Только что откликом на кровавые события на киевском Майдане появилось, в дальней Оклахоме писанное, стихотворение перенёсшего тяжёлую операцию Евгения Евтушенко.
Там есть строчки:
Что за ненависть, что за ярость
и с одной, и с другой стороны!
Разве мало вам Бабьего Яра
и вам надо друг с другом войны?
Ты ещё расцветёшь, Украина,
расцелуешь земли своей ком.
Как родных, ты обнимешь раввина
с православным священником.
Израильский поэт и журналист Фредди Зорин (Бен-Натан) дважды беседовал с Евгением Александровичем на радиостанции «Коль Исраэль» («Голос Израиля»). Один из вопросов, заданных гостю, был: «Вы по-прежнему убеждены, что "Поэт в России — больше, чем поэт"?» Ответ литератора и гражданина: «Да, и значение этого только усилилось… такова уж специфика России, что в ней политика и поэзия неотделимы… Да я и рад был бы с платформы этой сойти, — подчеркнул Евтушенко, — ибо поэт не рожден для того, чтобы писать на политические темы, но пока политика служит средством и орудием разобщения людей (хотя могла бы сыграть объединяющую роль), пока является она источником человеческих страданий, поэт не может оставаться от неё в стороне, и поэзия становится средством защиты — от тирании, от хаоса, от последствий просчетов, совершаемых политиками. А последствия эти страшны: проливается кровь, падает цена жизни».
Видимо, и вправду есть люди, у которых декларации, чувства и поступки не расходятся. Это — настоящие люди.
И только таким людям Творец позволяет становиться друзьями и защитниками нашего народа. Чтобы промолчать, чтобы ругнуть или укорить евреев, нынче много не требуется. Сказать, а порой и прокричать слово в защиту обвиняемого народа, возвысить голос в защиту совести человечества — нужно многое. Нужно быть человеком.
У нас с Меиром Левиным есть песня, посвящённая праведникам народов мира, которые спасали евреев во время Холокоста. «Ведь они — Твои ангелы! Средь подлецов и разинь // Им одним удалось Б-жий дух сохранить на планете». Слишком много сейчас пишут о врагах и об антисемитизме. Давайте поговорим о друзьях. О «Твоих ангелах».
Потому хотя бы, что сегодняшнее название еврейского народа «иудеи» (йеудим) происходит от «благодарность». Воскликнула праматерь Лея, родив четвертого сына: «Теперь возблагодарю Г-спода!» и дала ему имя Йеуда. Существует древнее пророчество, что перед приходом Машиаха «народ Израиля будет называться по имени Йеуды» (благодарящие). Наверное, к концу истории, после выпаривания всех лишних солей, остаётся только самое главное?
Когда я прорыдал стихотворение «Последний звонок», памяти погибшего 11 сентября 2001 года раввина Шими Бигалайзена, написал тогда: «Наверное, это самые сильные строки в русской поэзии, и дело не в таланте автора». Стих и песня как-то неожиданно быстро разошлись по Интернету, мне их не раз присылали знакомые — не догадываясь об авторстве. Пока ещё не встречал никого, кто бы не плакал, слушая песню. Не исключая меня самого и певца-композитора.
Но, видимо, я ошибся. Когда я писал и когда не раз пытался спеть Меир Левин — каждый из нас плакал. Плач всё-таки облегчает душу. А Евгений Евтушенко, стоя в 1961-м у оврага Бабьего Яра, глядя на подъезжающие чередом грузовики с мусором, чтобы засыпать общую могилу более чем 150 тысяч человек, слушая рассказ Анатолия Кузнецова (будущего автора романа «Бабий Яр»), — молчал. И это молчание разнеслось на весь мир. Почти мгновенно.
Сам Евтушенко рассказал в 2011 году в интервью Михаилу Бузукашвили, что его «Бабий Яр» был порождён стыдом. Стихи родились… нет, низринулись откуда-то с высот той же ночью, пока не остыл стыд за человечество.Хочу прибавить ещё одну ниточку. Талмуд перечисляет три качества, по которым можно узнать настоящего еврея: «ватран, байшан и Гомель хасадим» — отходчивый, стыдливый и милосердный. Сблизившись, всей душой соприкоснувшись с одной из моральных основ нашего народа, Женя смог искренне написать: «Мне кажется сейчас — я иудей».
Не было в истории стиха, который за неделю после публикации был бы переведён на 72 языка и напечатан на первых полосах десятков ведущих газет в самых разных странах мира. Стих разнёсся по миру, буквально оглушив многих. Евтушенко рассказывал, что к нему пришли здоровенные ребята-студенты университета и взялись его охранять, даже ночевали на лестничной площадке. А через считанные дни начал работу над своей 13-й симфонией другой российский интеллигент — с корнями в роду русскими, польскими и белорусскими: Дмитрий Шостакович. Первая часть этого творения, которое нередко называют величайшей симфонией ХХ века, полностью посвящена «Бабьему Яру».
Памятник в Бабьем Яру
Почти одновременно с началом работы Шостаковича кошмарной нотой гнева промчался Куреневский потоп. 10 лет кирпичные заводы сливали пульпу в Бабий Яр, поверх могил. И 13 марта 1961-го дамбу прорвало, 10-метровая грязевая волна смела район, погибло не меньше полутора тысяч человек. В народе говорили: «Бабий Яр отомстил». Преступные властители не услышали и замолчали эту трагедию. А гений — услышал. А вот воспоминания Евтушенко о первом концерте, где был прочитан «Бабий Яр». «Когда я его впервые исполнил публично, возникла минута молчания, мне эта минута показалась вечностью… А потом… Там маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что была в Бабьем Яру, была одной из немногих (29), кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал».
Потом произошло чудо. 1961 год, у власти — не любящий евреев «свободолюбец» Хрущёв, политика государственного антисемитизма устоялась, разоблачаются многие преступления сталинского режима, но — не против этой, по определению усопшего вождя, «не-нации». Никаких памятников, никаких знаков Холокоста на территории СССР, в лучшем случае — речь о «погибших советских гражданах». Всем известно, что «евреи воевали в Ташкенте». В международной политике Союз поддерживает врагов Израиля, через несколько лет серым кардиналом Сусловым будет создано «Движение за освобождение Палестины» — из разрозненных террористических групп. Возникнет «палестинский народ»… Забыт гордо воспеваемый в довоенной стране «пролетарский интернационализм» — точнее, он остался лишь на продажу, для заграничного пользования. Семена нацизма, павшие на удобренную всего каких-то пару-тройку десятилетий назад погромами почву, всходят пышно. Маршал Жуков, не терпевший антисемитов и всегда подчёркивавший героизм евреев-воинов, — в опале; злодей Берия, за 9 лет до того единственный выступивший против сталинского плана «Окончательного решения еврейского вопроса», — застрелен. Слово «еврей» — под запретом. Даже через 2 десятилетия я не нашёл в Хатыни, в музее сожжённых белорусских деревень, ни одного упоминания о евреях!
И вдруг… Поэт со станции Зима (Иркутской области) пришёл, после всех отказов, к главному редактору «Литературки», уроженцу рабочего посёлка Ардатов Нижегородской губернии. Валерий Алексеевич Косолапов прочёл и позвонил, вызвал к себе жену, санитарку Второй мировой: «косая сажень в плечах… как рассказывали, вынесшую многих раненых с поля боя». И… на семейном совете они «решили быть уволенными», но напечатать «Бабий Яр»!
В ту ночь, ночь творения, Евтушенко был Совестью Человечества. В ночь печатания — Косолапов и его жена. Вы знаете, я думаю, чтобы мир существовал, каждый день кто-то на земле должен брать на себя эту роль.
Памятник в Бабьем Яру
Не думаю, чтобы тот «Бабий Яр» — это был просто «гражданский подвиг». Слово как-то стёрлось от частого употребления. Мне кажется, то был Голос Б-га. Косолапова отчего-то странно, «не по-партейному» вскоре вернули на руководящие литературные посты. Евтушенко считает, причина — изумляясь его спокойствию после такого «прокола», партбонзы посчитали, что «за ним кто-нибудь стоит». «А стояла за ним только совесть». Он был — Человек. Отчего-то и Евтушенко не попал за решётку — хотя туда отправляли за куда меньшее. Скажем, Бродского… А Косолапов помог ему советом — как напечатать «Наследников Сталина»:
…Куда ещё тянется провод
из гроба того?
Нет, Сталин не сдался. Считает
он смерть поправимостью.
Мы вынесли из Мавзолея его.
Но как из наследников Сталина
Сталина вынести?
Иные наследники розы
в отставке стригут,
А втайне считают,
что временна эта отставка.
Иные и Сталина даже
ругают с трибун,
А сами ночами тоскуют
о времени старом…
А сам Косолапов опубликовал в «Новом мире» поэму.
Казанский университет
…Слепота в России, слепота.
Вся — от головы и до хвоста —
ты гниёшь,
империя чиновничья,
как слепое, жалкое чудовище.
В дни духовно крепостные,
в дни, когда просветов нет,
тюрьмы — совести России
главный университет.
Лишь тот настоящий
Отечества сын,
кто, может быть,
с долей безуминки,
но всё-таки был
до конца гражданин
в гражданские сумерки…
Евгений Евтушенко, глубоко русский человек, преданный России, и одновременно гражданин мира, именно Гражданин, заслужил у моего народа искреннюю благодарность и любовь. Он болеет сейчас, ему тяжко — и я надеюсь, кто-нибудь передаст ему эту статью со словами признательности, поддержки и надежды. И пусть благословение придёт к нему и ко всем его близким и потомкам!
Не хочется сразу расставаться с Евгением Александровичем — думаю, из всех литературных произведений за немалое число веков его стих больше всего повлиял на отношение людей мира к моему народу; больше всех иных строк на земле пробудил сочувствие и симпатию к жертвам иррациональной вражды. Возможно, деятельность настоящих российских интеллигентов во времена «дела Бейлиса» — Горького, Короленко, Репина, Чайковского… — в сумме своим эффектом была равна этому недлинному стиху. Не случайно евреи воспринимают Евтушенко как «своего», и даже популярный ныне иронический стих «Верните России евреев», автор которого еврей Исай Шпицер, молва упорно приписывает Евтушенко.
Перекличек же с действительными произведениями Евгения Евтушенко у еврейских поэтов немало. Почему? Разговаривать, даже заочно, с другом радостно. А если он к тому же великолепный поэт — возникает порой то, что называют «резонанс вдохновений». Или точнее, на душевную ткань его создания может наложиться твоё ощущение мира. Согласитесь, легче проходить в дверку, которую кто-то для тебя уже приоткрыл? Приведу два стиха евреев, навеянных творениями Евтушенко. Сперва — мой собственный, которому года четыре, ставший уже песней.
Арье Юдасин, Нью-Йорк, США
Арье Юдасин
Разговор с Евтушенко
Над Бабьим Яром
памятники есть,
И слово «Холокост»
народам внятно.
Одним оно напомнит
боль и честь,
Другим — так даже
вымолвить приятно.
Над кровью мёртвых
выросли дубы.
Всё зарастает,
у всего есть сроки.
Но также звуки совести слабы,
И также люди дерзки и
жестоки.
Над Бабьим Яром
памятник стоит.
Стоит над целым миром,
как угроза,
Что полон сил
нацист-антисемит
И все слова о мире —
ложь и поза.
Над Бабьим Яром
памятников нет —
Их ставят в душах,
души очищая.
Их памятник —
Б-жественный? Завет
И вечной Торы истина
простая.
Спасибо, друг!
Ты памятник воздвиг.
Мне, иудею, близок
дух бесстрашный.
Я верю, что
настанет этот миг —
Объятья сменят
лязги рукопашной.
Кричать напрасно:
«Больше никогда!»
Есть Бабий Яр.
Царёва карта бита.
Спасёт нас только
чистая вода
И щит Давида —
всех людей защита.
Увидят люди ясный небосклон,
Придут в Иерусалим
к Святому дому,
И засверкает снег
с горы Хермон,
Как памятник
забытому погрому.
А теперь перекличкой ещё два стиха — знаменитый самого Евтушенко и великолепное «эхо» его. Второе стихотворение прислал мне во время январской иерусалимской снежной бури израильский поэт Фредди Зорин (Бен-Натан) — вы с ним уже встречались на наших страницах (и в начале этой статьи). Оба поэта размышляют о связи собственной жизни с судьбой и землёй своего народа. Стихотворение Фредди (уже ставшее песней) создано подчёркнуто в размере, ритмике и отчасти даже интонации стихотворения Евгения Александровича. Мне кажется, оно конгениально «оригиналу».
Евгений Евтушенко
Идут белые снеги
Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.
Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.
Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.
Я не верую в чудо,
я не снег, не звезда,
и я больше не буду
никогда, никогда.
И я думаю, грешный,
ну, а кем же я был,
что я в жизни поспешной
больше жизни любил?
А любил я Россию
всею кровью, хребтом —
ее реки в разливе
и когда подо льдом,
Дух ее пятистенок,
дух ее сосняков,
ее Пушкина, Стеньку
и ее стариков.
Если было несладко,
я не шибко тужил.
Пусть я прожил нескладно,
для России я жил.
И надеждою маюсь
(полный тайных тревог),
что хоть малую малость
я России помог.
Пусть она позабудет
про меня без труда,
только пусть она будет,
навсегда, навсегда.
Идут белые снеги,
как во все времена,
как при Пушкине, Стеньке
и как после меня.
Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
Быть бессмертным не в силе,
но надежда моя:
если будет Россия,
значит, буду и я.
Фрэдди Зорин (Бен-Натан)
«Идут белые снеги…»
(Е. А. Евтушенко)
Идут белые снеги,
А точнее — снега.
Не кружила вовеки
Здесь такая пурга.
Разве вспомнится, чтобы
Наяву, не во сне,
Иудей по сугробам
Шел молиться к Стене?
Плотно скатаны в годы
Комья прожитых дней…
Изменилась природа,
Да и мы вместе с ней.
Но народа святыни —
Радость сердца и глаз —
Испокон и поныне
Неизменны для нас.
Здесь, на Ближнем Востоке,
Близком к Г-споду? столь,
Нашей веры истоки,
И победы, и боль.
Пусть вдали я родился,
Но — еврейки дитя,
И сюда возвратился,
Суть свою обретя,
В землю ту, где скрижали
Дарят солнечный свет,
О которой мечтали
Мой и прадед, и дед,
В ту страну, что окрепла
Для добра, не для зла,
Возродившись из пепла
И расправив крыла.
Связан общей судьбою
С ней, отныне родной,
И метели не скроют
След, оставленный мной.
И по этому следу,
Не сбиваясь с пути,
Ибо он заповедан,
Внукам дальше идти.
И хотя на прицеле
Держит нас лютый враг,
Не отступим от цели
Все равно ни на шаг.
Снег ложится на плечи,
На дома, на листву…
Я на свете не вечен,
Но со смыслом живу,
Смерти страх презирая
И надежду храня:
Если будет Израиль,
Значит, буду и я.
