Хаим Нахман

 Пригласив гостя войти и выслушав его, девушка очень смутилась и пообещала подумать над тем, что он ей сказал.
Мане Авербух было семнадцать лет. Она играла на фортепьяно и обожала русскую поэзию. Кроме русского, она знала идиш, который был ее родным языком, как и у всего ее окружения.
Иврита она не знала, поэтому стихотворение о птице Сиона прочитать не могла, но была осведомлена о нем и захвачена, как и все вокруг, поднявшейся волной почитания новой знаменитости — молодого талантливого поэта по фамилии Бялик.

После ухода шадхана она некоторое время стояла у окна, оглушенная. Потом побежала будить мать.

«Мама, я выйду за него!» — сказал она по окончании их взволнованной беседы.
А вот Хаиму Нахману в это время шидух (шидух (ивр.) — сватовство) был крайне некстати. Несмотря на то, что Равницкий отказался печатать его другие стихи, он уже был настолько знаменит благодаря своей «Птице», что одесская еврейская община предложила ему стипендию в десять рублей в месяц, да и работу — уроки иврита — он смог бы теперь в Одессе найти без всякого труда.

А тут, в Житомире, на него давило всеобщее ожидание родни, — все надеялись, что он женится и займется лесоторговлей…
Смотрины молодым устроили в самые ближайшие дни. Очень смущенная Маня стояла, держась за спинку стула, чтобы не упасть, в гостиной, где был накрыт стол, когда в дом шумно ввалилась сразу вся родня ее жениха. Она даже не сразу смогла различить в этой толпе его самого.

Маня видела Хаима Нахмана в первый раз в жизни. Она отметила, что у него приятное лицо, но в основном внешне он ее разочаровал. Она была в смятении — несмотря на эйфорию, в которой она пребывала в последние дни, и на юный возраст, она все же осознавала, что решение, которое ей придется очень быстро, буквально в этот же вечер, принять, определит всю ее будущую жизнь.

Ну, а жених… Он едва смог заставить себя один раз взглянуть на нее. У его невесты были большие глаза и приятная внешность — это все, что он заметил. Больше было и не надо. Он влюбился в тот же миг. Он, впрочем, вообще быстро и часто влюблялся, несмотря на то, что все прежние предметы его мечтаний были для него недоступны.

За столом он вел блестящую беседу с одним из ее родственников, не решаясь еще раз на нее взглянуть. Он очаровал всех, и саму Маню в конце концов тоже. К тому же, после того, как гости разошлись, одна из ее родственниц в шутку сказала ей: «Если ты сейчас ему откажешь, я просто покончу самоубийством!» И Маня Авербух поняла, что, вне зависимости от своих чувств и колебаний, она не сможет теперь не оправдать всеобщих ожиданий.

На этот раз и в самом деле вмешалось Провидение.
Бялик после этого вечера полностью смирился с судьбой, при том, что он, так же, как и его невеста, не был на самом деле готов к большим переменам в жизни. Но тут как раз, очень кстати, родня решила, после церемонии обручения, дать все же молодым, которые и на самом деле были очень молоды, еще пару лет пожить своей собственной жизнью.

Со свадьбой решили не торопиться, а будущий тесть предложил Хаиму Нахману тем временем оплатить ему учебу в любой ешиве, которую тот выберет. С замиранием сердца Бялик рассказал ему, что в Берлине есть как раз подходящее для него учебное заведение — он имел в виду ту самую ешиву, которая давала общее образование и степень доктора философии… Почему бы и нет, сказал Шевах Авербух, и невероятная, немыслимая мечта Хаима Нахмана внезапно стала такой близкой…

Но судьба решила по-другому. Его дед, реб Яаков Моше, умер вскоре после Песаха, и в качестве своей последней воли приказал поскорее сыграть свадьбу своего непокорного внука и ввести того в семейный бизнес. Авербухи, так же как и Бялики, были лесопромышленниками…