Илья Войтовецкий, Беэр-Шева
28 августа 2010 года в Араде (Израиль) умер Шломо Дрори – первый
исполнитель и автор музыки к известному стихотворению К. Симонова…
9 мая 1998 года по первому каналу российского телевидения шла программа Александра Любимова "Взгляд", посвящённая Дню Победы. Гостем программы был литератор и журналист Алексей Симонов, сын известного советского писателя К.М.Симонова.
Ведущий задал вопрос:
– Скажите, пожалуйста, почему популярные стихи вашего отца "Жди меня" не стали песней? Есть ли у вас объяснение?
– На эти стихи было написано не менее двадцати пяти мелодий, – ответил Алексей, – но ни одна не прижилась, не была адекватна стихам. Поэтому стихи отца так и не стали песней.
Я сорвался с места и бросился к телефону (передача была в прямом эфире, и ведущий заранее сообщил номер телефона студии.) Линия долго была занята, а когда я дозвонился, передача уже закончилась. Мне ответил женский голос. Это была помощница А.Любимова, звали её Гаяна (она тбилисская армянка, очень милая девочка, её было видно на экране за столом справа от ведущего).
– Гаяна, что значит – не стали песней? Стали, есть, существует такая песня, её поёт целый народ, целая страна!
Я вкратце рассказал Гаяне историю израильской песни "Ат хаки΄ ли" ("Жди меня").
– Напишите, пришлите мне эту историю по почте, я передам письмо Алексею Кирилловичу, — сказала девушка.
Я отправил в Москву письмо и кассету с записью израильской песни. Всё дошло до адресата, завязалась переписка и дружба с семьёй Симоновых.
Вот мои письма. Мне кажется, история, рассказанная в них, представляет интерес.
Первое письмо
9 мая 1998 года.
Уважаемый Алексей Кириллович! Очень жаль, что мне не удалось дозвониться до "Взгляда" во время передачи: телефон был постоянно занят. После Ваших слов о том, что стихи Вашего отца остались лишь стихами и не поются, я стал набирать номер студии, но…
А вот Вам и история — трогательная, удивительная история, связанная со стихами К.М.Симонова. Герой моего рассказа родился в Вене в августе 1921 года. Звали его тогда Соломон Дойчер. После Anschluß´а, в 1938 году, небольшой группе еврейских парней и девушек удалось на маленьком судёнышке отплыть от Вены, спуститься по Дунаю в Чёрное море, оттуда через проливы и Мраморное море пройти в Средиземное море и причалить к берегу подмандатной Палестины. Среди этих ребят был семнадцатилетний Соломон Дойчер. Юноша решил, что он обязан на время забыть языки своего детства – немецкий и идиш – и очень быстро овладел ивритом и английским.
В 1939-м началась Вторая мировая война. В составе британской армии была создана Еврейская бригада, и Соломон Дойчер стал ее солдатом. С Еврейской бригадой он прошёл по дорогам войны, день Победы встретил в Италии.
В 1943 году произошёл случай, повлиявший на всю его дальнейшую жизнь и, в некоторой степени, на судьбу его (а потом и моей) страны.
Солдат Соломон Дойчер собирался на дежурство. Он взял со стола книжицу, чтобы на посту, если будет свободное время, почитать. Придя на пост, он открыл книжку и на титульном листе прочитал название. Это были "СТИХИ О ЛЮБВИ" русского поэта Константина Симонова в переводе на иврит Авраама Шлёнского. (Я хорошо знаю иврит и могу засвидетельствовать, что перевод абсолютно точно передаёт силу, поэтичность и дух подлинника). Первым стихотворением в сборнике было "Жди меня". Можно себе представить, какое впечатление эти слова произвели на молодого воина, оставившего в оккупированной нацистами Вене маму, отца, родных: "Жди меня, и я вернусь. Только очень жди…".
У Соломона Дойчера был (и сохранился) хороший голос. (После войны, в Италии, ему предложили остаться в Милане и стать солистом театра La Scala, но Дойчер отказался, сказав, что мечтает стать крестьянином на Земле Израиля). Во время того памятного дежурства родилась песня. Однополчане сразу оценили и слова, и мелодию. Песню полюбили. В перерывах между боями Соломона Дойчера перевозили вдоль линии фронта, доставляли в госпитали, и под аккомпанемент аккордеона он пел воинам (а ведь у каждого где-то остались родители, любимая девушка или жена): "Жди меня, и я вернусь". Песня стала гимном еврейской бригады, а автор музыки и исполнитель приобрёл популярность, сравнимую со славой Леонида Утёсова и Клавдии Шульженко. Записали пластинку — сначала на иврите, а потом, когда стихи перевели на английский язык, Соломон Дойчер напел песню и по-английски. Солдаты американской и британской армий запели на родном языке симоновские строки, переложенные на музыку солдатом еврейского ополчения.
А в 1944-м году произошло ещё одно событие. Во двор римской синагоги вошёл американский офицер, зашёл помолиться. У входа стояла плачущая женщина. Американец обратился к ней на идише. Он спросил: "Почему вы плачете? Война, можно считать, закончилась, теперь Бог поможет нам". "Бог не может мне ничем помочь, – ответила женщина. – Моего мужа немцы убили на моих глазах, а сын ушёл из дому ещё в тридцать восьмом, и с тех пор я о нём ничего не знаю".
Слово за слово, и оказалось, что собеседники – родные тётка и племянник. Две сестры, уроженки польского местечка, после Первой мировой войны покинули родные места, одна вышла замуж за австрийского еврея и уехала в Вену, вторая вышла замуж за американца и отправилась за океан. После прихода к власти нацистов связь между ними прервалась. Офицер оказался сыном родной сестры этой женщины.
Он забрал ее к себе. "Как звали твоего сына, который ушёл из дома в тридцать восьмом году?" — спросил племянник. "Соломон Дойчер," — ответила она. Имя автора песни "Жди меня" было ему известно.
Он ничего не сказал ей, опасаясь, что это может быть простым совпадением: мало ли Соломонов Дойчеров среди еврейских солдат! – и имя, и фамилия довольно распространённые. Связался по телефону с командованием еврейской бригады, выяснил время и место выступления группы самодеятельных артистов.
– Поехали! – сказал он тётке.
Начался концерт. Объявили номер. И имя, и фамилия певца были ей незнакомы. (К тому времени Соломон Дойчер сменил и имя, и фамилию. "Соломон" по-библейски "Шломо", а фамилию он себе выбрал "Дрори", что означает «свободный»). Да и иврита, на котором говорили со сцены, она не понимала.
Мать не узнала сына. Со времени их расставания прошло восемь лет – да каких! Юноша повзрослел, возмужал, одет он был в форму – таким она его никогда не видела. А он посмотрел в зал и в первом ряду увидел маму. Перекрывая звучание вступительных аккордов, он закричал и бросился вниз со сцены.
1944 год. Солдат Еврейской бригады Соломон Дойчер
исполняет песню «Ат хаки ли» («Жди меня»)
В первом ряду (слева направо): брат Соломона Яков Дойчер, Броня Дойчер (мама),
американский офицер Джордж, встретивший Броню во дворе римской синагоги.
Соломон Дойчер – во втором ряду, между мамой и Джорджем. Бари (Италия), 1944
Их окружили. Плакали все — и зрители, и артисты. И тогда, преодолевая рыдания, Шломо Дрори вернулся на сцену и запел. Он пел, обращаясь к матери, но она не понимала слов. Рядом с ней сидел другой еврейский солдат и переводил ей на идиш текст песни: "Жди меня, и я вернусь. Только очень жди". Солдат переводил слова песни и повторял: "Он сочинил её для тебя, он знал, что найдёт тебя". (Он обращался к ней на "ты", потому что в иврите нет обращения "вы" в единственном числе; даже с Богом евреи разговаривают на "ты").
Вот, в общем-то, и вся история.
Когда в 1971 году я приехал в Израиль, первой пластинкой, которую я купил, была запись певца Арика Лави с песней "Жди меня". Мои сыновья (десяти и пяти лет) быстро освоили иврит, но и русского не забыли; они пели эту песню и по-русски, и на иврите. Никогда мы не интересовались, кто сочинил мелодию, пели — вот и всё.
Однажды по телевидению шла передача об артисте Камерного театра Йоси Ядине, который начинал свою актёрскую жизнь на любительской сцене во время войны. В телевизионной программе участвовали его однополчане. Ведущий Амос Эттингер рассказал историю песни "Жди меня" и объявил, что автор и первый исполнитель Шломо Дрори пришёл в студию и сейчас споёт её для своего фронтового друга. Я не поверил своим ушам. А объектив тем временем поплыл в сторону, и на экране появилось лицо моего доброго друга, с которым я много лет бок о бок проработал на химическом комбинате Мёртвого моря – и не знал, что он сочинил мою любимую песню. Я бросился к тумбочке, взял в руки пластинку. "Жди меня", — было написано на ней. "Стихи К.Симонова, перевод на иврит А.Шлёнского, музыка Ш.Дрори". Всё верно.
На следующий день я встретил Шломо на заводе, обнял его, расцеловал, спросил, знает ли он историю создания стихотворения. Нет, он ничего не слыхал ни о Симонове, ни о Серовой. Я разыскал в альбоме открытку В.В.Серовой, переснял из книги портрет К.М.Симонова — и подарил Дрори.
Шула и Шломо Дрори
Вот как сложилась его судьба. Вернувшись с фронта, он участвовал в подготовке к Войне за независимость — был инструктором по подрывному делу. Англичане разыскивали его, сулили за его голову внушительные суммы. Его не выдали.
Во время войны Шломо подружился с начальником Генерального штаба Мордехаем Маклефом, и когда тот вышел в отставку и получил новое назначение — занять должность Генерального директора химического комбината Мёртвого моря, он забрал Шломо с собой.
Дрори проработал на заводе до пенсии, но потом не захотел сидеть дома без дела; он создал музей Мёртвого моря и стал его смотрителем. Каждый день к нему приезжают десятки посетителей, и он рассказывает им удивительную историю о том, как еврейский юноша Мойше Новомейский из прибайкальского города Баргузина решил осуществить мечту Теодора Герцля и создать промышленность в мёртвой степи на берегу Мёртвого моря, где до него не было ни одного поселения, ни единого домика или хижины, ни одного человека. Сейчас здесь горят заводские огни, зеленеют пальмы, гостиницы и здравницы принимают ежегодно сотни тысяч посетителей и туристов. "А началось всё это в начале века в Сибири," — говорит Дрори, и глаза его светятся счастьем.
В 1987 году, когда в СССР началась перестройка и в Израиле появились первые туристы из Советского Союза, сотрудники Сохнута спросили, соглашусь ли я, если понадобится, принимать на комбинате русскоязычных посетителей. Я, естественно, согласился. Как-то встретил Шломо. "Завтра у меня будут гости из России," – сказал я. "Привези их ко мне в музей, – попросил Шломо. – Я хочу посмотреть им в глаза". Я пообещал.
От проходной нужно ехать на север вдоль берега Мёртвого моря — минут 20-25. Я взял в руку микрофон и стал рассказывать историю, услышанную в телевизионной передаче. Меня слушали внимательно. Закончив рассказ, я сказал, что захватил с собой кассету с песней "Жди меня".
"Хотите послушать?" "Хотим, хотим, поставьте!" — попросили гости. Зазвучала песня. Она закончилась, мы подъехали к музею. Нам навстречу вышел невысокий седой мужчина с молодыми глазами. "А вот и герой моего рассказа," – представил я Шломо Дрори. Были объятия, слёзы, расспросы. Мы поднялись в музей, и Шломо впервые рассказал туристам из России о чуде, которое свершилось на этой древней земле. Он говорил на иврите, я переводил.
Вот уже 11 лет я с удовольствием привожу в музей туристов из бывшего СССР. Все годы я ношу с собой кассету с песней Шломо Дрори на стихи Константина Михайловича Симонова "Жди меня", и мои гости наслаждаются, слушая её в туристических автобусах, идущих вдоль побережья Мёртвого моря – 411 метров ниже уровня мирового океана. Мне жаль, что среди них не было К.М.Симонова.
Второе письмо
15 мая 1998 года, Беэр-Шева, Израиль.
Дорогие, уважаемые Гаяна и Алексей Кириллович!
Боясь показаться навязчивым, я, тем не менее, всё-таки решился на это письмо, потому что — "не могу молчать!".
Наутро после написания предыдущего письма я, естественно, позвонил Дрори.
— Шломо, ты сидишь или стоишь? — спросил я его. — Сядь, иначе упадёшь.
— Сижу-сижу — улыбнулся Шломо в трубку.
Я рассказал о передаче "Взгляд", о моём телефонном разговоре с Вами, Гаяна, о письме и о кассете, отправленных в Москву. Дрори был, разумеется, растроган.
— А ты, — в свою очередь спросил он, — стоишь или сидишь?
И я услышал историю, которая произошла буквально накануне, может быть — в то самое время, когда в Москве по ОРТ шла речь о стихотворении К.М.Симонова "Жди меня".
Ему позвонили из редакции радио "Голос Израиля" и попросили срочно приехать. Ввели в студию, представили сидящей перед микрофоном женщине, предупредили: "Прямой эфир". Женщина, Илана, оказалась женой израильского лётчика, пропавшего без вести в 1973 году, во время войны Судного дня. "Она о себе расскажет сама, — сказали ему, — а ты расскажи о песне". Включили микрофон.
Ведущая: Это произошло во время Войны Судного дня, когда самолёт, пилотируемый мужем Иланы, был сбит в Сирии. Муж в течение нескольких месяцев считался без вести пропавшим, и никто из его окружения не верил, что он жив. Лишь по истечении нескольких месяцев выяснилось, что он находится в сирийском плену. Песня "Жди меня" на протяжении всего этого трудного периода поддерживала Илану и вселяла в неё силы и надежду. Сегодня с нами здесь находится композитор, написавший музыку к этой песне – Шломо Дрори из Арада. Спасибо, что ты специально приехал сюда из Арада. Ты являешься одним из первых работников комбината Мёртвого моря, а твой рассказ о песне волнителен не меньше этого. В продолжение к нам присоединится также Амитай Нееман.
Дрори: Во время Второй мировой войны я был в британской армии в составе (еврейского) ополчения, а впоследствии (еврейской) бригады. Среди прочих обязанностей, которые мы выполняли, была сторожевая служба на хайфском волнорезе. Это была очень скучная обязанность, потому что мы вроде бы должны были охранять Хайфский порт от итальянских субмарин, которые так и не приплыли. Поэтому мы привыкли читать во время несения сторожевой службы. Мне в руки попала маленькая книжица. Это был перевод с русского языка, сделанный Шлёнским; называлась книжица "Жди меня". В ней было несколько стихотворений, но, вне всякого сомнения, самым впечатляющим было стихотворение "Жди меня". Я прочитал его и почувствовал, что ему необходима мелодия. И несмотря на то, что я не композитор, той же ночью я стал повторять тот самый мотив, который почувствовал при чтении стихотворения.
Утром, когда мы вернулись на базу (а в нашей части был музыкант по имени Цви Бен-Йосеф, он был также композитором очень высокого класса; он писал ноты так же, как я пишу буквы), я спел ему песню, а он записал ноты. И мы стали выступать с этой песней — разумеется, на пирушках нашей части. Песню настолько приняли, что мы начали выступать и в других подразделениях. Песня превратилась в песню тех дней, потому что она отражала настроение каждого солдата, тоскующего по той, которая его ждёт. Даже если она не существует, он хочет, чтобы такая была. Благодаря этой песне я попал в бригадный ансамбль, когда он был создан. И одним из шлягеров на концертах, а я стал солистом ансамбля, была, разумеется, песня "Жди меня". Были и другие песни, но эта стала главной.
Ведущая: Об этом, между прочим, упоминалось в программе Амнона Леви — ты видел её? — "Завершаем неделю" (одна из популярных еженедельных телевизионных передач – И.В.). Нурит Галь-Рон (известная израильская певица – И.В.) напомнила, что её мама была одной из исполнительниц этой песни.
Дрори: Потому что мы были вместе в том же самом ансамбле… Наступило такое время, когда ансамбль выехал в Италию. Я тогда не знал, что моя мама выжила во время Катастрофы и попала в Италию. Это длинная история.
Ведущая: Ты думал, что она погибла?
Дрори: Ясно. Подобно большинству евреев, которые были тогда в Австрии, в Германии. Я знал, что мой отец был убит. Я думал, что и её нет. Но она добралась до Италии и думала, что достигла обетованного берега. Но немцы пришли туда следом за ней. И тогда, к её счастью, монашки из католического монастыря решили спасти её и прятали её в монастыре более года. Она за это время выучила итальянский язык и владела им свободно, и когда американцы вторглись в Италию, монашки сказали: "Пришло для тебя время пересечь американскую линию". Ей выправили фальшивое удостоверение личности, будто бы она итальянка, она пересекла линию (фронта) как итальянка, германскую линию (фронта), и превратилась в еврейскую беженку. Когда она добралась до американцев и рассказала им свою историю, они, разумеется, передали её дальше.
Накануне Судного дня она стояла во дворе синагоги в Риме и плакала. У неё не было никого, о ком она знала бы, что он существует. Она чувствовала, что она, в сущности… что жизнь её кончилась. У неё нет никого… в Риме… еврейка из Австрии… Стояла и плакала. И тогда к ней подошёл американский офицер, который увидел её. По её одежде он понял, что она, вне всякого сомнения, еврейская беженка. Он не стал разговаривать с нею по-английски, а обратился на идише и сказал ей: "Не плачь. Бог поможет". Она не обратила на него никакого внимания, лишь сказала: "Чем Бог может мне помочь, если я потеряла всё. Муж убит немцами, дети неизвестно где, я здесь одна". Ему захотелось приободрить её, и он продолжал: "Не отчаивайся, Бог поможет." Он видел, что она никак не реагирует, и задал вопрос — только ради того, чтобы разговорить её: "Откуда ты?". Она назвала местечко в Польше.
Тогда он спросил: "А муж твой — откуда был он?" Она произнесла название местечка моего отца. И тогда он замер в недоумении на мгновение и спросил: "Как его звали?". Когда она назвала ему имя моего отца, он сказал: "Теперь ты сможешь увидеть, чем Бог может помочь, потому что он был моим дядей, и я помогу тебе. Я позабочусь о тебе. У тебя больше нет причин опасаться, я позабочусь о тебе." И действительно, он снял для неё комнату в Риме, и принёс ей еду, и одел её. Она попросила его лишь об одном. Она сказала: "Неважно, что будет со мной. Найди моих сыновей. Они были в Эрец Исраэль. У меня нет с ними никакой связи…".
Продолжение следует…
