идише мелодие» , «Вареме винтн» и еще несколько песен советских композиторов, известных публике, но текст которых был переведен Вергелисом с русского на идиш, таких, как «Журавли» и др. Мое выступление было очень успешным, неожиданным для моих поклонников, которые пришли на этот концерт из любопытства, не понимая содержания, ведь идиш знали очень немногие, пришлось рассказывать содержание песен. Вергелис был очень доволен, стал приглашать меня на музыкальные вечера в его редакции, где я получала особую радость, потому что почти все в этом зале понимали, о чем я пою. Естественно, это были члены редакции, гости, знающие идиш.
Заместителем А.Вергелиса был замечательный поэт и прекрасный, скромный, застенчивый Хаим Бейдер. Однажды, после очередного моего выступления в редакции Хаим подошел ко мне и, немного смущаясь, показал мне песню, слова которой он написал, а музыку сочинил молодой человек из Биробиджана, кажется, его фамилия была Гершович. Ноты были написаны от руки, без указания автора, стихи напечатаны на машинке (идиш – русскими буквами).
Песня называлась «Бенкшафт» – тоска, тоска по родине, с которой расстаешься не по своей воле, а потом тебя мучит тоска по родному городу, любимым улочкам, и никакие богатства мира не заменят радость свидания с тем, что так дорого сердцу, измученному разлукой. Мне очень понравилась эта песня, я сразу же включила ее в свой еврейский репертуар, с удовольствием пою ее до сих пор. Мне кажется, что я – единственная певица, которая поет «Бенкшафт».
Кстати, Хаим Бейдер эмигрировал в Америку, работал в нью-йоркской газете «Форвертс» К сожалению, когда я приехала в Бостон и сразу же позвонила в редакцию, мне сказали, что он умер от рака. Мне осталась его «Бенкшафт»…
Итак, я начала петь идишские концерты в редких случаях и местах, удаленных от центральных концертных площадок, например, на ВДНХ, в Центре им А.Чехова, в Доме Дружбы. Это случалось весьма редко, но всегда приносило особую радость. Мамы моей уже давно не было, она покинула нас, своих девочек, на пятьдесят втором году жизни, и уже некому было поправить мой ИДИШ, мое произношение. Я чувствовала, что иногда как-то провинциально звучит мой мамелошн, и тут в моей жизни появилась замечательная женщина, умная, добрая, красивая Ева Ицхоки.
Она была когда-то ведущей актрисой ГОСЕТа, исполнительницей, среди прочего, роли Офелии в знаменитой постановке шекспировской пьесы «Король Лир», в которой главную роль играл великий Михоэлс. В очень немногих сохранившихся кадрах кинохроники, в которых запечатлены сцены из этого спектакля, есть одна, в которой бездыханная Ева-Корделия лежит на полу, а над ней рыдает безутешный Михоэлс – Лир. Ева – такая красивая, такая нежная, я всегда плачу, пересматривая эти бесценные кадры.
Ева Ицхоки жила в нашем доме в Старосадском переулке, мы дружили с ее дочерью Мариной, которая и познакомила меня с Евой. Однажды, на каком-то домашнем празднике, кажется, дне рождения Марины (точно не помню) я решила спеть какую-то песню на идиш. Ева внимательно слушала, улыбаясь, молчала, а когда я закончила, сказала: «Вот что, девочка, зайди ко мне завтра вечерком, я тебя еще раз послушаю. Согласна?» Назавтра я еле дождалась вечера и побежала к Еве. Она была одна, предложила мне чай, на столе стояли какие-то сладости, но я отказалась –ведь мне предстояло петь перед Евой!.Она попросила меня стать, прислонясь к стенке, выпрямиться, одновременно расслабившись, т.е. почувствовать себя абсолютно свободной.
«Теперь спой мне «Мойшеле, майн фрайнт» (Мишенька, мой друг). Я – Мойшеле, ты давно меня не видела, прошла целая жизнь, мы постарели, но рады вспомнить общую юность. Ты поняла?» Я запела. Вдруг слезы стали душить меня, но я продолжала петь, и тогда Ева сказала: «Ты не должна плакать, но пой так, чтобы плакал слушатель. Ты должна быть искренней, переживать содержание песни, как будто это твоя собственная жизнь. Только голос и чувство в звуке» Я спела еще раз, и Ева сказала, что это уже ближе к тому, что должно быть. Еврейская песня – это песня нашего народа, всего народа, кто бы и где бы ее ни сочинили, ты об этом поешь от имени всего народа.
Я ушла домой и все время повторяла про себя сказанное Евой. Назавтра я опять пришла к ней, и она попросила прочесть, не спеть, а прочесть текст какой-либо еврейской песни. Я выбрала «А идише маме» (еврейская мама). Ева слушала очень внимательно, а потом сказала, что я делаю ошибки в произношении, потому что не знакома с литературным идиш, на котором говорили актеры ГОС ЕТа. Она повторила текст на настоящем идиш – как же это было прекрасно, как чисто и благородно звучал этот текст! Я очень быстро усвоила особенности литературного языка, Ева меня хвалила, а у меня появилась уверенность, что я, наконец, достойно могу петь со сцены мои любимые песни.
Ева была моим Учителем, и я всегда буду ей благодарна. Она умерла в 2004 году на 98 году жизни. Последние месяцы она лежала неподвижно, слабо реагируя на внешний мир. Как-то Марина попросила меня спеть Еве еврейские песни. Я стала на колени перед ее изголовьем и начала петь ей в ушко кусочки песен на идиш, стараясь произносить слова так, как она меня учила. И она улыбнулась, а я заплакала. Это был последний раз, когда я видела Евочку живой.
Жизнь моя была очень наполненной, я много работала, среди прочего я занималась разработкой программ для социальной адаптации людей с ограниченными возможностями, в том числе, детей. Это была трудная, но приносящее огромное удовлетворение деятельность, я все время думала над этими задачами. Однажды, в День народного единства (есть теперь такой праздник в России, отмечается 4 ноября) я шла к метро, погруженная в свои мысли, как вдруг услышала: «Привет, дочка! Поди-ка поближе!». Я увидела вполне знакомую картину: трое мужиков неопределенного возраста сидели за столиком и, естественно, выпивали – праздник же! Я подошла поближе. Один из троицы, глядя на меня трудно описываемыми глазами – мутная смесь самогонки и безнадежности – спросил: «Дочь, знаешь, какой нынче большой праздник?» «Знаю» – ответила я, – День народного единства». «Ага, ну да… в общем, все нации едины.. А ты, к примеру, какой национальности?» Все трое заинтересованно посмотрели на меня, оторвавшись на минуту от стаканов. «Я – еврейка» – ответила я. «Во как!!!» – выдохнули они. Невозможно описать изумление моих собеседников, смешанное с восторгом, что ли: женщина не боится назвать себя еврейкой, глядя прямо в глаза трех пьяных мужиков. Возможно, они меня оценили за отвагу, проявляя в дальнейшем общении дружелюбную заинтересованность. Первый (я его назвала мысленно – « Вожак») спросил меня, работаю ли я и чем занимаюсь. Я ответила, что разрабатываю программы для обучения детей-инвалидов. «Во как!» – вновь услышала я общий возглас. Второй из моих новых знакомых («Интеллигент») воскликнул: «А я всегда говорил, что евреи – самый умный народ – вот хоть возьми – Карл Маркс или, к примеру, Солженицын!» Я робко возразила: «Но Солженицын – русский» «Да какая, блин. разница… А можешь что-нибудь на вашем языке сказать? Я никогда и не слыхал по-вашему». «Давай, давай, дочка, праздник – то какой!» Мужики воодушевились, ожидая мою реакцию. И я сказала на литературном идиш, как меня учила моя дорогая Ева: «Гейт шлофн, шикерай, генуг шойн тринкен!» (Идите спать, пьяницы, хватит пить!)
Трудно описать восторг этой троицы, они совали мне стакан с самогоном, лезли целоваться, кричали, что евреи – самый умный народ, только не хотят выпивать с ними, обидно же! Кстати, их совершенно не интересовал перевод моего воззвания!
Я едва вырвалась на свободу, но этот праздник настоящего народного единства не забуду никогда. Во как!
Сейчас я живу в Америке, славном городе Бостоне, в известном смысле, колыбели рождения Америки, и пою мои любимые еврейские песни. Я помню моих дорогих Учителей, Арона Вергелиса, услышавшего в моем голосе «а идишер квеч», Хаима Бейдера, подарившего мне свою песню «Бенкшафт», Еву Ицхоки, научившую меня красоте и высокому звучанию настоящего «идиш» и, конечно, мою незабвенную маму, научившую меня понимать и любить мой «мамелошн». Я знаю, что Идиш не умер и не умрет, как не умрет память об уничтоженных миллионах евреев. Ученые подсчитали, что если бы не насильственное уничтожение моих соотечественников только за то, что они были евреями, нас сейчас было бы 300 миллионов.! На самом деле во всем мире сегодня живут чуть больше 14 миллионов! Значит мы, живущие за тех, безвозвратно ушедших, должны делать то, что не смогли уничтоженные писатели, музыканты, ученые (и не родившиеся их потомки), которых злобные и завистливые нелюди веками жгли, вешали, травили, расстреливали только за то, что они – евреи! Мы обязаны поддерживать возрождение и развитие идишской культуры, вековой культуры многострадального восточно-европейского еврейства.
Как писал знаменитый актер Марлон Брандо – «еврейство – не только генетический, но и культурный феномен. Это определенное состояние ума. На идиш есть такое слово: "сейхел," дающее ключ к пониманию самых глубинных аспектов еврейской культуры. Оно означает "стремиться приобрести новые знания и оставить после себя мир лучше, чем он был при твоем появлении"…
Майя Корсунская
