Пьяница, грубиян, дебошир, красавец. Сотни женщин бросались в его объятия, и он отвечал им взаимностью. Но по-настоящему любил лишь трех. С одной скандалил на глазах у всего Монмартра.
Другая покончила с собой на следующий день после его похорон. А первой его любовью была Анна Ахматова.
Он появился на свет 12 июля 1884 года. Амедео (Иедидия) Модильяни родился в семье евреев-сефардов – Фламинио Модильяни и Евгении Гарсен в итальянском городе Ливорно. Родился в недобрый час: к тому времени дела его отца пришли в упадок, и семья оказалась на грани банкротства. Торговля дровами и углем доходов не приносила, все остальные попытки заработать оканчивались неудачей, и Модильяни-старший увяз в долгах.
В день, когда на свет появился Амедео, в дом к Модильяни пришли чиновники — конфисковывать за долги имущество. Домочадцы засуетились и стали сваливать на кровать, где она лежала в предродовых муках, ценности, которые еще не успели продать или
заложить. Дело в том, что итальянский закон запрещает отбирать что-либо у роженицы. Так Евгения и лежала среди серебряных блюд, корчась в схватках, пока судебные приставы выносили из дома мебель…
Амедео обожал Италию и хотел жить только здесь. Однако настоящее искусство обитало в Париже — и он отправляется в столицу Франции, поселяется на Монмартре, в маленьком сарае, со всех сторон заросшем кустарником. Парижская богемная жизнь с радостью подхватывает новую очаровательную игрушку: 22-летний художник невероятно хорош собой, талантлив, энергичен. И при этом очень несчастлив.
«Живопись очевидно сильнее моих желаний, — пишет он. — Она требует, чтобы я жил в Париже. Атмосфера Парижа меня вдохновляет. В Париже я несчастлив, но уж что верно, то верно — работать я могу только здесь».
«Крылатый спутник жалок на земле», — часто говорил он о себе, цитируя Бодлера. А представлялся обычно так: «Здравствуйте, я Модильяни, еврей». Не так много времени прошло с нашумевшего дела Дрейфуса, в столице по-прежнему в любую минуту можно было нарваться на антисемитские выпады. Модильяни — словно в пику мучительному для него Парижу — очень гордился своими еврейскими корнями и всегда при знакомстве упоминал о своем происхождении.
Ввязывался в драку каждый раз, когда кто-то позволял себе обидную ремарку в адрес евреев. Одна из его самых знаменитых работ — портрет «Еврейка» — стала своего рода зеркалом, в котором отразилось состояние души евреев в современной ему Франции. Благородные строгие черты, настороженный, неприступный взгляд. Модильяни пишет и свое собственное еврейство в образе изысканной дамы, которой ни на минуту не приходится расслабиться от предчувствия беды.
Нет ничего удивительного в том, что его заворожил благородный облик юной русской поэтессы Анны Ахматовой.
Они познакомились в 1910 году в Париже и сразу увлеклись друг другом. «У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, — вспоминала Ахматова. — Он был совершенно не похож ни на кого на свете». Ему же она напоминала античных цариц.
«Вы во мне как наваждение», — признавался Модильяни Ахматовой. И писал ее портреты, которые тут же отправлял ей в Россию. Их роман, впрочем, был недолгим. Из шестнадцати портретов после революции сохранился лишь один — он всю жизнь висел над кроватью Анны Андреевны. Не знавший русского языка Модильяни не мог оценить ее поэзию, но, кажется, обладал интуицией своей матери: в портрете юной Анны он выразил все ее будущее величие и весь трагизм ее страшной судьбы.
Впрочем, и Ахматова увидела в нем печать горечи. «Все божественное в Модильяни только искрилось сквозь какой-то мрак, — писала она. — Со мной он не говорил ни о чем земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа».
Модильяни называли «бездомным бродягой»: денег у него не водилось, картины свои продавал за бесценок, последнюю копейку готов был отдать любому нуждающемуся. При этом он пристрастился к выпивке и частенько бродил по Парижу вдрызг пьяный, порой даже нагишом.
С обнажением у Модильяни оказались особенно непростые отношения. У него было невероятное количество натурщиц. Он писал их с упоением, но картины расходились плохо, на выставки их не брали. Модильяни, хорошо зная цену своим работам, не мог при этом выручить за них больше, чем требовалось на выпивку. Он много дрался, в основном из-за дам.
На Монмартре то тут, то там рассказывали анекдоты об очередной потасовке с его участием. Он был эксцентричным и неприкаянным. И такой же была его вторая большая любовь — Беатрис Хастингс, английская аристократка и поэтесса.
Беатрис разделяла все порочные пристрастия Модильяни. Они страстно любили друг друга, и кажется, не менее страстно ненавидели. Нередко их ссоры перерастали в драки, причем свидетелем этих сцен порой становился весь Монмартр. Модильяни яростно ревновал подругу, если замечал вдруг, что она уж очень увлеченно болтала с кем-нибудь из приятелей. Мог при всех оттаскать за волосы. И все-таки именно Беатрис стала его истинной музой. Но через два года Муза сбежала — судя по всему, с новым возлюбленным.
Модильяни очень горевал, но продолжал работать. В 1917 году открылась его первая и последняя прижизненная выставка, составленная сплошь из портретов обнаженных женщин. Полиция выставку запретила.
И снова в его жизнь пришла любовь. На этот раз к 19-летней натурщице Жанне Эбютерн. Хрупкая девушка из католической семьи безумно понравилась Модильяни. Она не изводила его скандалами и не давала поводов для ревности. Художник и его модель стали жить вместе, через год у них родилась дочь. Родители Жанны не хотели видеть ее замужем за евреем. Он злился, грубил, дебоширил, метался по студии в поисках вдохновения. Свадьбу они так и не сыграли…
С детства Модильяни был слаб здоровьем, постоянные скитания, неприкаянность и алкоголь лишь усугубили его состояние. Художник заболел туберкулезным менингитом. Поняв, что надежды на выздоровление нет, он предложил Жанне умереть вместе с ним: «Чтобы я мог быть с моей любимой моделью в раю и вместе с ней наслаждаться вечным блаженством». Она в ответ только тихо плакала.
А вот на похоронах плакать не стала: стояла черная, как сама смерть, в отчаянии теребя платок. Жанна была беременна их вторым ребенком. На следующий день после похорон она выбросилась из окна пятого этажа — так и не смогла пережить смерть своего одинокого гения. «Верная спутница
Амедео Модильяни, не захотевшая пережить разлуку с ним», — гласит надпись на ее надгробии.
Спустя годы после ее смерти Жанну перезахоронили рядом с Амедео на кладбища Пьер-Лашез. Так девочка из католической семьи все-таки стала женой еврея Модильяни. А картины, которые он продавал за копейки, чтобы свести концы с концами при жизни, превратились в бесценные шедевры, за которые сражаются сегодня музеи всего мира.
«Модильяни, еврей», — представлялся художник при жизни. «Модильяни — гений», — стали говорить о нем после смерти.
Амедео Модильяни, #15/194. … Еврейка, 1908 Амедео Модильяни (1884-1920).
