Однажды Эйнштейн сказал советскому режиссёру Михоэлсу, что не может быть, чтоб в СССР не было антисемитизма: «В отличие от Вас, я физик. И знаю, что каждый предмет имеет свою тень.
Антисемитизм — тень еврейского народа…»
О существовании этой самой «тени» Эйнштейн узнал довольно давно. Он родился в Германии и рос в светской либеральной среде — поначалу никакой национальной дискриминации не чувствовал. Но своё еврейство резко осознал только после Первой мировой войны, с приходом к власти нацистов. «И вдруг я впервые понял, что я еврей, причем сделать это открытие помогли мне больше неевреи, чем евреи… Тогда стало ясно, что лишь совместное дело, которое будет дорого всем евреям в мире, может привести к возрождению народа. Если бы нам не приходилось жить среди нетерпимых, бездушных и жестоких людей, я бы первый отверг национализм в пользу универсальной человечности», — говорил он.
Эйнштейн покинул Германию, примкнул к сионистскому движению, однако к идее образования Государства Израиль относился неоднозначно. В 1921 году, вместе с Хаимом Вейцманом, будущим первым президентом Израиля, физик объехал с лекциями всю Америку, чтобы собрать средства для основания еврейского университета в Палестине. Через два года Эйнштейн приехал в Палестину и стал первым почетным гражданином Тель-Авива. В своей приветственной речи для съезда сионистов он тогда сказал: «Палестина — это не просто место сбора для евреев Восточной Европы, а воплощение возрождающегося духовного единения всей еврейской нации. Ведь сегодня каждый еврей сознает, что быть евреем — значит нести серьезную ответственность не только за свою общину, но также за все человечество».
В полной мере осознавая эту свою ответственность, сам учёный жить в Палестине не решился — слишком европейским человеком себя ощущал. Более того, он подчёркивал: «Мне не по душе идея о создании на территории Палестины еврейского государства. Я не могу понять, для чего оно нужно. Это связано с множеством сложностей и ограниченностью мышления… Куда с большим удовольствием я бы увидел разумное соглашение с арабами на основе совместного проживания в мире и согласии — а не создание еврейского государства. Моё знание истинной природы иудаизма вызывает сопротивление самой мысли о еврейском государстве с границами, армией и определенной долей светской власти, не важно, насколько эта доля скромна. Я опасаюсь внутреннего разрушения, которое понесет тогда иудаизм – особенно в связи с развитием узколобого национализма внутри наших собственных рядов, против которого нам и так уже приходится бороться, даже без всякого еврейского государства».
Эйнштейн не мог идти против своих убеждений — создание еврейского государства на этнической или расовой основе было для него неприемлемо. Поэтому, когда в 1952 году премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион предложил ученому стать вторым Президентом страны, он отказался. «Я глубоко тронут предложением государства Израиль, — ответил Эйнштейн. — Но с сожалением и прискорбием должен его отклонить». В письме к приёмной дочери Марго он объяснил свой поступок так: «Если бы я стал Президентом, однажды мне пришлось бы сказать жителям Израиля такие вещи, которых они не желали бы услышать».
С тех пор прошло уже 67 лет — сейчас хорошо видно, были опасения Эйнштейна напрасными, или нет…
Альберт Эйнштейн дома, 1949
Марина Гин
