Еврейские первопроходцы Галилеи, поселившиеся там на рубеже XIX-XX веков, сталкивались со множеством проблем, однако основными всё же считались грабежи и рэкет со стороны бедуинов. На османские власти полагаться было бесполезно, потому выкручиваться колонистам приходилось самостоятельно. Бедуины признавали силу и уважали твердость, тем же, кто проявлял слабость или малодушие, спуску не давали.
Иногда в спасении от разбойников помогали случайные обстоятельства, подчас даже весьма забавные. Одну из таких историй рассказывают старожилы еврейского поселка Есод ха-Маала, что возник на рубеже XIX-XX веков на берегу озера Хула. Посвящена она часам Мордехая Любовского.
Среди первопроходцев семейство Любовских слыло «американцами». Большинство колонистов были выходцами из Российской империи и Австро-Венгрии. Любовские же стали единственными, кто в концеXIX века добрался до Верхней Галилеи прямо из Бостона. Хотя, по правде сказать, в США из Литвы глава семьи, дед Мордехай, со своими домочадцами эмигрировал всего лет за десять до того, как, оставив дела в Новом Свете, окончательно переехал жить в Эрец Исраэль. Именно из Бостона привез он в страну и громоздкие тяжелые часы с маятником. Массивные и солидные, стояли они, нелепо возвышаясь посреди огромного, загроможденного еще не распакованными вещами шатра, будто укоряя суетящихся вокруг людей за то, что перетащили их из уютного бостонского дома в эти странные места.
Всё же, не забывая о своих обязанностях, они каждый час исправно отбивали со степенной важностью нужное время. И не было, кажется, на свете ни одной причины, которая могла бы заставить их изменить этому строгому правилу. Часы эти считались своего рода семейным талисманом. Хотя не исключено, что привыкшему к городской жизни Мордехаю Любовскому просто так было легче свыкнуться с новым и неведомым ему миром.
Мордехай Любовский поднялся в Эрец Исраэль в 1881 году. Прожил года три в Хайфе, а затем купил две с половиной тысячи дунамов (турецкая мера площади, около 1000 кв. метров. – Прим. ред.) на берегу Иордана в Верхней Галилее, чтобы основать семейную усадьбу с чудесным названием «Роза Иорданская». Поскольку разрешение на строительство дома у турецких властей получить было крайне сложно, семья Любовских поселилась в шатре прямо посреди купленного участка.
Давид Шув, подвижник и один из главных инициаторов еврейского возвращения в Галилею, регулярно навещал новоселов. Он опередил Любовских на два года и к их приезду уже слыл опытным знатоком местной специфики. Вот и на этот раз он заглянул на чай. Но только лишь успели Мордехай Любовский и Давид Шув присесть, как на улице раздался стук копыт и захрапели осаженные возле самого шатра лошади.
– Прибыл, – сообщил Шув Любовскому, выглядывая наружу из палатки. Бедуинский шейх по имени Абу-Ибрагим, считающий себя хозяином Голанских высот и окрестностей, осчастливил их в этот вечер своим присутствием. Накануне в течение нескольких дней шейх засылал своих вассалов с подарками. Те привозили Любовскому то мешок вяленых сирийских оливок, то кувшины с маслом. Шув объяснил, что таков местный обычай: Абу-Ибрагим посылал подарки, знакомясь и присматриваясь к новому соседу. Но на этот раз шейх прибыл лично. Как разъяснил Шув, чтобы осмотреть имущество поселенца и прикинуть, не опасно ли обложить новичка данью, и если да, то какого размера.
Широко улыбаясь и демонстрируя этим свои пока что добрые намерения, Абу-Ибрагим воткнул свою пику в землю возле палатки и прошел внутрь. Следом за ним зашли с десяток сопровождающих. Разговор, как и положено, начался издалека, шейх принял приглашение выпить кофе, сам же внимательно оглядывал содержимое шатра. Постепенно беседа вошла в ожидаемое русло. Абу-Ибрагим поведал о разбойниках, орудующих в этих краях, о тех разрушениях и бедах, которые они, да смилостивится над нами Аллах, наносят, и о том, что лишь ему, хвала Всемилостивому и Милосердному, удается держать их в страхе, за что окрестные жители ему крайне благодарны и регулярно выражают признательность…
Любовский и Шув внимательно слушали речи вымогателя. Но узнать, в чем конкретно выражается признательность окрестных жителей, они так и не успели. Витиеватое разъяснение шейха внезапно оказалось прерванным боем часов. Со странным звуком, раздающимся из недр высокого ящика, шейх знаком не был. В ужасе подскочив с расстеленных на полу шатра ковров, бросился он наружу. За ним с криками «джинн, джинн!» ринулось и его бравое войско.
Первым опомнился Давид Шув.
– Они никогда не видели часы с боем, – догадался он. – Мордехай, обещайте, что вы сделаете то, что я вам сейчас скажу.
Спустя несколько минут Шув, Любовский и еще несколько домочадцев с трудом вытащили часы наружу из палатки. Шейх и его славное войско, расположившись в кустах на склонах соседних холмов, внимательно наблюдали за развитием событий.
– Смотрите все, – громко закричал Шув, – что мой друг делает с джинном, посмевшим нарушить его беседу с гостями!
Вслед за тем Любовский безжалостно столкнул часы в горевший возле шатра костер. Языки пламени охватили трескающееся от жара лакированное дерево, со звоном лопнуло стекло, запузырилась краска на циферблате, взвизгнув, вырвались наружу остатки механизма. Горько смотрели домочадцы на догорающие часы – память о комфортном кирпичном бостонском доме.
– Вот так поступает великий и грозный хаваджа (господин) Любовский с теми, кто ведет себя неподобающе, – вновь закричал Шув, грозно хмуря брови, когда с часами было покончено.
– Джинну конец! Джинну конец! – радостно загомонили из кустов. Шейх и его воины с гордо поднятыми головами возвращались к брошенным у шатра лошадям. Тем же вечером было заключено соглашение о дружбе и мире между Абу-Ибрагимом – шейхом Голанских высот – и «хаваджа» Любовским. И, что характерно, оно не стоило Любовскому ни одного пиастра. Шесть лет спустя усадьба Любовского разрослась и превратилась в поселок Мишмар ха-Ярден («Иорданский страж»), ставший одним из форпостов еврейского возвращения в Землю Израиля вообще и в Галилею в частности.
Александр Непомнящий
