Олег Фиговский, академик Европейской академии наук,
член Центрального правления Нанотехнологического общества России.
В течение последних 25 лет зарубежные коллеги и я, в том числе, наблюдаем, как рассыпается и деградирует российская наука, которой каждый из нас посвятил практически всю свою жизнь. Все дефекты разваливающейся структуры мы ощутили на себе, пытаясь вписаться в научные коллективы Израиля, Канады, Японии, США и стран Европейского союза.
Однако наш большой и уникальный опыт так и не был востребован РАН. Не менее беспокоит и состояние инженерной науки в России, где была практически уничтожена система отраслевых институтов и полностью отсутствует систематическое образование по инновационному инжинирингу. Очевидно, что инновационное развитие промышленности России невозможно без научного задела, но не ясны пути его развития. И это на фоне «дикого» капитализма в России, где по данным экспертного доклада Credit Suisse 35% совокупного богатства страны сосредоточено в руках всего 110 человек. При этом с 2007 года размер среднего «состояния» российского гражданина снизился с 14 до 11 тысяч долларов.
Вот и подошел завершающий этап так называемой реформации РАН, который абсолютно непонятен нашим зарубежным коллегам. Да и нам, выходцам из России, не потерявшим научных связей с российской наукой, часто сложно в нем разобраться.
За последние три года я написал более 20 статей, посвященных состоянию российской науки и инженерного образования, под рубрикой «Записки полупостороннего»http://rusnor.org/network/social/user/8872/. И мне непонятно, какое отношение происходящее имеет к реформированию науки. Создается впечатление, что происходит просто рейдерский захват, который я в одной из моих предыдущих статей назвал «раскулачиванием» – термин не понятный тем, кто не знает истории России. При этом знания российской научной диаспоры не становились предметом обсуждения русскоязычной научной общественности. Да и новое законодательство об иностранных агентах делает сотрудничество весьма проблематичным.
Интересный анализ деятельности РАН провела Татьяна Клячко, доктор экономических наук, директор Центра экономики непрерывного образования Института прикладных экономических исследований РАНХиГС, которая, в частности, пишет:
«Мне не хочется ввязываться в дискуссию о самой реформе – хорошая она или плохая. Я об освещении событий, о профессионализме журналистов, о том, кто и как будет воспринимать информацию о проводимых реформах. Точно также идет обсуждение реформ в образовании и здравоохранении: говорится вроде бы о вопиющих фактах, а на деле – суть реформы пропадает и, если потом, вдруг обнаруживаются ее подводные камни или интерпретация законов не устраивает тех, кто оказывается объектом правоприменения, то общество уже не реагирует – оно «съело» все жареные факты и переключилось на новый объект.
Если зайти в Интернет, что под силу любому журналисту, найти и прочитать Устав Академии до реформы, то выяснится – о ужас! – что она была государственным бюджетным учреждением. Она давно согласилась на этот статус, чтобы иметь возможность без проблем получать бюджетные деньги. И думала, что она будет брать государственные деньги, и делать с ними то, что сочтет нужным. Это и называлось независимостью. А было самой настоящей зависимостью. И ровно об этой зависимости речь сейчас и идет. Ничего нового сказано не было.
У государственного бюджетного учреждения собственность – здания и сооружения – находится в оперативном управлении. И у институтов РАН, которые также являются государственными бюджетными учреждениями РАН, собственность находится в оперативном управлении. И сейчас собственник этого самого имущества – государство, в общем-то, не сказал ничего иного, кроме того, что хочет навести порядок в управлении этим имуществом. Так сказать: богу – богово, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево.
Госзадание (вдумайтесь в это слово), под которое идет бюджетное финансирование, Академия будет распределять самостоятельно. Другими словами, государство, как давало деньги, не очень спрашивая, на что их потратят, так и будет давать. И можно предположить, что все, кто их получали, так и будут их получать. И, скорее всего, собственностью институтов, так и будет распоряжаться их администрация, но уже под контролем не президиума РАН, а чиновника. То есть договариваться о том, почему сданы те или иные площади, и кому они сданы, придется с другими людьми. Выводы о том, что происходило раньше, и что будет происходить потом, можно легко сделать самостоятельно. И столь же легко сделать вывод о том, чего не хочет руководство РАН и ее институтов.
Ввязываться надо в разговор о том, почему наука перестала жить или еле теплится во многих академических институтах. Почему при средней зарплате в науке в 160% от средней по экономике страны в нее не идет молодежь? Почему научные разработки не идут по большому счету в дело? Почему лирики в почете, а физики в загоне (еще 20 лет назад считалось ровно наоборот и думалось, что это мировой закон)?
Наука, здравоохранение, образование становятся все более дорогими сферами деятельности. Это связано с ростом технологичности этих отраслей».
Журналист Кирилл Харатьян, резюмируя состояние науки в России, считает, что реформа РАН окончена, а русские ученые приспособятся и к новой, путинской конструкции. Не все, конечно, не все, а только настоящие ученые. Как приспособились к ельцинской, горбачевской и остальным. Будут продолжать работать по своим темам, прикрываясь, чем придется, и прирабатывая, как уж бог даст – тяга к знаниям сильнее всего. Теперь государству важнее прибрать вроде как бы бесхозные активы, а остальное как получится. Ну, а что же, чье это все на самом деле? Вот то-то. Говорят, сейчас в чиновничьих и близких к ним кругах идет энергичная дележка материального наследства Академии наук, хотя и утверждается, что она жива. Далее Кирилл Харатьян говорит, что в его «голове не совсем укладывается: во всей российской науке самым главным для властей предержащих оказались квадратные метры, киловатт-часы и гигакалории, так что ли? Возвращение российской науки к мировым вершинам – это функция от управления имуществом? А все эти ученые бредни – непонятная чушь?
Даже безбожники-большевики так не думали, вот что поразительно. Октябрьский путчист Владимир Ульянов (Ленин) в 1920-х годах напряг всю имевшуюся у него – немалую! – политическую силу, чтобы провести электрификацию России – план ГОЭЛРО. В продолжение того знаменитого проекта, надо сказать, фиксировались факты чиновничьего самоуправства, и даже в обход закона, под подпись вождя. Но речь-то шла о назначении ученым из Петроградской группы Михаила Андреевича Шателена дополнительных столовых и семейных продовольственных пайков! Или о том, чтобы комитет бедноты не отбирал квартиру у Генриха Осиповича Графтио!
Теперь давайте поглядим, кого же это так напугалось российское государство, что решило ошарашить до полной утраты когнитивных функций, до заикания и безнадежного пьянства? Кажется, еще ни одной социальной группе так крепко от властей не доставалось. В большинстве своем это тихий и слегка пыльный человек, у которого железно выделен день-другой на науку в недельном расписании. Который на побочной работе аккуратен и лоялен, а на основной, научной, – остроумен и горяч. Который продолжает растить одного уже довольно взрослого ребенка и полон воспоминаний юности о палатках, или об экспедициях (то есть тоже о палатках), или о закрытых кинопоказах, или о ночном чтении запрещенной литературы, или Бог весть еще о чем. Я люблю его, этого человека. За цельность, за гигантские знания, за остроумие, за верность, а больше всего – из-за того, что он при смерти. Это про него Лев Ландау говорил: «Человек может понять вещи, которые он уже не в силах вообразить».
Может, конечно, давно надо было, до нынешней агонии, от него решительно избавиться. Но не так же, не таким жестоким способом! Хочется отобрать квадратные метры и гигакалории – отберите, в своей же власти, но как-нибудь так, чтобы дать понять этим верным и бескорыстным людям, что их труд, их любопытство за государственный счет имели смысл! И они-то не дураки, сами знают себе цену.
Но – нет. Видимо, иным образом, чем по-тихому убить, государству действовать страшно. А ученые отлично знают, когда человеку страшно: когда он не понимает, что происходит», – заканчивает свою апологию науки в России с горечью Кирилл Харатьян.
Рассматривая не менее важный вопрос о российском образовании, Татьяна Клячко считает, что «нельзя учить по-старому, как бы ни казалось, что, вот тридцать лет назад хорошо учили, и нас так хорошо выучили. И учили по-разному, и выучили далеко не всех хорошо. В результате на мировом рынке высшего образования российские вузы получают сейчас 0,7% от общего объема средств, которые платят иностранные студенты, учась в университетах других стран (для сравнения США – 32%). Мы стали поставщиком на мировой рынок дешевого и не очень качественного высшего образования. Сейчас в ведущие вузы вкладываются значительные деньги, чтобы подтянуть не менее пяти университетов до мирового уровня. А Китай, который стартовал со значительно худших позиций, эту задачу уже практически решил. И наука начала переезжать в Китай, потому что научные разработки там «с колес» идут в дело. Ученому тоже хочется видеть плоды своих трудов, и это не только статьи в престижных журналах, индекс Хирша и импакт-фактор. И вообще, в современном мире надо очень быстро бежать, чтобы хотя бы оставаться на прежнем месте», – заканчивает Татьяна Клячко.
Как отмечает в своей статье журналист Роман Уколов, «Главное поражение академии – в вопросе об имуществе. За этот бастион власть билась насмерть и отстояла его. Чиновники решили, что управлять имуществом РАН станет специальное агентство, которое будет подчиняться не Минобрнауки, а непосредственно правительству. Среди ученых этот вопрос, к слову, большой тревоги не вызывал, так как недвижимое имущество институтов и прежде находилось в ведении Росимущества. В свое время именно это обстоятельство уберегло многие институты от потери части собственности в ходе рейдерских захватов. Но тут-то и вылезают мелочи: а как будут решаться вопросы с иным имуществом – например, с научным оборудованием? Смогут ли институты свободно распоряжаться им в рамках совместных проектов с другими научными организациями? Или передачу микроскопа коллегам из соседнего института придется за год согласовывать с правительством? На эти вопросы ответов пока нет. Предполагается, что они будут определяться все теми же постановлениями правительства.
Еще одна важная поправка вроде бы сформулирована в компромиссном режиме, но компромисса, по мнению ученых, опять же не получилось. Государственные задания на проведение фундаментальных и поисковых исследований научными институтами будут утверждаться все тем же агентством по имуществу, но с учетом предложений РАН. Другими словами, предлагать-то программу исследований академики могут, однако оценивать ее целесообразность и принимать решение все равно будут чиновники. И вообще, как заявил Борис Кашин, отныне все управление наукой, как хозяйственной ее частью, так и исследовательской, в значительной степени передается бюрократии.
Это не устраивает ученых. И не только потому, что их научные планы будут теперь курировать и корректировать люди, далекие от науки. Главный научный сотрудник Института ядерных исследований РАН, академик Владимир Рубаков, пришедший в минувшую среду к стенам Госдумы, заявил «Профилю», что у академии, по сути, отнимают исследовательские функции, превращая ее в некий клуб с правом кому-то что-то рекомендовать. Исследованиями теперь будут заниматься институты, выведенные из академии. То, что академия будет формировать какие-то задания для институтов, которые потом надо согласовывать с агентством, по словам Рубакова, не более чем сладкая пилюля.
«Агентство теперь будет руководить всей деятельностью научных институтов – хозяйственной, кадровой, научной, – считает академик. – Я подозреваю, что за этим последует сокращение числа самих институтов и сокращение числа работников. Чиновники не умеют бережно обращаться с научными коллективами. Если стоит задача поднять среднюю зарплату, но финансирование не увеличивается, значит, самый простой и эффективный способ выполнить это поручение – сократить половину сотрудников».
Рассматривая вопрос о финансировании Российской науки, журналист Сергей Кольцов отмечает, что «многие сегодня знают, что Россия тратит на научные исследования и развитие передовых технологий сотни миллиардов рублей ежегодно. Несколько менее известно, что львиную долю этого финансового «пирога» потребляют не традиционные научные организации (Академии наук, НИИ и прочие научные организации), а новые структуры, управляемые скорее менеджерами, а не учеными. И совсем уж малоизвестным широким кругам налогоплательщиков остается результат работы этих структур, который, по идее, должен был проиллюстрировать преимущества «эффективного менеджмента» над «косным академизмом».
Так, например, когда осваивались почти 260 млрд. рублей, руководители «Роснано» соревновались в оптимизме своих выступлений перед прессой, но обещанного «чуда» в экономике страны не происходило, да и в повседневной жизни граждане с отечественным «нанопродуктом» как-то не сталкивались. Наступивший 2013 год стал для команды Чубайса несчастливым: в адрес его структуры прозвучали серьезные претензии. Сначала Генпрокуратура заявила о выявленных фактах нецелевого расходования государственных денег в «Роснано». А также о том, что подавляющая часть выделенных бюджетных средств не идет на инвестиции, а помещается в банки в качестве депозитов.
Весной этого же года Счетная палата обнародовала результаты проверки деятельности «Роснано» за 2007-2012 гг. Выяснилось, что «эффективные менеджеры» корпорации за эти годы сумели потратить почти 200 млрд. рублей без существенного результата. В частности, 6 млрд. ушло на хозяйственные и административные нужды, 4 млрд. – на консультационные и экспертные услуги, 7 млрд. – на зарплату сотрудников… Но главный источник убытков – не аренда зданий и зарплаты менеджеров, а те «инновационные проекты», которые они пытались реализовать.
Подробно неэффективность менеджеров «Роснано» проанализировало издание Forbes. Приведем их выводы вкратце. Более трети финансирования – 47 млрд. рублей – ушло зарубежным организациям «на трансфер технологий». На момент проверки «Роснано» не смогла предоставить документы, подтверждающие эффективность этих вложений. Равно как и объяснить, почему было отказано в финансировании российским научным организациям, предлагавшим свои проекты в этом же направлении. Видимо, менеджеры посчитали, что бюджетные средства «эффективнее» вкладывать в зарубежную науку, чем в отечественную.
Другие их решения вообще крайне напоминали схемы по «отмыванию денег». Например, проект по созданию нановакцин предполагалось реализовывать вместе с ведущими институтами в этой области – НИИЭМ им. Гамалеи, РАМН и Онкологическим институтом им. Герцена. Однако институтам досталось только 110 тысяч рублей финансирования, а большая часть – 135 млн. – ушла неким ООО («Медэзрин», «Биокон» и т.п.) весьма похожим на фирмы-однодневки. На создании нановакцин такая схема финансирования сказалась не лучшим образом.
В августе 2011 года глава «Роснано» Анатолий Чубайс продемонстрировал Владимиру Путину наш ответ Apple – пластиковую электронную книгу Plastic Logic 100, созданную под крылом «Роснано». Тогда же Чубайс пообещал к концу 2013 года запустить в Зеленограде производство 2,1 млн. пластиковых электронных дисплеев нового поколения в год. Технология принадлежала европейской компании Plastic Logic, и право ее реализации в России обошлось корпорации почти в 7 млрд. рублей, внесенных в капитал этой компании. Но заявленный «один из крупнейших мировых центров производства пластиковой электроники» в Зеленограде так и не появился. Строить его оказалось «экономически нецелесообразно» (вот только выяснили это «эффективные менеджеры» после того как вложились в проект). В результате, созданное «под выпуск отечественного ридера» ЗАО «Пластик Лоджик», не занимаясь никакой производственной деятельностью, принесло учредителям 385 млн. рублей убытка с лишним. Причем, в России не осталось даже технологии: в обмен на вложение средств европейцы не поделились своей интеллектуальной собственностью, поскольку это… не предусматривалось договоренностями с нашими «наноменеджерами». Зато ЗАО «Пластик Лоджик» активно занимало полученные на инновации средства аффилированным компаниям. Такие «игры» с целевым финансированием, присущие скорее какому-нибудь «Росломбарду», вызвали справедливые нарекания Счетной палаты.
Новосибирский проект «Лиотех» – завод по производству литий-ионных аккумуляторов высокой емкости – сначала чуть не превратился в «угрозу национальной безопасности» (по определению аудиторов Счетной палаты). Предприятие, производящее продукцию в основном для Министерства обороны, организовывалось как СП совместно с китайской фирмой-поставщиком для нужд китайской армии. К тому же проект, вместо ожидаемой прибыли, стал приносить убытки. Осенью прошлого года китайская компания Thunder Sky Group решила выйти из проекта. В процессе выкупа ее доли было допущено несколько нарушений, которые привели к ущербу для «Роснано» на сумму полмиллиарда рублей (эксперты усмотрели в этом признаки мошенничества со стороны руководства корпорации). Затем пришлось платить 3,5 млрд. Сбербанку за долги «Лиотеха». Убытки проекта продолжают расти, и в этом году на их погашение зарезервировано еще почти полтора миллиарда. И это, учитывая, что в распоряжении «Роснано» оказалась перспективная технология, основанная на новейших открытиях ученых Сибирского отделения РАН и вызывающая большой интерес за рубежом.
Третьим неудачным мегапроектом «Роснано» стали кремниевые батареи, в которые корпорация за четыре года вложила 13,9 млрд. рублей. И это на фоне общемирового падения цен и спроса на них как раз в эти годы (в период 2008-2012 года цена упала с
400 до 16$ за килограмм). В результате планируемая себестоимость выпуска отечественных кремниевых батарей в десять раз превысили их рыночную цену, и крупный комплекс по их производству (на базе ГК «Нитол», Иркутск) так и остался на бумаге. Однако деньги в этот проект успели вложить солидные, вот только значительная часть трат, по мнению Счетной палаты, носит признаки отмывания и легализации средств. Что тоже крайне сложно отнести к «передовым нанотехнологиям».
Далее Роман Уколов обращает особое внимание на «серого кардинала атаки на РАН» – НИИ «Курчатовский институт».
В 1991 году институту был присвоен статус научно-исследовательского центра. Центр является независимой от Академии наук структурой и подчиняется непосредственно правительству РФ. Сегодня он объединяет значительную часть ядерно-физического комплекса России.
В 2005 году директором «Курчатовского института» был назначен Михаил Валентинович Ковальчук. Его брат Юрий является одним из ближайших «теневых» друзей Путина. Вскоре после этого к Центру были присоединены Институт теоретической и экспериментальной физики, Петербургский институт ядерной физики и Институт физики ядерных энергий. В результате такого «укрупнения» НИЦ «Курчатовский институт» получил доступ к отдельному бюджетному финансированию (10 млрд. рублей на три года) и крупным госрасходам по ряду федеральных целевых программ.
Роль, которую Михаил Ковальчук сегодня играет в российской науке, ярко описал в своем интервью академик Сагдеев (в прошлом – директор Института космических исследований, ныне – профессор Мэрилендского университета): «Человек, де факто являющийся советником Путина по науке… не ушел ни с одного из своих постов. Сохранил за собой пост директора академического Института кристаллографии. Более того – присоединил к нему пост директора Курчатовского научного центра. Кстати, в его (Курчатовского центра) состав введено еще несколько институтов, ранее относившихся к закрытой или полузакрытой сфере ядерных исследований. А недавно он взял себе еще и пост декана физического факультета СПГУ. Все это свидетельствует об абсолютно несерьезном отношении к той основной задаче, выполнение которой ему, казалось бы, поручено: помогать Путину проводить правильную политику в области науки и образования».
К слову о «правильной политике» – именно Михаила Ковальчука многие называют одним из инициаторов законопроекта о реорганизации РАН, вызвавшего единодушное отторжение в научном сообществе России. Косвенно подтверждает это и следующий факт. В 2012 году 15 физических институтов России подписали соглашение «о партнерстве в области создания, модернизации и использования уникальных исследовательских установок». Речь в соглашении шла о долгосрочном и взаимовыгодном сотрудничестве. В числе организаций-участниц были НИЦ «Курчатовский институт», новосибирский ИЯФ им. Г. А. Будкера, Институт ядерных исследований РАН, Объединенный институт ядерных исследований в Дубне и другие организации. Однако в июле 2013 года, буквально через два дня после объявления правительством о начале реформы РАН, появились сообщения о том, что этому объединению научных организаций будет придан особый правовой статус с главенствующей ролью НИЦ «Курчатовский институт». Проще говоря, ряд самостоятельных научных центров должны будут превратиться фактически в филиалы НИЦ. Насколько это можно назвать «долгосрочным взаимовыгодным сотрудничеством», судить научным коллективам этих институтов. Однако, приходится признать, достижения нового руководства «Курчатовского института» лежат скорее в области не научных, а административно-финансовых достижений.
Сложившуюся ситуацию весьма интересно комментирует Станислав Ордин: «Как говорится, рыба гниет с головы. А головой советского государства фактически являлась Академия Наук – при плановом ведении хозяйства политиканы просто вынуждены были опираться на конкретные расчеты и прогнозы. Но в самой нашей Академии Наук с середины прошлого века началась девальвация научных ценностей и на смену научным руководителям, признанным лидерам в определённых разделах науки, всё больше пролезало проходимцев, имеющих очень малое отношение к науке. Когда я пришёл в Институт Иоффе директором был академик Владимир Максимович Тучкевич. Он не хватал звёзд с неба (высокомерные московские языки даже «подшучивали», что он превратит Физтех в слесарную мастерскую). Но, академик Тучкевич, относясь с почтением к науке, даже не мыслил ставить обыденные ценности выше научных. Хотя вынужден был печально констатировать, когда пригласил меня для беседы, что «тут прибегал ко мне один проходимец (жаловаться на вас), который у меня за спиной «дорос» аж до начальника отдела, подсидев толкового учёного». Потом и его самого подсидел Ж. Алфёров, к чему он, будучи уже немолодым, отнёсся философски спокойно. Но с каким негодованием он приехал на свой предсмертный Большой Учёный Совет Физтеха, когда начались «художества» Алфёрова. И подобные тенденции в академической среде проявлялись, как на самом нижнем уровне (в нашей лаборатории на смену признанному на международном уровне лидеру в области термоэлектричества профессору Л. С. Стильбансу пришли люди, которым вообще не место в Академии Наук), так и на самом высоком уровне (академиками фактически было торпедировано решение съезда КПСС о курировании Академией всей промышленности СССР).
Новые тенденции в образовании тоже проходят в России как бы по касательной. Например, до сих пор не организовано обучение инновационному инжинирингу, а ведь подготовка инженерных кадров должна отвечать новым требованиям в развитии технологий, в том числе процессам глобализации в разработке и производстве высокотехнологичной продукции.
Как справедливо замечает профессор Владимир Кульчицкий, «инженеры сегодня встроены в глобальный процесс: в настоящее время нет ни одного государства в мире, которое делает высокотехнологичную продукцию в одиночку. Даже такие крупные разработчики продукции, как США и объединенная Европа, вынуждены быть интеграторами всего лучшего в мире при выпуске своей продукции. Могу сказать, к примеру, что разработка самолета Боинг 787 (последняя разработка компании Боинг) американской является только на 25%, а 75% всех поставок выполняются другими государствами: это и Италия, и Япония, и Великобритания, и Россия в том числе – она выполняет как инженерные разработки, так и является поставщиком практически всех титановых деталей для этого самолета.
Поэтому сегодня требования к подготовке инженеров включают в себя не только знание профессиональных навыков, но и умение интегрироваться в общий процесс создания техники в мире. Нужно представлять, как она создается, представлять стандарты других государств, уметь работать в интернациональных командах, непосредственно осуществлять интерфейс с поставщиками агрегатов, которые производятся в других государствах.
Подводя итог своему выступлению на конференции в Дубне, профессор Кульчицкий отметил, что советское инженерное образование соответствовало потребностям советской экономики, в том виде, в котором она существовала, но при этом год от года деградировало. После распада Советского Союза инженерное образование деградацию ускорило. Это было связано и с потерей статуса инженеров, и с тем, что направления в области разработки новой техники появились новые, принципиально иные: за последние 25 лет произошла техническая и технологическая революция, которая полностью изменила облик этой работы, а вузы остались в прошлом.
Изменения в технологии университетского образования обеспокоили депутата Госдумы Олега Смолина, который, ссылаясь на министра науки и образования России профессора Дмитрия Ливанова, считает, что Россия находится под угрозой очередного нашествия (на сей раз посредством информационных технологий), имея в виду развитие в странах-конкурентах России массовых открытых онлайн-курсов (МООС), которое имеет стремительный, почти взрывной характер.
Только на сайте Coursera в конце прошлого года обучалось 3 млн. человек; в июне 2013 г. – 4 млн.; в сентябре 2013 г. – 5млн. Среди них в 2012 году получили сертификаты 50 тыс. граждан России; в сентябре текущего года обучалось уже 200 тысяч. Среди всех стран мира граждане России по этому показателю занимают шестое место.
Coursera ставит задачу создать электронный университет на миллиард человек. Аналогичную задачу создания университета на миллиард слушателей поставил Google. Есть и другие, по преимуществу американские ресурсы, формирующие электронные университеты.
Почему государства всё больше поддерживают, а люди все чаще выбирают электронное обучение и массовые открытые онлайн-курсы в частности?
– Эти курсы совершенно бесплатны до тех пор, пока речь не идет о выдаче специального сертификата.
– Курсы читаются талантливыми профессорами, причем, как правило, в популярной форме и нередко имеют мультимедийное сопровождение.
– В развитых странах принцип «образование – на всю жизнь» давно заменен принципом «образование – через всю жизнь». Согласно оценкам Д. Медведева, в мире ежегодно повышают квалификацию 60-70% работников. Понятно, что через обычные технологии сделать это практически невозможно. Кстати, в России ежегодно повышают квалификацию только 5-10% работников.
– Современный человек все чаще хочет учиться по индивидуальному плану, в свободное время, не выходя из дому, совмещая образование с работой. Массовые открытые онлайн-курсы создают в этом смысле почти неограниченные возможности.
– Курсы активно переводятся с английского на другие языки, включая русский.
– Во всем мире цены на формальное, традиционное, так называемое человеческое образование продолжают расти. Напротив, цена за экзамен и сертификат об изучении курса в электронном виде составляет обычно 30-80 долларов.
Как говорит Дмитрий Песков, директор направления «Молодые профессионалы» Агентства стратегических инициатив: «Все системы массовых онлайн-курсов основаны профессорами из Бостона, Кембриджа, Оксфорда и Кремниевой долины. Когда вы там учитесь, существует такая штука, которая называется массовый автоматический анализ патеров учащегося… Это означает, что существуют системы, подобные Google-analitik, которые полностью анализируют ваше поведение в ходе образовательного процесса. Сколько секунд вы тратите на то или иное задание? С кем и как вы общаетесь? Как вас оценивают другие? Все это анализируется в автоматическом режиме, и система создает твой персональный профиль компетенций. Этот профиль компетенций является товаром на рынке. Эти MOOCs
