Были женщины и покрасивее, и артистки получше. Но большего очарования и прелести по моему не было.
Обычный человек,если ему плохо, может пройти через весь город со слезами на глазах и никто этого не заметит, никто не обратит внимания…
А каждая слеза известного человека не просто попадает в объектив – за ней "охотятся".
Ради любопытства и ради наживы.
Поэтому человек вынужден все время "держать лицо" и улыбку.
– жить под увеличительным стеклом…..
Я Мэрилин, Мэрилин.
Я героиня
самоубийства и героина.
Кому горят мои георгины?
С кем телефоны заговорили?
Кто в костюмерной скрипит лосиной?
Невыносимо
невыносимо, что не влюбиться,
невыносимо без рощ осиновых,
невыносимо самоубийство,
но жить гораздо
невыносимей!
Продажи. Рожи. Шеф ржёт, как мерин
(я помню Мэрилин.
Её глядели автомобили.
На стометровом киноэкране
в библейском небе,
меж звёзд обильных,
над степью с крохотными рекламами
дышала Мэрилин,
её любили…
Изнемогают, хотят машины.
Невыносимо),
невыносимо
лицом в сиденьях, пропахших псиной!
Невыносимо,
когда насильно,
а добровольно – невыносимей!
Невыносимо прожить, не думая,
невыносимее – углубиться.
Где наша вера? Нас будто сдунули,
существованье – самоубийство,
самоубийство – бороться с дрянью,
самоубийство – мириться с ними,
невыносимо, когда бездарен,
когда талантлив – невыносимей,
мы убиваем себя карьерой,
деньгами, девками загорелыми,
ведь нам, актёрам,
жить не с потомками,
а режиссёры – одни подонки,
мы наших милых в объятьях душим,
но отпечатываются подушки
на юных лицах, как след от шины,
невыносимо,
ах, мамы, мамы, зачем рождают?
Ведь знала мама – меня раздавят,
о, кинозвёздное оледененье,
нам невозможно уединенье —
в метро,
в троллейбусе,
в магазине
«Приветик, вот вы!» – глядят разини,
невыносимо, когда раздеты
во всех афишах, во всех газетах,
забыв,
что сердце есть посерёдке,
в тебя завёртывают селёдки,
лицо измято,
глаза разорваны
(как страшно вспомнить во «Франс-Обзёрвере»
свой снимок с мордой самоуверенной
на обороте у мёртвой Мэрилин!).
Орёт продюсер, пирог уписывая:
«Вы просто дуся,
ваш лоб – как бисерный!»
А вам известно, чем пахнет бисер?!
Самоубийством!
Самоубийцы – мотоциклисты,
самоубийцы спешат упиться,
от вспышек блицев бледны министры —
самоубийцы,
самоубийцы,
идёт всемирная Хиросима,
невыносимо,
невыносимо всё ждать, чтоб грянуло,
а главное —
необъяснимо невыносимо,
ну, просто руки разят бензином!
Невыносимо горят на синем
твои прощальные апельсины…
Я баба слабая. Я разве слажу?
Уж лучше – сразу!
А.Вознесенский, 1963
Наврняка ей "помогли".
Слишком много каких-то странных деталей.
Во-первых, Монро никогда не запирала на ночь свою комнату.
В ту ночь комната оказалась запертой. Экономка путалась в показаниях – вначале говорила, что в полночь заметила свет из-под двери в комнате актрисы.
(Но на полу лежал ковер, который закрывал все щели плотно. Экономка не могла бы увидеть свет из комнаты).
Потом экономка изменила показания и сказала, что ПОЧУВСТВОВАЛА, будто в комнате горит свет.
И это было не в полночь, а под утро.(Полицию ведь вызвали рано утром)
Когда приехала полиция, в доме уже были личные врачи Монро – психоаналитик и терапевт.
И экономка, которая возилась со стиральной машиной.(На мой взгляд, очень странно затеять постирушку, когда в доме покойник)
В комнате был беспорядок, словно что-то искали.
Человеку, принявшему смертельную дозу лекарств, просто не хватило бы сил рыться в своих вещах.
Телефонная трубка в руке мертвой Мерилин – кому она хотела позвонить?
И – главное – загадочный блокнот, которым актриса напугала братьев Кеннеди, где (якобы) записывала их крамольные разговоры.
Блокнот растворился бесследно…
