А я всегда отвечала, что историки занимаются прошлым и никакие предсказания, опирающиеся на исторические аналогии, не могут быть ничем кроме более или менее увлекательных игр разума. И еще одна мысль, которую я упорно повторяю раз за разом: история непредсказуема. За свою жизнь я видела несколько мощных исторических сдвигов — абсолютно непредвиденных и никем (кроме тех, кто силен в пророчествах задним числом) не предсказанных.
В марте 1985 года я (вместе со всей страной) была абсолютно уверена, что так дальше и буду жить под властью стариков в костюмах мышиного цвета, не забивала себе голову мечтами о Париже или Лондоне, потому что точно знала, что никогда там не окажусь. Те перемены, которые начались в апреле 1985-го, были, конечно, подготовлены ходом событий, но для меня в тот момент оказались полной неожиданностью.
В августе 1991 года ожидание какого-то взрыва висело в воздухе, и когда вдруг прозвучало слово ГКЧП, то стало понятно, что перестройка закончилась, сейчас начнутся репрессии, может быть, даже гражданская война. Я была в тот момент в Израиле, прямых рейсов в Москву еще не было, надо было лететь через Ригу. Помню, как на последние крошечные шекели вместо подарков детям купила пачку макарон на случай голода. Кроме того, я была уверена, что Латвия сразу отделится и мне придется пробираться партизанскими тропами в Россию, чтобы принять участие в борьбе. Приземлился наш самолет в Риге вечером 21 августа. Мир уже стал другим, партизанские тропы не понадобились.
4 декабря 2011 года я, конечно, приняла участие в выборах — смешно, но я правда не помню, за кого голосовала — ясно, что следовала призыву Навального — «За любую партию, кроме партии жуликов и воров» — но за кого? Не помню, и это казалось совершенно неважным, потому что участие в голосовании было обреченным жестом выступления против окостеневшей и утвердившейся власти.
Вечером 4 декабря я улетела в тот самый Лондон, о котором за четверть века до этого и не мечтала. 5 декабря я получила смс: «Вот ты спишь, а у нас революция начинается»…
Еще один вопрос, на который у меня постоянно пытаются получить ответ: «Кто будет демонтировать режим?» И вот тут я обычно привожу разнообразные исторические примеры, как раз подтверждающие тот факт, что ничего предсказать невозможно. В 1953 году Хрущев воспринимался просто как сталинский холуй, замазанный кровью, как и все сталинское окружение. Кстати, еще интереснее была бы ситуация, если бы в противостоянии Хрущева и Берии победил Берия. На нем кровушки-то побольше было, но и реформы он хотел провести более радикальные, чем Хрущев.
И это не только российская особенность. Кем был Адольфо Суарес в момент смерти Франко? Да практически никем. Партийным функционером средней руки. Мог ли кто-то представить, что он демонтирует авторитарный режим? Конечно нет. Почему в 1989 году на пост президента ЮАР выдвинули Фредерика де Клерка? Потому что он был твердым консерватором и сторонником сохранения апартеида. Но став президентом, начал проводить реформы, выпустил из тюрьмы Манделу и отменил апартеид.
Люди меняются…
Кстати, когда я рассуждала о том, что будущий модернизатор режима может быть самым неожиданным человеком, то не раз, подхихикивая, говорила: «да хоть Пригожин»…
Но есть одно «но».
Я не верю в перемены, исходящие от Пригожина. Вернее, не так. Оказавшись у власти, он запросто может смягчить режим, провести реформы, закончить войну и начать добиваться отмены санкций. И ужасно хочется увидеть дрожащего от страха Путина, виляющих хвостами Соловьева и Симоньян, и так далее…
Но Пригожин — убийца и командует убийцами. Александр Расторгуев, Орхан Джемаль и Кирилл Радченко не просто так погибли на обочине африканской дороги. Максим Бородин не просто так выпал из окна в Екатеринбурге. И это ведь было только начало. Весь объем ужасов, совершенных вагнеровцами в Украине, еще предстоит узнать.
Если Путину придется удирать от Пригожина, я, конечно, буду злорадствовать. Но какие бы правильные слова ни говорил сегодня Пригожин — а он за последние дни сказал много такого, с чем я согласна, — он остается злобным кровавым убийцей.
Спасибо Никите Сергеевичу за то, что осудил Сталина на ХХ съезде и выпустил сотни тысяч людей из лагерей. Но Хрущев по природе своей был неспособен по-настоящему изменить тот режим, плотью от плоти которого он был.
Адольфо Суарес, в отличие от Хрущева, не был замаран кровью, — он при Франко в основном занимался радио и телевидением — то бишь пропагандой. Ему удалось намного больше — он в корне изменил систему, но заплатил за это «пактом молчания», оставив прежней номенклатуре ее положение и привилегии. Заключил тот самый негласный договор, который сегодня не хочет признавать новое поколение испанцев.
Пригожин может оказаться на удивление либеральным руководителем страны. Энергии-то у него побольше, чем у засохшего бункерного деда. Но не стоит надеяться, что человек с его прошлым может по-настоящему изменить Россию.
В рассказе Эдгара По мистер Тоби Накойчерт заявил, что голову черту готов заложить, так он уверен, что сможет перепрыгнуть через высокую калитку. И тут же рядом появился невысокий, одетый в черное хромой господин преклонных лет, тихонько сказавший «Кхе». Мистер Накойчерт перепрыгнул калитку, но не заметил, что над ней протянулась узкая железная полоса, отрезавшая ему голову, которую благополучно унес хромой, одетый в черное господин.
Не надо закладывать черту свою голову. Не надо надеяться на освобождение, которое произведут силы Мордора. Добиться отмены санкций Пригожин, может быть, и сможет.
А по-настоящему изменить жизнь в России сможем только мы сами!!!
