18.11.2024

Очерки. В.Шендерович – Мой друг Али, потомок Магомета

 

Но мой герой, хвала Аллаху, жив, здоров и совсем не стар — живет в Mонреале, растит детей, строит дома и продает их. Ничего героического.

Его зовут Али Аль-Мусауи.

Родился он в Багдаде, и его дед был «алем», что по-арабски означает «ученый Корана» (по-русски — богослов). Генеалогическое дерево этого дедушки аккуратно ветвится до Хусейна, внука того самого Магомета, так что в заголовке — чистая правда. Али говорит: сорок три поколения, как одна копеечка! Даю, говорит, зуб на откол.

Причем говорит это — на хорошем русском языке.

Откуда у родственника пророка такое неожиданное богатство, вы узнаете, «если пойдете туда, куда поведу вас я». А заодно поймете, какое отношение эта удивительная биография имеет ко всем нам.

Уверяю вас: ко всем!

Вообще-то Али мог бы изложить историю своей жизни самостоятельно (на пяти языках), но радостно сослался на дислексию и от письменной работы откосил. Талантливый человек не упустит случая полентяйничать… И главное, слово-то какое откопал: дислексия!

Ну, дислексия так дислексия. На то и наш брат-журналист, чтобы записывать.

Делалась эта книга так: Али приезжал в Москву, и мы садились в каком-нибудь хорошем месте; Али заказывал еду, не доверяя эту важную часть встречи человеку, не умеющему отличить ливанской кухни от персидской, а я доставал диктофон или блокнот и, выждав момент, начинал задавать вопросы, с ответов на которые Али уходил в свободное плавание.

И правильно делал: самое интересное открывается в свободном плавании!

Итак, слушайте же и не говорите, что вы не слышали…

 

Дедушки

Багдад, 1969 г.
AP

Али родился в Багдаде в начале шестидесятых годов теперь уже прошлого, ХХ века.

Отец его мамы, Наджи Юсеф, был родом из Эн-Наджефа. Название, красноречивое для арабов, ничего не говорит слуху неверных; между тем именно этот город на юге Ирака, в долине Евфрата, — духовный центр шиитов, и рождение здесь почти автоматически указывает на принадлежность к одной из ветвей мусульманства…

Забавно бывает, покрутив колесико бинокля с сильной оптикой, вдруг обнаружить подробности, еще вчера сливавшиеся в неразличимый пейзаж. Шииты, сунниты… Мы и слова-то эти услышали недавно, а что там, за словами? Замучаешься разбираться, да и недосуг. Нам бы с рюриковичами разобраться, своих иванов от василиев научиться различать толком.

Но вот — поворот колесика, и в чужом пейзаже крупно проступают столетия страстей и реки крови, которой не видно конца…

А вектор судьбы определяют иногда поступки людей задолго до твоего рождения; оглянувшись в семейные предания, можно разглядеть точку, в которой река твоего рода повернула туда, а не сюда.

Вот, скажем, век назад, на исходе Российской империи, лопнул обруч «черты оседлости», и огромная еврейская семья моего прадеда-биндюжника — тринадцать детей! — разлетелась из белорусского местечка по белу свету…

Моего деда вынесло в Москву, а его брата — в Аргентину.

В начале двухтысячных, в Буэнос-Айресе, в толстенной городской телефонной книге, я откопал четырнадцать своих однофамильцев: Исаак Шендерович, Пабло Шендерович, Педро Шендерович… И с холодком по спине понял: этим Педро мог быть я!

Но монетка легла иначе, и вот — судьба мне бродить по свету земляком Пушкина, а не Борхеса.

Вот и мой друг Али не имел бы никаких шансов прожить свою нынешнюю жизнь, если бы тот же век назад, в 1909 году, тетка его деда, втайне от родни, не отвела маленького Наджи Юсефа вместо медресе в светскую школу.

И повернула судьбу рода!

Традиционная арабская одежда, мужское платье, заправлялось в брюки за углом перед школой; на обратном пути, за тем же углом, маленький Наджи Юсеф снова приобретал очертания ученика медресе… Тайна продержалась несколько лет, но их хватило, чтобы в маленькую смышленую голову начали поступать знания, не предусмотренные Кораном…

— Люди делятся на тех, которые не читают книг, читают разные книги и всю жизнь читают одну и ту же, — сидя в московском ресторане век спустя, цитирует дедушку Наджи Юсефа гражданин Канады Али Аль-Мусауи.

Дедушка начал читать — разные книги. Он читал их жадно и с толком, и, когда в школу приехал король Фейсал Первый, юный Наджи Юсеф, за отличие в учебе, получил в подарок от короля часы и именную стипендию!

Он продолжал учиться и учился еще десятилетия напролет, получив педагогическое и юридическое образование. Выходец из ортодоксальной семьи, Наджи Юсеф возглавлял министерство образования Ирака и учительствовал в сельской школе, когда впал в немилость у новых властей; был одним из ведущих адвокатов страны и членом ЦК Социал-демократической партии Ирака…

Он умер в 1973 году, введя род в интеллигентное сословие.

Али вспоминает, как дедушка вместо сказок рассказывал ему какие-то истории. Много лет спустя Али узнал в этих историях толстовского «Холстомера», новеллы Цвейга, рассказы Горького и Чехова… В их доме был настоящий культ книги — не одной, многих!

А родственники Наджи Юсефа, все до одного, так до конца дней и остались религиозными ортодоксами. И все их потомки до сих пор читают одну и ту же книгу…

 

А деда со стороны отца звали Ахмед Аль-Мусауи («По- нашему — «Моисеев», — шутит Али).

Его род тоже восходил к пророку — только у Ахмеда не нашлось тетки, которая вовремя отвела бы его в светскую школу; к юным годам Али отец его отца был «саидом», носителем черной чалмы и сокровенного знания, крупной религиозной знатью.

Когда, мальчиком, Али возили к старому Ахмеду, они ехали в Эн-Неджеф, к золотому мавзолею тезки-пращура, и больные и прокаженные бежали за ними следом, и забегали вперед, и подставляли больные части тела, и молили:

— Плюнь, плюнь!

Плевок «саида» должен был излечить все болезни у тех, кто всю жизнь читал одну книгу, и дед Ахмед исправно плевал направо и налево.

Маленький Али уже не мог сделать этого. После Толстого, Цвейга и Чехова на людей особо не поплюешь…

 

Четырнадцать веков напролет, в день гибели Хусейна, внука пророка, шииты побивают себя цепями. Зрелище не для слабонервных: побивают по-настоящему, в кровь, и рыдают тоже по-настоящему…

— Только сейчас узнали, наверное… — размышляет вслух потомок погибшего, гражданин Квебека Али Аль-Мусауи.

 

Ирак был сшит королем Фейсалом из трех бывших турецких провинций: Басры, которой управляли шииты, Багдада, подконтрольного суннитам, — и Курдистана. Король был большой прожектер: шииты с суннитами враждовали много веков, а курды вообще не арабы, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Минное поле «дружбы народов», так хорошо знакомое нам по сталинской перекройке кавказских границ, было заложено под Ирак изначально — и не взорваться не могло…

А может быть, Фейсал был и не прожектер, а просто думал разделять и властвовать, Аллах его ведает, — но случилось то, что случилось.

Случилось, впрочем, много позже. А мы с вами заглянем покамест в сороковые годы, которые в Багдаде были вовсе не роковыми, а вполне благополучно-либеральными, как минимум по азиатским меркам. Имперское влияние Англии таяло, и волнами накатывали сюда вести о победах СССР…

Про ГУЛАГ в Ираке ничего не знали — знали про победу над Гитлером, социализм и власть рабочих и крестьян: Советский Союз был светлым горизонтом для трудового народа и продвинутых отпрысков духовенства. Сын «саида» Ахмеда и сорок второе колено пророка Магомета, будущий отец Али пошел учиться в университет (вопреки воле своего отца, разумеется), попал в левую студенческую среду и быстро стал в ней лидером. Вера легко меняет полюса, но мессианское чувство не даст пропасть темпераменту!

Его звали Хусейн, и обращались к нему в Багдаде — Хусейн абу Али (Хусейн, отец Али), когда моего друга Али еще не было в природе: имя будущего сына было предопределено. Уже четырнадцать веков старшие мальчики рода звались попеременно Хусейнами и Али, в память о зяте и внуке пророка…

Но традиции расшиблись о классовую борьбу: сын «саида» отказался от престижной религиозной фамилии и взял другую, свободолюбивую: Ар-Ради, в честь пращура, жившего в девятом веке! (Ар-Ради, поэт и философ, был живьем замурован в стену тем самым Гарун-аль-Рашидом; тот еще был филантроп этот Гарун.)

Салям Адиль (1924—1963)
РИА Новости

Будущий отец Али взял себе фамилию предка-поэта и партийный псевдоним Салям Адиль («мир и справедливость» — так переводились эти слова и переводятся до сих пор).

Он учительствовал в Багдаде, пока его не выгнали с работы и не посадили за коммунистическую пропаганду, но до тех пор успел сделать главное: познакомиться с мамой Али…

Он был ее репетитором по математике («Она до сих пор ничего не понимает в математике», — смеется мой друг Али). Зато до глубокой старости мама Али осталась твердокаменной марксисткой — так хорошо сагитировал ее в 1947 году молодой Салям Адиль!

Сагитировал — и посватался.

Будущий дедушка Али, тот самый Наджи Юсеф, согласия не дал (девочке было только шестнадцать), но упрямый Салям сказал, что будет ждать пять лет, и подарил ей кольцо.

Тут-то его и посадили, и как раз на этот срок.

Времена наступали нешуточные. В ответ на создание левого Израиля в Ираке повесили на площади трех главных коммунистов, так что пять лет тюрьмы, выписанных молодому Салям Адилю, можно считать разновидностью педагогики.

Невеста, так и не выучившая математику, начала ходить в тюрьму под видом сестры — и стала связной с подпольем. На подпольной работе (уже после того, как непокорный сын «черного саида» вышел на свободу) они и провели медовый месяц.

Товарищ Салям Адиль был к тому времени членом ЦК.

В 1955 году он возглавил иракскую Компартию. Тайный, через иранскую границу, выезд в Москву, на ХХ cъезд КПСС, был их отложенным свадебным путешествием…

 

Рассказывая трагическую историю жизни иракского коммуниста Саляма Адиля, я ловлю себя на сложных чувствах: слишком давно ответом на коммунистическую риторику стала — усмешка.

Для нашего поколения, «славной молодежи семидесятых», эта усмешка была защитной реакцией на советский пафос: Брежнев со своим старческим Политбюро, «сиськи-масиськи», бодрые фальшивые голоса изо всех радиоточек, наглое племя освобожденных секретарей, «комса», в открытую фарцевавшая и делавшая карьеру, тупое сидение на собраниях в поддержку какого-нибудь африканского божка, повесившего на себя серп и молот… — вот чем было для нас слово «коммунизм».

Но этот уксус был когда-то вином.

Мы еще застали людей, плативших своими жизнями за наивную и отчаянную попытку преодоления социальной гравитации. Мы помним честных коммунистов!

 

 

Читаем дальше:

http://www.novayagazeta.ru/society/68880.html

 

 

 


67 элементов 1,478 сек.