Крым и Сочи – вот два лучших места в мире, как нам тогда казалось.
Отдых трех студенток из столицы в небольшом местечке Рыбачье под Алуштой подходил к концу. Все окрестные места были изучены, включая многочисленные студенческие лагеря. Разок даже сплавали в Ялту. Пляж достал дальше некуда, дискотечные разминки набили оскомину, захотелось возвышенного и вечного. В Ботаническом саду мы уже были, а до Севастополя было далеко. В фотике оставалось кадров двадцать. Пляж, причал, море и бикини – эти сюжеты целиком занимали первую отщелканную пленку. Чем можно было еще поразить оставшихся дома друзей и близких? Конечно же, эстетикой старинных зданий и красивых нарядов. Выбор пал на Алупку с Воронцовским дворцом.
Я достала из чемодана веселенький батистовый сарафанчик – замысловатая эксклюзивная модель «очумелые ручки» была моей гордостью. За этим куском ткани мне пришлось целых полчаса потолкаться в ГУМе, в очереди, практически целиком состоящей из негров. Уж кто-кто, а они-то знали толк в мистических узорчиках и качественном натуральном текстиле, приемлемом для их климата. Два метра мануфактуры превратились позже в наряд стиля «принцесса на бретельках», удачно скрывая мою тогдашнюю худобу. Субтильность в те времена не приветствовалась. Только в конце девяностых столь же субтильные и нежные кутюрье агрессивно внедрили в сознание масс магические цифры 90-60-90, ставшие благодаря отсутствию логики в обществе канонами красоты.
Обув ноги в босоножки на каблуках-рюмочках, я победоносно крутилась перед зеркалом. Ирка и Алка, как свой ответ Чемберлену, вытащили из закромов этническое индийское платье из марлевки и цветной брючной костюм в разводах под батик. Три пары ног забарабанили звонкими набойками по дощатому полу, отпихивая друг друга от зеркала. Утюг в момент исправил все огрехи небрежного хранения на дне чемодана. Готовность к фотосессии была налицо, осталось только дождаться утра.
День был выбран удачно – над округой с утра зависли тяжелые седые тучи, что-то там предвещая. Бабка-хозяйка, увидев спозаранку благоухающую «Фиджами» команду, только всплеснула руками.
– Дождь же будет. Куда ж вас несёт?
Старшее поколение казалось нам тогда, если не глупым, то отсталым и архаичным. Перестраховка была у большинства из них в крови. Соль, спички и мука – этим бакалейным товаром в жутком количестве была затарена практически каждая многоукладная квартира из соображений «как бы чего не вышло?!».
Ирка на бабкины причитания только хмыкнула в ответ.
– Ну хоть кофты возьмите. А ноги-то?! Плохо, что у вас калош нет, причитала себе под нос Анна Ивановна.
Настала Алкина очередь закатывать глаза к небу.
– Ага, и валенок !
Кроме одежды у нас были еще были два аксессуара – фотоаппарат, естественно, и маленькая сумочка через плечо, размерами с кошелек. Фотик был у меня, а общественная касса у Алки. Ирка же была свободна, как птица, и очень гордилась своей привилегией.
– Что ? И зонты не берете?
– Щщщщасссс! Я не мешочница, – процедила Ирка,- да не собираемся мы долго на улице торчать. Пойдет дождь – спрячемся под крышу. Мы же во дворец едем, а не куда-нибудь!
Отмена рейса «ракеты» (может, кто еще помнит это чудо на подводных крыльях) на Ялту никого из нас даже не насторожила. Да и почетного эскорта, так горячо заверявшего вчера на пляже о необходимости нашего сопровождения, что-то не наблюдалось.
– Вот уроды! – выдавила Алка.
– На море волнение, дочка,- обиженно констатировал дежурный по причалу, приняв это на свой счет.
Но никакого уж такого волнения я не заметила по причине полного отсутствия морской практики и навыков метеопрогноза. Не хотелось трястись на перекладных, но тяга к прекрасному пересилила всё, даже предстоящие неудобства. Автобусы же ходят. Вот только этот ветер…
Всё же бабкины заклинания не пропали даром. Добежав до дома, мы прихватили с собой свитера и сменили обувь на плоскоступы, достойные легендарного проводника Дерсу Узала. Постараемся не размахивать ими в кадре.
– Что, вернулись? Молодцы! Вы куда? Вот неугомонные !
Автобусы ходили…Как назло ! Надо сказать, что когда едешь первый раз из Алушты в сторону Судака на львовском автобусе, то это превращается в незабываемое шоу с выбросом адреналина. Вниз лучше было в это время не смотреть – не то чтобы очень высоко, бывало и повыше, но будущему Шуммахеру эти лихие ребята могли бы запросто преподать парочку уроков вождения. Постоянное чирканье каким-нибудь из четырех колес по-над пропастью – это было всего лишь одним из шоферских аттракционов. На второй-третий раз к этому привыкаешь, а уж на четвертый – и говорить нечего.
Автобус пришел, как ни странно, по расписанию. Створки закрылись, поехали. Народу было подозрительно мало, да и те – с чемоданами. За окном стали мелькать уже знакомые витки серпантина и холмы. На стекле появились первые косые штрихи мокрых царапин, дождь только начинался.
На троллейбусной станции в Алуште произошла быстрая пересадка и как раз вовремя – небо упало на землю всей тяжестью свинца. Металлический кузов затрещал под натиском воды. В спертом воздухе салона растеклась мелкая вязкая влага с непонятным букетом ароматов. Шины шуршали по асфальтовому покрытию, иногда наезжая на хорошо ощутимые булыжники, приносимые горным потоком. Трасса петляла – петляли и мы. Траектория движения не просматривалась, а только ощущалась. Красный свет задних фар впереди идущих машин служил нашему шоферу размытой путеводной звездой. На изгибах шоссе вырисовывалась цепочка огоньков – только и всего. И куда это нас понесло! Это была первая и единственная трезвая мысль, которая синхронно пришла в головы. Но ни Иркины познания законов физики ( много позже она получила красный диплом без особого ущерба для цвета лица), ни мой уже намечающийся дар предвидения ни на минуту не допускали мысли о возвращении. А Алке, вообще, было всё равно. Родись она столетием раньше, из неё могла бы получиться пламенная революционерка. Трудности только закаляли её характер, но не более того – в активную фазу это не переходило.
Троллейбус пришел на конечную станцию и одновременно Ялтинский автовокзал. В этот момент кто-то перекрыл на небе погодный вентиль, и дождь прекратился. Это был тактический ход потусторонней заманивающей силы.
Молодой наглорастущий организм требовал подкрепления. В одной из ближних забегаловок мы быстро вычерпали свои тарелки с харчо и расправились с азу. С голодухи эти яства показались верхом кулинарного искусства. Огромный подземный туалет под площадью автовокзала радушно порадовал своей чистотой и отсутствием толкучки. Минут через сорок мы уже катились в желтом Икарусе в сторону Алупки навстречу с прекрасным.
Небеса вновь разверзлись. Автобус стал натужно карабкаться вверх. Канонада градин по кузову огорошила барабанные перепонки. Небесная дробь отскакивала от металла и исчезала в струях ливня. Но главный по погоде, казалось, заключил с нами негласный союз. Как только створки дверей открылись, небо вновь просохло.
Резиновые сланцы, сарафан и легкий свитерок – мой наряд меня устраивал. Резина сохла быстро, в отличие от обувного текстиля на ногах Алки и Ирки.
«А надо мной гора Ай-Петри в сиянии дымки…» Дымка была похожа скорее на водяную завесу. Но Воронцовский дворец и при такой погоде казался прекрасным, впрочем, как всегда. Внутри было тихо и сухо, на улице пока тоже – вода ведь быстро исчезает в карстовой почве. Мокрые лавочки совсем не располагали присесть на них, но пассивное созерцание – это не наше кредо. Фотосессия была в самом разгаре. Представляя себя то древнегреческими богинями, то лесными нимфами, то озорными пацанками, то солистками раскрученных групп, мы перемещались от мавританской лестницы с крупными кошачьими к средневекомым английским башням, а от них уже к прудику с благородными лебедями. Вокруг озерца росли экзотические деревья. Здесь мы зависли надолго. «Фиджи» еще благоухали, жаль, что снимки не могли передать запаха растений и любимого парфюма.
Харчо и азу неожиданно быстро аукнулись и заставили посуетиться возле небольшого кирпичного здания. Этот ритуал растянулся надолго. Имодиума, средства от глупости и самонадеянности, в те времена у нас еще не знали. Трое бедолаг, рассчитавшись по номерам, по несколько раз навестили белого друга. Теперь стало понятно, что наша главная цель – как можно быстрее попасть в Рыбачье, поближе к сухому жилищу и заветному домику за его углом.
Очередной Икарус быстро мчался к Ялте.
– Двое к кассам, один в аптеку, – четко и оперативно распорядилась Алка на подъезде к конечной станции. Это прозвучало, как призыв брать почту, телефон, телеграф.
Автобус резко затормозил и распахнул двери. И перед глазами предстала подозрительно зловещая картина предфронтового города накануне эвакуации, как это было принято показывать в фильмах о войне.
Что сие означает? «Малый Маяк» – это словосочетание витало в информационном поле. Минуты через две стало известно во всех подробностях, что город отрезан от большой земли, а Малый Маяк – это местечко, где оползнем подчистую размыло дорожное покрытие. «Отрезаны» – условное определение. Дорогу на Севастополь никто не перекрывал, и через Соколиное – тоже. Но кто ездил через эти места ( мне доводилось), предусмотрительно не решался в такую погоду на опасный эксперимент.
Мысль работала лихорадочно: «Катер! Подумаешь, два часа поболтает». Через полчаса перед глазами предстало море цвета какао с отведенными подальше от причала судами. Теплоход «Грузия» убежал от берега метров на пятьдесят. Что такое «волнение» сразу стало понятно. Портовый служащий отмахивался от любопытных только междометиями.
Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура замри. Сеанс гипноза над стихией не работал. Пучина была глуха к заклинаниям. Морская фигура никак не замирала. И вместо этого показала нам свой длинный язык, плюнув соленой и шипучей слюной в нашу сторону. Чудненько!
Мы так бы и занимались шаманством, рискую пополнить ряды душевнобольных, если бы не опасение упустить время. А вдруг движение открыли, пока мы тут любуемся пейзажами Айвазовского. По дороге к автовокзалу попался подземный переход с плавающими газетами и фруктами. Вот где мог бы сниматься римейк киноэпопеи «Освобождение» со сценами затопления берлинского метро .
Привокзальная картина за время нашего отсутствия заметно изменилась. Стало еще веселее, сплоченнее и шумнее. Прибавилось больше людей с чемоданами ,сумками и детьми. Через рупоры всех успокаивали, как могли, дескать, администрация аэропорта в Симферополе (и железной дороги тоже) в курсе и чинить препятствий опоздавшим не будет.
Конечно, мы сочувствовали этим людям, но и нам было несладко. Желудок снова забастовал и опять, у всех синхронно. Сказочный туалет на этот раз было не узнать – пол по щиколотку залило, хотелось бы думать, водой. Искать прорезь типа «сортир» не имело никакого смысла. Но у меня на ногах хотя бы были сланцы – их мыть легче, а девицам было не позавидовать. Их вельвет, изначально розовый и зеленый, походил уже больше на цвет моря у причала, а именно, какао, а местами – даже черного кофе.
Ослабшие конечности подгибались, на камнях парапетов сидеть было неуютно, а в здании вокзала свободными были места, условно называемые «на корточках». Наряды наши заметно обтерлись и потеряли первоначальный карамельно-крахмальный лоск. В уголках губ вылупилась лихорадка, а понятие «гигиена» стало казаться чем-то неуместным. Было около восьми, а значит, часа три неопределенности уже минули. Мы тут с пяти. Наконец, освободилось одно место на лавочке. Полагаю, что в этот момент наше сообщество больше походило на белоэмигрантов, дожидающихся в ореоле обреченности и смятения последнего парохода на Константинополь.
Время тянулось безмерно. И особенно это ощущалось, сидя на одном месте. Это было наглядным доказательством теории относительности. Выручила дрема, заставившая на время стереть картинку пассажирского бедлама. Без чего-то десять в мой мирный сон заполз настойчивый шепот толпы. Уши превратились в сонары, а глаза – в приборы ночного видения. Что? Где? Когда? Я растолкала девиц, им тоже повезло – кто-то не выдержал и смылся, освободив места.
В билетных кассах затеплился свет. Пришлось, сбрасывая последние остатки сна, метнуться к заветным окошкам, рассредоточившись при этом в разных очередях. Те, у кого еще был шанс успеть на свой поезд или самолет, были великодушно пропущены. Так как по слухам таксисты и частники в порыве человеколюбия заломили такую цену, что за эти деньги можно было доехать до Москвы и вернуться обратно, причем в вагоне СВ, не вылезая из ресторана на колесах.
Группа ребят из тогда еще Ленинграда в душе лелеяла надежду успеть к отходу своего поезда. В порыве благодарности они подкинули нам идею поехать с ними в город на Неве. Предложение было заманчивым, но неосуществимым. Не хотелось оставлять паспорта в Рыбачьем. А так – почему бы нет!
Избежав громких поисков истины с остальной очередью у окна, объединенная московско-питерская команда через какое-то время уже сидела в салоне ночного троллейбуса, который шел в первой десятке протяженного каравана.
Это была Антиформула-1…Скорость равнялась шагу ишака в «Кавказской пленнице». Под шинами перекатывались уже не булыжники, как утром, а здоровые валуны, уносимые бурными потоками по крутым откосам с гор в море. Через минут сорок где-то справа внизу неожиданно вспыхнуло море огней. Это был Гурзуф, но нам туда не надо. За Гурзуфом караван остановился, превратясь в паровозик из Ромашково. Некоторые даже подышали полуночной прохладой на обочине за Аю-Дагом. Порывистый ветер гнал сырой воздух. Птицы молчали, цикады трещали, потоки журчали, троллейбусы стояли, люди дышали и развлекали друг друга вымученными анекдотами.
– Поехали,- многократно прокатилось по цепочке. Но это было ненадолго. Рваная дискретная езда и воздушные ванны еще несколько раз чередовали друг друга.
Наконец-то, в час ночи засветилась огнями Алушта.
– Ну что, девчонки, может все-таки в Питер?
– Хотелось бы. Но ксиво жалко. И шмотки тоже.
– Тогда в Симферополь на вокзал. Там тепло и чисто, переночуете.
– Так и в Алуште есть место на автовокзале,- недальновидно усмехнулась Ирка.
Как же они были близки к истине.
– Жаль! Удачи! – кинули напоследок питерцы.
– И вам успеть к отходу поезда, – с этими словами мы вывалились из порядком уже надоевшего салона на площадь у автовокзала.
И таких краеведов было немало. Большая же часть пассажиров обитала в Алуште, а мы остались в меньшинстве. Человек пятьдесят уперлись в закрытые двери автовокзала, пытаясь понять, за что же с ними так поступили. Как же были правы ребята!
Переждать на улице надо было всего четыре часа, но каких! Снять жилье в это время суток было утопией. Да и ночная жизнь злачных мест была в те поры еще не развита. А на дворе все холодало. Легкий сарафан, тонкий свитерок и несерьезные сланцы служили слабой защитой от сырого порывистого ветра. У девиц тряпичные баретки уже высохли, настал черед мне им позавидовать.
В сквере за вокзалом происходила вполне предсказуемая суета. Десять лавочек, расставленных вокруг большой клумбы, превратились в плацкартный вагон. Только вместо постельного белья народ стелил газеты. Не знаю, откуда в этот час у меня в руках оказалась, кажется, «Литературная газета». Страниц было, дай бог здоровья редакции, много – хватило и на «простыни» и на «одеяла». И с лавочкой повезло – она была длинной и широкой. От центра клумбы лучами расходились тропинки, засаженные кустарником. Там тоже были скамейки, которые можно было с полным правом назвать купейными местами.
Мы улеглись с Иркой валетом, иначе бы не поместились. Алка уселась в ногах со словами «ну уж нет!», впервые изменив своим аскетичным принципам. Порывы ветра теребили шелестящую бумагу. Одна из печатных страниц улетела, я укрылась оставшимися. Лежать было неудобно – сырые доски больно врезались в ослабшее тело. А на улице всё свежело и свежело. И чем дальше – тем больше. Пришлось соорудить себе на ногах бумажные обмотки. Этот прием школы выживания особенно любили пропагандировать учителя физкультуры в период зимних лыжных занятий. Тогда это казалось смешным, но только здесь припомнилась народно-спортивная мудрость. Я резко повернулась с бока на бок, ткань затрещала, зацепившись за гвоздь. Аааа…!!! Мой сарафан…
В те времена не было такого определения, как «бомж». Бродяжничество отсутствовало в стране, как явление, и было запрещено по закону. Поэтому сама себе я напоминала американских бездомных, которых никогда не видела, но много слышала и даже наблюдала по ТВ в передачах о язвах загнивающего Запада.
Сон все-таки избавил меня от горестных сравнений. Мне привиделся сухой домик бабы Нюры в Рыбачьем, чистая постель, чашка горячего чая, мифические калоши, и даже валенки, да еще веселая музыка на улице.
Стоп! Музыка была наяву.
– А здесь у нас живут лучшие люди города Алушты,- эти обидные слова неприятно донеслись до замерзших ушей. Это гуляла золотая молодежь. И хотя статус «лучшего человека» был почетен, но масштаб «города Алушты» меня не устраивал. Тщеславие заставило раскинуть мозгами – уж лучше подъезд.
До ближайшей хрущевки было недалеко. Но мои красотки оказались привередливыми. Обойдя несколько подъездов, они остановили выбор на том, во входной двери которого зияла здоровая дыра. Через нее сквозил поток чистого воздуха, разбавлявшего озоном кошачьи ароматы помеченных углов.
Жильцы дома, судя по всему, сильно опасались быть обворованными, поэтому в подъезде отсутствовал вещевой хлам. Так что, угнездиться было не на чем. Но мы быстро исправили это упущение. Тяжелая скамейка с каменными боковинками в один момент была затащена внутрь подъезда. Вот уж утром-то народ удивится!
Уселись и дышим. Алка первая не выдержала газовой атаки и поднялась двумя этажами выше. Минут через двадцать откуда-то сверху донесся богатырский храп.
– Кто храпит? – раздался грозный голос нашей Аллы, проснувшейся от собственных переливов. Сегодня она явно капризничала. Так мы поняли, что наверху более комфортно. Остатки содержательной газеты легли на ступеньки третьего этажа. Как-то само собой вспомнились последние слова, которые Ирка бросила напоследок бабуле : «Мы же во дворец едем, а не куда-нибудь». Да, дворец!!!. Ну, хватит! Я заснула сидя.
Без пятнадцати пять Ирина растолкала нас : «Сейчас вокзал откроют». А у дверей уже нетерпеливо толпились участники крымской одиссеи. В пять утра нас внесло суетливым потоком в зал.
Двое спали – один дежурил, опять же согласно Алкиной директиве. Билетные кассы, как и полагалось, открывались в половину восьмого. Я отрешенно разглядывала траурную рамку вокруг ногтей на ногах. Она была бы не так заметна, если бы не остатки былой роскоши – розового лака. От меня несло сырым металлом, кошками и закисшей от влаги одеждой. Парфюм уже почти не пробивался сквозь этот альянс ароматов, но все же ощущался – в ту пору контрафакта с прилавков еще не знали. «Как будто Шанели накапали в щи», – вспомнила я слова известной эпиграммы. Сейчас бы щец или борща со сметаной. Азу и харчо, благодаря ялтинской аптеке, уже не вспоминались с таким отвращением. Снова очень хотелось кушать. Ничего! Зато культурный голод был утолен. Но , честно говоря, Воронцовский дворец почти начисто стерся из памяти, и это меньше , чем за сутки.
В 7.30 вокзал наполнился веселыми звуками из разряда «вас тут не стояло». Но потерпевших было не так много, а обычные пассажиры даже не связывались с этим контингентом. А вы бы связались с группой бомжей или цыганским табором?
В 9.30 мы уже были у себя под крышей в Рыбачьем. Весь, еще вчера утром изобильный, участок Анны Ивановны представлял собой глиняный забетонированный плацдарм. Дыни и кабачки были задержаны зарослями терновника и сеткой рабица. Картофельная ботва спуталась и ,словно водоросли, оплетала стволы черешен и слив. Бабка встретила нас радостным возгласом «Живы!» и горячим чайником в руках.
– Такого у нас не было с 1944 года!
То ли в тот год наблюдалось нечто подобное, то ли она имела в виду освободительную операцию по очищению Крыма от фашистов. В любом случае мы ей верили. Наш небольшой домик не пострадал, благодаря фундаменту. Соседи же из Норильска сушили свои чемоданы на солнце – у них фундамента не было.
Хотелось спать, но снова ложиться в таком виде было бы особенно тоскливо. Садовый душ был самым желанным помещением, где я рассталась с грязными узорами на ступнях и кошачьими запахами, пропитавшими мою спутанную голову. Через полчаса мы трескали приготовленную на скорую руку яичницу по-гречески и пили бабкин чай, уплетая за обе щеки серый хлеб и тушенку. При этом никто даже и не вспоминал ни о каменных львах на главной лестнице дворца, ни о лебедях в озере, ни о зубчатой короне Ай-Петри.
Всё! Спать! Ночь, харчо, огни Гурзуфа, троллейбус, газеты, море цвета какао и веселые улыбки питерцев.
Через две недели, уже в Москве, я в очередной раз любовалась фотографиями. Одногруппники восхищенно умилялись : «Молодцы! Красиво получилось! Мы тоже так хотим». Алка и Ирка, присутствующие при этом, только загадочно улыбались. Красота требует жертв ! Это я знаю точно!
Ирина Малаховская, 2006
/КР:/
Красота, действительно, требует жертв…/
