Авик лежал в кровати и смотрел в потолок. Там ничего интересного не было, но это была та единственная его поза, в которой он привык думать. Он привык так думать с мальчишеского возраста, и никто ему не мог помешать.
В Израиль он семь лет назад приехал умирать. Так он решил. Российские медики развели руками и он решил уехать. Свое он пожил, все таки восьмой десяток, диагноз неутешительный.
И он наконец-то решил. До этого не хотел, не мог и даже не думал об этом.
Авик, а вернее, Авраам Моисеевич Шапиро, был большим учёным. Настолько большим, что перечисление всех его учёных степеней, званий, открытий и достижений могло занять несколько минут. Он всю жизнь занимался ракетостроением. А там конкретно противоздушной обороной. Железный щит страны, как шутили они среди учёных.
Расцвет его карьеры пришелся на гонку вооружений и там он пригодился до такой степени, что мог себе позволить поправлять окружающих. Когда-то его пытались назвать Абрамом Моисеевичем, а на заре карьеры даже настойчиво рекомендовали стать Александром Михайловичем. Потом кто-то из вышестоящих рявкнул на них, чтобы отстали, ибо этот невысокого роста, тщедушный еврей – не без помощи товарищей, действительно выковал этот щит родины. Прикрыл Москву и остальные очень жизненно важные города по мнению кремлёвских чиновников.
По советским понятиям он жил кучеряво. Все, что родина могла дать учёному его уровня – было в наличии. Квартира, дача, машина с водителем. Академический паек для семьи и отдельная поликлиника.
Потом развалился СССР. Начали разваливаться закрытые, секретные почтовые ящики, где его имя было именем нарицательным. За границей он никогда не бывал, по соображениям секретности. Да и не хотел, честно говоря. Его интересовала наука и только. Наука в чистом виде.
Его ушли на персональную пенсию, которая с годами превратилась в копейки и другие люди тучно гуляли и деребанили бюджет страны. Настало их время. А его, видимо, прошло.
И он тихо доживал на даче, где в каменном гараже догнивала ржавая Волга. Тихо ушла из этого мира жена, верная его многолетняя соратница. Он остался один. Было ему тогда чуть за семьдесят.
Дети потихоньку прогуливали его библиотеку. Она была одной из лучших в СССР в свое время. Собирал он ее любовно и очень скрупулезно. Его скудных сбережений хватало на достаточно скромную жизнь.
Здоровье стало подводить и ближайшие родственники, то есть дочь с сыном решили отправить его подлечиться в Израиль. Он стал совсем плох, лекарства помогали, но так себе и он решил согласиться.
Прибыв в чужую страну, он был приятно удивлен, когда после осмотра врач тепло улыбнулся ему, а потом по русски сказал, потрепав старика по плечу:
– Это ваш диагноз, дедушка.
И отправил все бумаги, с таким трудом собранные детьми – в мусорку.
– Мы вас вылечим, дедушка.
Все будет хорошо.
И действительно с каждым днём Ави, а теперь его звали в новой стране так – начал чувствовать себя все лучше и лучше. Конечно, молодость не вернулась, но он начал жить! Дети не поскупились, поместили его в дом престарелых повышенного комфорта. Такой, что домом престарелых его было назвать сложно.
Внезапно началась очередная израильская война. Ави послушно, с другими стариками ходил в бомбоубежище. Сидел там, строго выполняя все, что говорили по маленькому радио, которое он всегда носил с собой.
Он играл по вечерам в шахматы, смотрел новости, по компьютеру, созванивался с детьми и внуками. Его научил и наладил связь один из администраторов этого дома.
Ракетные атаки были частыми и скучать не приходилось. По субботам и по праздникам приезжали к другим старикам родственники. В парке стоял гомон, шум. Авраам любил сидеть на скамейке и наблюдать со стороны за этим. Ему представлялось, что вот так в один день приедут и его дети. И внуки. А они все не ехали. Бизнес, сложная политическая ситуация, ну ты понимаешь, папа, говорила дочь, не глядя в глаза.
Прошла очередная атака ракет, на этот раз из Ирана.
Была суббота. Снова приехали родственники к старикам.
Авик сидел на скамейке, на солнышке и прикрыв глаза, слушал привычный шум.
Вдруг он заметил одного военного. В последние месяцы многие из посетителей переоделись в военную форму. Шла война. Тем не менее, в свободную минутку, конечно, они навещали своих пожилых родителей.
Он увидел офицера, шедшего по аллее. Это был летчик. Авик давно выучил для себя все рода войск, цвет формы и беретов израильской армии. Его всё ещё чёткая память и острый, пусть уже и усталый мозг – требовали работы.
Он не без труда встал и пошел навстречу офицеру.
Он не знал ни английского, ни иврита. Перегородил ему дорогу и начал объяснять.
Молодой офицер, лет тридцати, вежливо улыбался и разводил руками. Мол, не понимаю, дедушка. Похлопал его аккуратно по плечу и пошел в сторону стоянки.
Авраам Моисеевич чуть не заплакал от досады и обиды.
Он ждал следующего раза. Он готовился э. Он узнал, чей это сын. Его мама, плохо, но понимала русский.
Через пень-колоду Авраам Моисеевич объяснил ей, что хочет поговорить с ее сыном, что это важно.
Вызвался помочь один из мед. братьев.
И когда в следующий раз офицер Лиор, а его звали именно так, появился у родителей, Авик сидел в засаде.
Снова встреча на аллее парка. И тут Авраама Моисеевича прорвало. Он строго спросил у офицера, точно ли тот летчик. Тот улыбнулся и, удивившись, выжидающе смотрел на старика.
Авик вытащил из кустов заранее приготовленный мольберт для рисования и поставил перед ошеломленным офицером прямо на дорожке.
И потом быстро, понимая, что времени у него немного, начал громко говорить по русски. Быстро, так что переводящий медбрат с трудом за ним успевал.
– Вы собираетесь атаковать Иран. Не вопросительно, а утверждающе сказал старик.
У вас есть один шанс. Вы проходите под радарами вот точно здесь. С 300 вас не видят. Я гарантирую.
Не берегите полный боезапас. Вот я вам рассчитал. Если пойдет сотня самолётов, то реальную задачу должны выполнять вот эти. Остальные должны гасить сигналы РЛС и быть готовыми в воздушному бою. Если те взлетят. Но они не взлетят, потому что… и продолжил объяснять почему.
.. Летчик не сводил с него изумлённых глаз и все время переводил взгляд со странного старика на доску, где становилось все больше схем.
Авик все больше распалялся и быстро чертил на доске эти схемы, формулы и цифры.
Закончив, он выдохся и шлёпнулся на скамейку.
Наступила тишина. Авик тяжело дышал и полез за таблеткой. Офицер подошёл к нему поближе и взглянув в глаза тихо спросил:
– Ты кто, дедушка? Ты кто?
– Неважно, отмахнувшись сказал старик.
Он не сказал, что именно он возглавлял когда-то конструкторскую группу по созданию ПВО СССР.
Что все чертежи и параметры до сих пор у него в голове.
Что если бы не развалился Советский Союз , никто и никогда не дал бы ему уехать сюда.
– Ты иди. И сделай так, как я сказал. Увидишь. Дед Авик зря не скажет.
Он смотрел вслед молодому офицеру и надеялся, что тот прислушается к его словам.
Авик усмехался собственным мыслям
"Надо же. Всю жизнь разрабатывал оружие нового поколения, а теперь против него же и…"
Он смотрел вслед офицеру и, не зная ни одной молитвы, молился, чтобы они вернулись. Все вернулись.
Была поздняя ночь. Дорабатывались последние нюансы. Лиор перед тем, как залезть в кабину самолёта, вспоминал слова командира эскадрильи .
Дед действительно оказался прав. И под радарами они проходили в теории именно так, как сказал старик.
Странно, но это было так. То есть – его предложение полностью совпало с решением Генерального Штаба Израиля.
На похоронах Авика было неожиданно много израильских военных. Слишком много для простого жителя дома престарелых.
И, наверное, мало для почетного академика РАН, члена академии наук СССР, генерала РВСН в отставке, Авраама Моисеевича Шапиро, на чей-то взгляд.
Его не похоронили на Новодевичьем кладбище. А в простой могиле в Холоне.
Но если бы он мог это видеть – наверняка он был бы доволен.
Дети его, прилетевшие из Москвы, были поражены обилием израильских военных и гражданских больших чинов на похоронах их отца.
Авик Шапиро, мальчишка из Витебской области, из маленького местечка рядом с большим городом. Ставший разработчиком ракет и большим учёным. Авраам Моисеевич Шапиро, светлая ему память.
@Лев Клоц
Израиль
4
